Дэй старательно прячет улыбку.
- А вдруг она и вправду его сестра?
- Может, и так. Хотя фамилии в документах разные. Я ж говорю - ненормальные. А, может, мир их так меняет, что на одно лицо становятся.
Теперь уже мне приходится приложить максимум усилий, чтобы не заржать в голос.
...Ящик. Фанерный, хотя раньше медикаменты паковали в картонные. Я знаю, изнутри хрупкие коробочки с ампулами переложили ватой.
Я смотрю на него с жадностью всё время, пока мы заполняем документы и ставим подписи. Это шанс. Шанс для многих детей выжить и вырасти здоровыми.
Переглядываюсь с Дэем. Слова тут не нужны, он и так прекрасно знает, о чём я думаю.
Четырёхлетней давности эпидемия. Трое детей и мужик-работяга, которому не повезло не переболеть этой гадостью в детстве. Да, жертв было больше, но эти - у меня на руках. Единственное, кажется, чего у нас тогда было вдоволь, так это дезинфицирующего раствора. Я почти не появлялась дома, боясь заразить Дэя. Он, правда, уверял, что у него иммунитет к любой болезни, что он большую часть жизни обходился без прививок, но рисковать всё равно не хотелось.
Жертв было намного больше.
Особенно в других регионах.
Дэй.
Погрузив ящик, мы запрыгиваем в кузов, закутываясь в плащ-палатки. Не факт, что удастся поспать, но уж точно не замёрзнем.
- Расскажи мне что-нибудь, - просит Рин.
- Например? - я запускаю пальцы в её растрепавшиеся волосы. "Дети ночи и тумана, пьющие лунный свет...". Всё-таки с учёными общаться - себе дороже. Так мозги закрутят, что двойное дно будешь в банке с тушенкой искать.
- Ты же столько историй знаешь. Дорожную легенду какую-нибудь.
- Да ну их, эти ходячие трупы. Давай я тебе сказку расскажу. Добрую.
Духова Ночь.
Но ждёт дорога и зовёт бродяжьим роком меченых...
Дымка
Девять лет назад.
Картинка, однако. Сижу на подоконнике, обнажённый по пояс, честно пытаюсь сохранить непринуждённую позу. Распущенные волосы щекочут плечи. По мастерской гуляют сквозняки.
- Долго ещё?
- Терпение - это добродетель, - на миг отрывается от альбома Конрад.
Если оно оплачено - тем более. Я посмотрел вниз, на улицу. Целые потоки воды с шумом обрушивались с крыши, у старых водостоков бурлило, как в водоворотах.
Пару дней назад, когда я шатался по здешнему базару, на меня налетела женщина. Рыжеволосая, в чёрном шерстяном платье, бледно-голубые глаза за толстыми стёклами очков кажутся огромными. Из её корзинки посыпались овощи и какие-то бумажные пакетики. Я наклонился, помогая ей собрать разлетевшиеся покупки.
- Спасибо, мальчик. Я такая неуклюжая.
- Не стоит благодарности.
Вдруг её взгляд задержался на моём лице.
- Мальчик, подожди, - тонкие пальцы с несколькими серебряными кольцами ухватили меня за подбородок.
- Леди, я ничего у вас не крал, - слабо запротестовал я. Но она меня даже не услышала.
- Нет, ну какой типаж. Скулы, разрез глаз... Скажи, ты красишь волосы?
- Нет, - я никак не мог понять, куда она клонит.
- Прекрасно, прекрасно, - пробормотала женщина в очках, - Идём.
- Куда? - но она уже схватила меня за запястье и потащила. Я бы, конечно, мог вырваться, но не устраивать же драку с женщиной.
Мы свернули в сторону от базара, туда, где асфальт сменился старой булыжной мостовой. Это был район старинных особняков, сейчас обветшавших и сдаваемых внаём как многоквартирные дома.
Дом, к которому она меня привела, оказался выстроен прямоугольником вокруг дворика с несколькими чахлыми деревьями и пустым бассейном. Вниз со второго и третьего этажей вели металлические лестницы вроде эвакуационных, явно пристроенные позже.
Мы поднялись по одной из них. Женщина толкнула дверь с написанным краской номером двадцать девять. За дверью оказалась полутёмная прихожая.
- Конрад! - крикнула моя спутница, - Я нашла модель.
Конрад и Мередит не были мужем и женой. Они вообще парой не были, как, впрочем, и родственниками. Творчество объединяло их куда прочнее. Официально студией была та большая комната, на деле же наброски и готовые работы давно рассыпались по всей квартире.
Поначалу мне было даже как-то неловко брать у художников деньги. Улица быстро учит не отказываться от того, что само плывёт в руки, но получать плату за то, что ничего не делаешь...
- Брось, - уговаривал меня Конрад, - Ты тратишь своё время, в которое мог бы подработать. Так что это всего лишь компенсация, к тому же не очень большая.
Тогда я стал помогать Мередит по хозяйству. Нёс покупки с рынка, чистил овощи на кухне - к слову сказать, получалось у меня куда лучше, чем у неё.
Жители особняка напоминали мне не соседей, а большую, очень шумную семью, часто ссорящуюся и столь же часто мирящуюся. Художники, как Мередит и Конрад, уличные музыканты и актёры, была даже парочка журналистов из городских газет. Теперь я понимаю, что роднило меня с этими людьми. У них была профессия, деньги, крыша над головой, но жили эти люди улицей. Стихийными ярмарками под открытым небом, уличными представлениями и выставками, городскими новостями. Улица была их подлинным домом, источником дохода, холстом, вдохновением и выставочным залом.
Я научился куче не самых нужных, но интересных вещей. Делать реквизит, смешивать краски, грунтовать холсты. Этим даже можно было немного подзаработать. Периодически Мередит сбивалась с ног, разыскивая меня по всему дому.
А ещё мне давно не удавалось нормально почитать. Не урывками после работы или в ожидании автобуса. Я, оказывается, успел забыть, каково это: сесть и прочитать книгу. Не следя за временем, не борясь со сном. Этим вовсю пользовался Конрад, когда работал над картиной. Шикарный способ удержать меня в одной позе несколько часов.
Странное ощущение: когда мы с ним вместе что-то делали, он рассказывал байки из своей жизни, расспрашивал меня, обсуждал со мной книги или свои работы. Но стоило ему занять место за мольбертом, как моя личность для Конрада исчезала. Я становился предметом, случайным образом, данным художнику для воплощения его замысла.
Праздновали в этом странном доме часто. Дни рождения, выставки, удачно поставленную пьесу, официальные праздники... Эти люди умели веселиться, но любили и работать. В тот раз отмечали помолвку. Накрывали большой стол во дворе, почти все жильцы что-то готовили, кто-то включил проигрыватель на полную мощность и выставил колонки в открытое окно.
- А бокалы-то мы ещё в прошлый раз Аннабель одолжили, - вспомнила нарезающая фрукты Мередит, - Дэй, может, сходишь, а то я зашиваюсь с этой готовкой?
- Куда?
- Лестница, которая в палисаднике начинается. Второй этаж. Если никого не будет, возьмёшь в кухне, на подоконнике. Красная такая коробка.
- Сейчас.
Я ссыпался по лестнице во двор. Вообще-то, существовало ещё несколько лестниц и переходов внутри самого дома, но пользоваться ими никто не любил. Часть дверей была заколочена, чтобы хоть как-то разделить квартиры. Попетляв по коридорам, можно было выйти на старый и непонятно на чём держащийся каменный балкон, лепившийся к внешней стене здания. Особняк строил в конце позапрошлого века какой-то богатый псих, и на планировке это отразилось не лучшим образом. Палисадник явно разбили намного позже, отгородив угол внутреннего двора. Там в старых автомобильных покрышках росли неизвестные мне ярко-розовые цветы, а по стене змеился дикий виноград. На площадке второго этажа стоял ящик с такими же цветами, как и в палисаднике. Я постучал в облупившуюся дверь.
- Можно?
Тишина.
- Аннабель? Вы дома?
Хм, а дверь и вправду незаперта. Впрочем, закрытая дверь для этого дома - редкость.
- Эй, я войду?
Нет ответа.
В прихожей было почти пусто. Висел на вешалке тёмно-синий летний плащ, в угол была сдвинута уличная обувь. Планировка такая же, как у Конрада и Мередит. Значит, кухня - там. Чисто, но есть этакий творческий беспорядок. Посуду здесь явно мыть не забывают, но часто занимаются на кухне чем-то, кроме готовки и еды. На столе - кружка с недопитым кофе, рядом - нитка непрозрачных зеленоватых бусин неправильной формы. Подойдя ближе, я увидел, что конец нити продет в иголку.
Ага, вот и коробка на подоконнике. Я поднял крышку - вдруг там не бокалы, а, скажем, стратегический запас конфет к чаю? Или нитки для вышивания? Но нет, под утренним солнцем блеснуло тонкое стекло. Я сунул коробку под мышку и уже собирался уходить, но мой взгляд вновь упал на недоделанное украшение. Что-то оно мне напоминало. Нет, я ж не девчонка всё-таки, бусы и прочая дребедень мне неинтересны. Понял только тогда, когда взял безделушку в руки. Такие камешки приносило морским приливом. Целую вечность назад. Только там они были в каком-то сероватом налёте, вперемешку с ржавыми гайками, пивными пробками и прочей гадостью. А эти лежат уютно на кухонном пластике, чистенькие и отполированные, чуть ли не подмигивают.
