(Себя от бед оберегая,
дед «стряпал» разные дела,
да и фамилия другая
у деда, кажется, была...)
Лугавин этому значенья
Не предавал.
Уж так велось...
Злых обстоятельств
Ли стеченье
Виновно в этом?
Иль «авось»?
Он рос в России –
Гость незваный, -
Горел «идейности» огнем.
И дух земли «обетованной»
Слегка повыветрился в нем.
Он с детских лет
До смерти самой
Нес памятью ужасный миг,
Когда оружием бряцая,
Пришла ЧеКа
И грудой книг
Устлала пол. Бюро взломала.
Порыла шмугки в сундуках...
Облив глаза тоски эмалью
Свет ламп
Качался на штыках.
Метался свет в прихожей,
В зале,
Пытаясь темень превозмочь.
В ту ночь
Отца и дядю взяли
И увели навечно в ночь...
На время опустилось в реку,
Растаяло в мужицкой мгле
Ученье Пинскнера о некой
Манящей, призрачной земле.
И юноша притих на время,
Чтоб незаметно
Жизнь влачить.
Он думал - неудачи бремя
Ему помогут облегчить
Смиренье мнимое
И слабость...
Прикидываясь хиляком,
Он,
С совестью своей поладив,
Стал с ней сотрудничать
Тайком.
И стал он
Беспризорным, бедным,
Средь множества других
Тогда.
За окнами гудел победно
Лихим набатом день труда.
Пора «гражданской»
Миновала.
Будь мирным дням
Безмерно рад.
Россия фениксом вставала
Из пепла горя и утрат.
И вместе с нею поднимался
Притворщик –
Видно по всему.
Должно, душою оклемался,
Уже прикинул - что к чему.
Уже познал,
Увы, - мир хрупок.
И честно верил лишь себе.
Пусть племя
Делится на группы,
Друг друга режущих
В борьбе.
Перед лицом проклятых гоев,
Что расплодились, будто тля
Оно сольется... И на горле,
На вражьем,
Стянется петля…
Тогда-то и возникло слепо
В бессонницу
Зовущих дней
Желание заняться лепкой,
Уйти в мир глины и... камней.
От неудач нелёгких, первых,
Они усилили азарт,
До простодушных
Детских «перлов»,
Которыми забит базар.
И в жестких буднях
Креп Лутавин –
Свой хлеб насущный
Добывал.
Подчас
В торговлишке лукавил
И в деле руку набивал.
И думал -
С дней рожденья в генах
Есть чувство желчности
К чужим.
И в расовый поверив гений,
Душою осуждал режим.
Но помня
Самых близких участь,
Своим надеждам возражал,
Разочаровывался, мучась...
В год прожитый –
На два мужал.
Шло время.
Стыл уже, как странник,
Год тридцать третий
У ворот.
Год
Нес подарок Евространам –
Забот и страха полный рот:
Германия под флагом смерти –
От танков
Леса даль в пыли.
В России
В дебрях кабинетов
Троцкисты заговор плели.
Не потому ли голод слабых
В деревнях –
Резал без затей.
И обезумевшие бабы
Съедали собственных детей.
И много прочего случалось
Оно сокрыто
До сих пор.
И над мужицкими плечами
Гулял зазубренный топор.
В те дни к Лугавину
Под вечер
Явился некто... Помолчал...
Пожалуй,
Пользу ждал от встречи,
И будущее намечал.
Шепнул:
- Я знал отца и дядю.
Сейчас
Раскол идет в стране.
Ты нам по духу.
Мы поладим.
Но быть преступно
В стороне.
Ты сын великого народа.
Его надежда и краса.
Ведь в людях
Главное - порода.
Все остальное - словеса.
Мы помним
Древние скрижали.
Мы, подчиняясь, служим им.
Как нам бы здесь
Ни возражали,
Мы вечны. Мы на том стоим.
Нам «Власть Советов»?
Пустословье.
И наши планы не просты:
На гробы гоев
К изголовью
Мы принесем свои цветы...
Мы завсегда у них в опале.
Смотри, не допусти просчет.
... А в ГэПэУ
Ночей не спали,
Подобных брали на учет.
(И там, и тут горели страстью
и знали только лишь свое.
И два колена рвались к власти
и рвали горло за нее...)
В ночах бумаги шелестели –
В них явки, лица и года...
И вырывали из постелей,
И уводили... навсегда.
И помешать
Никто не сможет,
Ни отвергая, ни любя.
Еще ты жив,
Но срок твой прожит.
Ты есть,
И, вроде, нет тебя…
Коль скрытно жил,
Во тьме плутая,
В семье был вражеской
Рожден –
Ты тоже враг.
... И взят Лугавин
И в ГэПэУ препровожден,
Чтоб под винтовкой,
Под наганом,
Спиною чуя жар свинца,
Идти
И встретиться с Чугаем
И с ним остаться до конца.
***
Они сошлись
В одной из тюрем,
Где их зачислили
В спецчасть.
Тюремной накормили тюрей
А ночью
В предрассветный час,
По пятеро согнав в колнну,
Их на вокзал –
Тут злись, – не злись –
Погнали,
Молча,
Под конвоем
И в спецвагонах повезли.
И день за днем,
И ночь за ночью,
В душе тая и гнев, и боль,
Они познали зло воочью,
Что было выдано судьбой.
Глава, которой могло и не быть
Их слишком много,
Сердцем лживых,
В моей России развелось,
Они нас тайно окружили,
На «пустоту» наводят лоск.
Словам недобрым,
Окаянным
Не тороплюсь
Душой внимать.
Не тороплюся то, что явно,
На веру сразу принимать.
Так было –
В школе нам вбивали
Программу в хилые умы,
Чтоб никогда не забывали
«Творцов» счастливой жизни
Мы.
Под гладкие
Начальства речи
Постиг я свет его идей –
Что самый добрый из людей
Их сын «великий,
человечий».
И путь сверяя по нему,
Мы встали на его дорогу.
Мы заменили Бога «богом»
На производстве и в дому.
Он много
Для народа значил.
Он над страною поднят был.
...А, может, было все иначе,
Да только кто-то
Позабыл...
Решив однажды переделать,
Мы развалили мир до дна.
Есть правда красных,
Правда белых.,
А истина - она одна.
Она стоит
В штанах холщовых
На «энтих»,
На путях стальных
За правдой Сталина,
Хрущева
И Брежнева,
И... остальных -
Они лежат
За мавзолеем,
С трибуны машут нам рукой.
...Не радуясь, не сожалея,
Я принимаю факт такой.
Я к истинам
Из лета в лето –
В закономерности! - спешу.
Высоким званием поэта
В минуты редкие дышу.
... Средь русских,
Истиной рожденных,
Поэт в России –
Тот Поэт,
Кем честно Русский мир воспет
«Униженных
и оскорбленных».
Под красным
Маленьким флажком,
Суровой правдою ведомый,
Живет он не в высотном доме,
Передвигается пешком.
Не спекулянт,
Не прохиндей,
Не спец словесного разбоя,
Он платит
Собственной судьбою
За горечь вызревших идей.
Поэт в России - есть
Пророк.
А Пушкин
Будущее видел,
И видел над собою рок
И бесовское ненавидел.
Когда в деяниях Петра
Архивы тайну приоткрыли,
Поэта подняла
Всекрылость,
Но ужасала боль утрат.
Победный меркнул
Фейерверк.
Полки клонили вниз
Знамена
И в тень сходили поименно.
И образ юности померк.
День отмирал, с оси смещен,
Листом опавшим, невесомым.
В тот день в Голландии
В масоны
Был Пётр (наивный) посвящен.
... И нечисть прижилась в дому.
Пришельцы злобу затаили.
Вдруг мысли сердце опалили,
И стало ясно,
Что к чему...
Но кто-то ревностно следил,
(и тайною покрыто это),
И беспощадно
Осудил
На гибель гойского поэта.
И он
В раздумьях зрелых лет –
Великий,
Дерзкий,
Неуемный
Встал
Под масонский пистолет,
Нацеленный
Рукой наемной...
... А Блок
Над отчим пепелищем
Стоял и правду постигал.
И после
В городе столичном
Скупал «Двенадцать»
И... сжигал.
Сквозь стыд души,
Сквозь «хлад ума»
Шагнул он
В мир свой изначальный.
В последний миг
Над ним печально
Склонилась истина сама...
И будет -
(никуда не денешь)
И в некий век,
И в некий миг
Опять откроются идеи
Рассказов тайных,
Тайных книг.
Учусь выуживать
Меж строчек
Сокрытое,
Чтоб сохранить
Скупую вязь
Былых пророчеств,
Непрочную прозрений нить.
... Год восемнадцатый.
Царицын.
Окопов штурм за валом вал.
Деникин с юга
Фронт прорвал -
Гражданской
Смытые страницы.
Взяты - Екатеринослав,
Орел, Ростов...
И под прицелом Москва.
И шашка офицера
Над миром славу вознесла.
Но нет.
Ее не будет,
Нет -
Победы, в небо вознесенной.
Вглядитесь в глубь –
Уже Сионом
Подкуплен генералитет.
А где на красных
Прет напасть,
Морзянки дробь –
На север в полночь:
«Примите меры –
Шлите помощь...
При-ми-те –
Город может пасть...»
В ответ
