и грязь.
Я небрежно пнул ногой какой-то казан, что небрежно лежал на полу, и, к своему удивлению, увидел, что он сдвинулся. Под ним открылась темная щель, словно пасть какого-то страшного зверя. Мы осторожно заглянули в щель и увидели, что она ведет в подземный ход. Спуск был неглубокий, но очень узкий. Казалось, что его вырыл крот-переросток.
Стены хода были сырые и холодные, а воздух пах плесенью и землей. В глубине хода слышался слабый шум, словно шепот ветра. Воздух был тяжелым и влажным, пахло сыростью и землей. Наши фонарики бросали дрожащие тени на стены, и всё это походило на какое-то забытое подземелье, где время остановилось навсегда.
Вдали виден едва заметный свет. Он дрожал и мерцал, словно пламя свечи, которую то и дело хотят потушить. Запах керосина был сильным и резким.
Насколько же они отбросы и ренегаты среди убийц, что поселились в такой дыре?
Молча спустившись, продолжаю бесшумно идти на свет, всё больше вслушиваясь в болтовню ренегатов, на которых уже точно было всем плевать. Жирные крысы и тараканы недовольно расступались под моим шагом, ну а кто нет, то жалобно хрустел или чавкал под моим сапогом.
Мы остановились, прислушиваясь к голосам, которые доносились из глубины заброшенной школы. Это были не просто голоса, а какой-то странный хор, в котором слышались угроза, злость и безумие.
— Нам нужен новый хозяин! — звучал неизвестный голос. В нём чувствовалась власть, но не та, что основана на силе, а та, что зиждется на страхе и ужасе.
— Лидер. Выберите лидера… — басом отзывался другой голос. В нем слышалась нерешительность, как будто он сам не знал, чего хочет.
— Почему он не может быть одним из нас? — интересовался третий голос. В нем слышалось недоверие, как будто он не до конца верил в то, что происходит.
— Это я убила старика! Так что и должность моя! — прозвучал звонкий голос. В нем слышалась уверенность в себе, но в то же время и какая-то неприятная жестокость.
— Никто из вас не будет лидером, ничтожества, — произнёс неизвестный голос. В нем слышалось пренебрежение, как будто он считал их всех недостойными. — И вообще, у нас гости! — В его голосе слышалась ухмылка. — Ну что вы, не стойте у порога. Проходите. Возможно, именно вас мы и ждём. — Его голос приобрёл зловещие нотки.
В полумраке подвала, освещаемом мерцанием керосиновой лампы, висела атмосфера нервного ожидания. Воздух был насыщен запахом сырости, плесени и чего-то еще, кислого и неприятного, возможно, это была смесь человеческого пота и затхлой крови. В центре комнаты, на высоком, покрытом пылью столе, сидел говоривший ассасин, его лицо было погружено в тень, лишь свет от лампы выхватывал острые черты скул и блестящие, холодные глаза.
— Могу чем-то помочь, господин ван Рус? — угодливо произнёс неизвестный. Его фигура, скрытая до этого в тени, была худощавой, изящной, будто сделанной из черного мрамора. Лицо с бледной кожей, украшенное зловещей улыбкой, напоминало маску.
— Как вы, наверное, уже заметили, у нас тут выборы, — продолжил он, его голос звучал тихо, но по-прежнему с угрожающей хрипотцой. — И каждый может возглавить наше скромное «предприятие». — В свете керосиновой лампы блеснула желтая улыбка, не добрая, но в меру хищная, как у голодного зверя.
— Да просто хотел узнать, кто в теремочке живёт, — отвечаю с максимально серьёзным выражением лица, но компания убийц гаденько засмеялась. Их смех был холодным, от него веяло ледяным дыханием смерти.
— И правда, терем. Прусский! — прозвучал по-девичьи звонкий голос из тени, подобно из глубины ледяного колодца.
Из тени вышла женщина. Её фигура выглядела стройной, опрятной и одетой в чёрное платье с белоснежной манжеткой на рукаве, которую она небрежно оттянула, показывая блестящий стальной кинжал. Её лицо бледное, с тонкими чертами, губы ярко накрашены красной помадой. Она улыбнулась, и в этой улыбке мелькало что-то смертельно холодное.
Третий остался в тени, его фигура была неразличима, но его голос звучал ехидно, словно змей, шипящий перед броском.
— Так чего надобно, ваше благородие? — осведомился он, в его голосе звучала издевка, словно он уже знал ответ и радовался возможности унизить гостя.
В этот момент из тени появилась рука, сжимающая блестящий кинжал. Лезвие было покрыто красными пятнами, от него веяло холодом смерти.
Это был кинжал убитого соклановца, погибшего в борьбе за место под солнцем. В этой смертельной игре правила были просты — выживает сильнейший. Кинжал за миг до этого был погружён в грудь убитого, и из раны медленно сочилась тёмная кровь, окрашивая пол в бордовый цвет.
Но трупов было сильно больше, чем ассасины хотели показать, и это бросалось в глаза, то тут, то там прослеживались очертания тел и конечностей. В полумраке трудно разглядеть детали, но в том месте, где свет от керосиновой лампы падал на пол, можно увидеть кучу одежды, лежащую неподвижно, и застывшую в нелепой позе руку, из которой торчала копьеобразная стрела. В другом месте, под старым столом, лежал человек, свернувшийся в клубок, его лицо было уже покрыто зеленоватой плесенью, а из-под него сочилась неприятная жидкость.
А ведь, казалось бы, одна организация. Но эта мысль была смешной, как и самое слово «организация». Здесь, в этом подвале, царствовала лишь смерть, и каждый боролся за свою жизнь, не думая ни о чем, кроме собственного выживания.
— Банальное любопытство. И вопрос цены вашей верности, — отвечаю в его тон, не уступая в ехидстве. Голос мой звучал спокойно, но в нём проскальзывала угроза, словно ледяной ветер, проносящийся по лесу.
Девушка в черном платье, с яркой красной помадой на губах, улыбнулась. Ее улыбка была холодной, смертельной, как ледяной ветер.
— Мы торговцы смертью, — произнесла она, ее голос был мягким, но в нем звучал лишь холодный расчет. — Но не всем нравятся наши цены. Из-за любви к искусству мы держим их смехотворно низкими. — Она усмехнулась, и в этой улыбке не было ни капли юмора, а лишь злобное удовлетворение.
— Однако готов ли ты нанять мастеров клинка и топора? — послышался грубый голос из тени, голос мужчины, наполненный злостью и нетерпением.
— Если сойдёмся в цене, — отвечаю максимально нейтрально, одновременно с этим готовясь в любую секунду отразить атаку или напасть самому. Мои руки непроизвольно сжались в кулаки, я внимательно следил за движениями в тени,
