Начинался жаркій августъ. Дни стояли чудные; оставалось, до выхода на главный сибирскій трактъ, заглянуть еще въ одну изъ особенностей Тобольской губерніи, какой нигдѣ нѣтъ въ цѣлой Сибири, нѣтъ ни въ Роесіи, ни въ Европѣ – на знаменитый «Васьюганскія болота.» Они находятся на возвышенности, среди вѣковыхъ, дремучихъ, непроходиыыхъ урмановъ, между Иртышемъ, Обью и притоками Енисея, отъ вершинъ рѣки Тартаса до вершинъ рѣки Демьяна, т. е. длиной въ 600 верстъ; шириной же нигдѣ не менѣе 50, а мѣетами и до 100 верстъ. Васыоганъ, по остяцки «уллусязь», не составляетъ одного сплошнаго бассейна, водъ, а еостоитъ изъ безчисленнаго множества озеръ, болотъ и зыбуновъ, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ перерѣзанньтхъ сухими перешейками, островами, холмами, густо поросшими дѣсами, кустами и великолѣиными коврами восхитительнѣйшей яркой зелени и разнообразнѣйшихъ цвѣтовъ. Берега всей этой массы водъ – зыбкія и кочковатый болота, съ мелкимъ лѣсомъ, едва проходимый и то при помощи постидаемыхъ нодъ ноги шестовъ и драницъ. Кочки эти называются по остяцки «толары». Онѣ еостоатъ изъ сухаго бурьяна и изъ заеохшихъ стволовъ такихъ растеній, который въ свѣжемъ видѣ уже не попадаютъ въ тундрѣ, не прикрѣплены къ почвѣ и отдѣляются свободно; внутри ихъ попадаются окаменѣдости роговъ и древесныхъ стволовъ. Не смотря на то, что тундра колеблется подъ ногой, она устойчивѣе зыбуновъ туринскихъ; поверхность ея суха, однако при большомъ давленін просачивается тотчасъ вода. Люди и олени проходятъ по этимъ зыбунамъ безопасно, но лось проваливается. Медвѣдь же, охотнивъ до малины, которой здѣсь множество, употребляетъ любопытный споеобъ переходить чрезъ эти тундры: онъ таскаетъ съ собой чурбанъ и предварительно утромбовываетъ имъ кочки. Можно себѣ вообразить, сколько труда и времени етоятъ ему переходы и небольшихъ пространства Кромѣ драницъ и шестовъ, люди употребляютъ здвсь какъ въ «ландахъ» (landes) во Франціи, около Бордо, высокіе костыли съ оставленными на концѣ сучьями. Иногда попадаются здѣсь и оазисы изъ сыпучаго песку отъ о до 10 верстъ длиною, покрытые сосновымъ лѣсомъ, огромной толщины. Главная тундра Уллусязь разделяется иараллельно систенамъ рѣкъ на частный, такъ что каждый две рѣчки поросли у береговъ болѣе или менѣе широкимъ дѣсомъ, а въ средннѣ болото, соединяющееся съ главной тундрой. Ветви главкой тундры называются «култыкъ-сучь» а каждый култыкъ называется еще по рѣчке, которая изъ него исходитъ.
Вся эта огромная страна между Обью, Иртышемъ, Енисеемъ, Тобольской, Томской и Енисейской губерніями – необитаемая, въ настоящемъ значеніи этого слова, хотя это не холодная тундра, какъ Обдорскъ, Березовъ, Туруханекъ. Совсѣмъ нѣтъ! Васыоганъ можно назвать «дикимъ раемъ!». Неистощимые и громадные лѣса, изумительное обиліемъ рыболовство и звероловство: неисчерпаемая сокровищница дичи, орѣховъ, ягодъ, грибовъ; множество сочныхъ луговъ, и даже тучныхъ пахатныхъ земель; вероятное обиліе золота въ лабиринте этихъ рѣчекъ, которыхъ родникъ – Алтай: и привсемъ этомъ – мягкій климатъ, отзывающійся близостью южныхъ округовъ, такъ что на Тартасѣ, где есть богатые липовые лѣса, пчеловодство начало сильно развиваться у окрестныхъ русскихъ крестьянъ... Все въ этой сибирской Австраліи есть для жизни, для труда, для богатства, но какъ и срединная Австрадія, это покуда таинственная область, гдѣ съ сотворенія міра не бывала нога человеческая потому что Васьюганъ соединяется съ тайгами березовекими, томскими и енисейскими, и только собственно но бассейну свопхъ водъ сколько нибудь приблизительно известенъ; но въ связи съ соседними урманами тянется непрерывнымъ дремучимъ лесомъ отъ предгорій Урала до Камчатки. Изрѣдка лѣтомъ отваживается сюда тарскій татаринъ да русекій торговецъ, скупающiе орѣхи и сушоную малину, белку и соболя, лосину и оленину у здѣшнихъ жителей. Все населеніе, всѣ «жители» этой пустыни, (разумеется, на ея окраинахъ) не простирается ныне и до 470 д. о. п. остяковъ Нарымскихъ и тумгусовъ Енисейскихъ. Остяцкий юрты разбросаны здѣсь верстъ на 70, иногда на 100. Какъ и въ Березовскомъ краѣ, остяки здѣсь съ апрѣля уже покидаютъ юрту и идутъ охотиться на лося; съ вскрытіемъ же рѣкъ, озеръ и болотъ ловятъ рыбу и живутъ въ берестяныхъ шалашахъ. Осенью собираютъ они орѣхи и сушатъ малину; а зимой питаются лосинымъ мясомъ и олениной. Въ продолженiи зимы Васьюганъ мертвъ; только табуны лосей и дикихъ оленей пасутся на немъ, питаясь бѣлымъ мохомъ...
Въ зрительную трубу Васьюганъ (съ его островами, холмами, лѣсамя и разнообразной зеленью, ростущей даже на водахъ, съ пестрыми коврами цвѣтовъ, постоянно освѣжаемыхъ вѣчной влажностью почвы) представляетъ безпредѣльную и очаровательную картину какихъ-то волшебныхъ армидиныхъ садовъ. Возвышенный пунктъ, близь начала рѣки шиша, котораго мы достигли послѣ неішовѣрныхъ усилій, былъ полонъ вокругъ насъ, верстъ на 20, подобныхъ разнообразнѣйшихъ ландшаФтовъ, достойныхъ кисти Каллама. Вдали, къ сѣверовостоку, сливалась съ горизонтомъ безпредѣльная масса водъ, волнуемая тихимъ вѣтеркомъ, точно морскіе рейды, какъ они представляются съ Одесской набережной, либо съ дальнихъ Кронштадтскихъ Фортовъ. По разсказамъ бывшихъ съ нами прииртышскихъ крестьянъ и встретившихся намъ Иарымскихъ остяковъ, Ваеьюганъ простирается еще отсюда верстъ на 400, и чѣмъ далѣе, тѣмъ богаче рыбой. О величине и глубинѣ главнаго озера и частей его, соединяющихся съ нимъ проливами, никто ничего не знаетъ! Известно только, что вовремя сильныхъ осеннихъ дождей, совпадающихъ со временемъ начала звѣропромышленности, Васьюганъ становится еще обширней, многія сухія части его покрываются водой и образуютъ какъ бы внутреннее въ этихъ дремучихъ урманахъ море. Весною же въ глубь этихъ таинственныхъ дебрей никто не отваживается ходить; да и зимой зверопромышленники ходятъ въ него на лыжахъ, не отдаляясь однако отъ рѣчныхъ системъ; иначе гибель неизбѣжна.
Слѣдуя по теченію рѣки Шиша, сначала верхомъ, потозгь вѣшкомъ, а потомъ и по драницамъ, да кой-гдѣ и на ходуляхъ – достигли мы собственно «Васьюганъморя», примерно въ 250 верстахъ отъ Иртыша, гдѣ сходятся вершины Шиша, Туя и Уя. Разстояніе это измеряли мы часами, полагая однако ходу въ часъ только по 3 версты, – большая скорость здѣсь невозможна. Верстъ за 100 отъ Иртыша страна прпмѣтно возвышается, такъ что на многіе увалы и холмы мы вынуждены были подниматься по крайней мѣрѣ часа два. Впечатлѣніе, какое производить здешняя местность, вовсе не похоже на то, которое мы испытали ныне за Обдорскомъ и на прибрежьи Ледовитаго океана, и какое испытывали некогда между Якутскомъ и Ниижнекодымскомъ въ Восточной Сибири – впечатлѣніе пустыни, раждающее невольное чувство страха и унынія... Живо сознавали мы тогда свое одиночество, жаждали общества, двпженія, проявленія дюдскости. Но пустыни здешняго «дикаго рая», полныя свойственной лѣеамъ гармоніи, ихъ роскошная растительность, великолепные ковры цвѣтовъ и влажно-бархатистой, густо-сочной и шелковисто-мягкой зелени, кристальный воды озеръ, ропотъ рѣкъ и рѣчекъ. съ усиліемъ пробивающихся сквозь эти дремучія дебри, наконецъ жизненная сила во всемъ и на всемъ: звери, птицы, насѣкомыя пресмыкающіяся: – все это, такъ сказать, кишащее въ этомъ первобытномъ мірѣ, именно какъ бы онъ только что вышелъ изъ рукъ Творца всяческихъ... Тутъ нетъ мѣста унынію и страху, не тяготите человека одиночество. Благоговейное умиленіе, какая-то тихая радость, вотъ что наполняете сердце. Воображаете себе таинственную седьммцу міроздаиія, когда все получило жизнь и голосе и невольно спрашиваете себя: «гдѣ первозданный человеке этого эдема?» Ибо все благоухаетъ, все цвѣтетъ, все радостно движется; а недостаетъ только его, вѣнца божественнаго творчества, его, въ первобытной чистоте и невинности.
Однажды остановились мы для ночлега среди едва проходимой дебри гигантскихъ лѣсовъ, на берегу безыменной и быстрой рѣчки, съ крутыми подъемами, шириной всего сажени въ две, вблизи неглубокаго обрывистаго оврага съ одной стороны, и кристальнаго озерка съ другой. Было только шесть часовъ; но въ лѣсу уже становилось заметно темно. Разложивши яркіе огни и навесивши на железные треноги походные котелки, принялись мы кипятить воду. Между темъ охотники разсыпались по окрестности, чтобы настрелять дичи къ ужину. Не прошло получаса – онп натащили глухарей, куропатокъ, утокъ, и приволокли двухъ ширныхъ козуль. Такое обиліе разеьшано въ этой дремучей тайгѣ! После сытаго ужина составили мы кружки около пылающихъ огней. Пѣсни, смѣхъ, говоръ раскатывались по этимъ безпредельнымъ лѣсамъ какимъ-то громовымъ эхомъ, распрыскивались тысячами разнороднѣйшихъ голосовъ и звуковъ. Медвѣди, волки, гуси, утки, певчія птицы, даже лягушки, пробужденный этими, можетъ быть отъ сотворенія міра, неслыханными у нихъ хозяйничаньями человека – заревели, завыли, закричали, засвистали, заквакали. При треске пылающихъ костровъ все это вторилось по дебри какой-то ужасающей мелодіей. Между темъ заревѣлъ вѣтеръ, начали раскачиваться верхи громадныхъ кедровъ, ляственницъ, елей, сосенъ; разыгралась быстрая рѣчка и всё это слилось своими голосами съ тѣмп звуками, которые уже наполняли окрестность. Яркое же пламя, озаряя всю эту окрестность, представляло намъ громадныя деревья какимито багрово-зелеными чудовищами, принимающими непрерывно новые виды и новыя Формы. Всплылъ мѣсядъ, ударилъ широкими лучами на озерко и разбрызнулись они купиной драгоцѣнныхъ камней въ этихъ свѣтлыхъ водахъ, какъ въ хрустальной чашѣ.
