была…
Теперь летели, как на скачках. Дядя Гриша гикал по-разбойничьи, кнутом Трезора под
брюхо то и дело подхлёстывал. Слёзы у деда катятся – жаль девчат, у самого внучка такая.
Ну и опрокинулись на повороте, конечно. В снег вперемежку с телами девчат зарылись.
Очки мои улетели, жеребец пустые опрокинутые сани потащил, кошмар!.. Хорошо, Трезор
сам встал. Метров тридцать всего от нас отъехал.
Оказалось, мало беды, оглоблю поломали. А как с санями пятиться?
Кое-как связали её ремнями, тела замороженные погрузили и – в медпункт.
Какое там!.. Столько времени прошло.
Три дня мело… Тела на холоде держали. Когда вертолёт прилетел, пришлось трупы в
тюфяки заворачивать и к шасси привязывать. В кабину не засунуть было, не гнулись.
Славику кисть левую ампутировали и пальцы на ногах. Не знаю уж, сколько.
Долго снились мне те девчонки...
Простудился я тогда сильно. До весны, до самого солнца, кашлял.
Очки откопал, правда, когда дознавателя на место возили. Без них мне никак…
Работы было невпроворот. Цеха и мастерские разбросаны по всему посёлку - пока всё
обойдёшь, проверишь, доглядишь, в конторе на диспетчерской перекличке с комбинатом
поругаешься. Да и бумажные дела отнимали время: табели, отчёты, заявки… Как
говорится, дела идут – контора пишет. Домой прибегал, как правило, в двенадцатом часу
ночи, за полчаса до выключения света. Времени оставалось только сбегать до колодца да
заварить при помощи всё того же кипятильника кружку чая. Случалось, чай уже пил в
темноте. Питался, как придётся, всухомятку.
Иногда, в редкий по тому времени выходной день мне удавалось приготовить своё
фирменное блюдо, под названием: «Мечта холостяка». Рецепт его приготовления прост: в
эмалированный таз (на Сахалине говорят: чашка) нарезаешь ломтиками картофель,
заливаешь водой и кипятишь. Как только картошка сварится, запускаешь туда же, в тазик, до кучи пять банок магазинного консервированного борща (можно - щей) и три-четыре
банки говядины тушёной. Все специи находятся в банках, что, признайтесь, очень удобно.
Остаётся подождать минут десять и посолить по вкусу. Вот тут надо, скажу вам,
аккуратнее. Лучше уж недосолить! В противном случае проходилось разбавлять варево
водой из чайника. Хуже всего, когда тазик уже полон с верхом, а борщ всё ещё
пересолен… Теперь остаётся вынести борщ на мороз, затем, когда он совсем застынет, перевернуть тазик, лёгким постукиванием топора извлечь содержимое и завернуть его в
пергаментную бумагу. Всё! Борщ готов. Прибежав с работы голодным, отрубаешь топором
кусок «блюда», разогреваешь и наслаждаешься. И мыть приходится только маленькую
кастрюльку, в которой, собственно, и разогреваешь еду (эту же кастрюльку можно
использовать в качестве тарелки). Ну, ещё и ложку, не будем мелочными! В перспективе –
сытая неделя. Отдельные, особо ленивые индивидуумы, экспериментировали с более
ёмкой тарой. Мне один раз довелось увидеть извлечённый «цилиндр» щей из
двухведёрного бака для кипячения белья. Надо признаться – впечатлило. Заманчиво, чёрт
побери, обеспечить себя вкусным и калорийным питанием на целый месяц вперёд. Но я
всегда избегал крайностей. Спасало меня врождённое чувство меры.
И всё-таки, несмотря на трудности, в ту зиму каждое утро я просыпался с ожиданием
радости. Казалось, что могу горы свернуть. Меня не страшили ни бытовая
неустроенность, ни одиночество, ни суровый климат.
С самого детства люблю непогоду. Шторм, буря, гроза и метель – это по мне! Поднимается
настроение, быстрее движется кровь, яснее голова.
Вот она - жизнь, настоящая мужская работа! Преодолевать невзгоды, выполнять, несмотря
на сопротивление природы, порученное тебе дело, почувствовать «вкус медвежьего мяса», как герои Джека Лондона. От моей ленинградской хандры не осталось и следа. Я
постоянно ощущал предчувствие счастья, обновления.
Раз в неделю обязательно приходил на берег, к закованному в лёд Океану. Делился думами, советовался. Он со мной не спорил и слушал, не перебивая. И лишь изредка, когда я
особенно сильно завирался, шумно вздыхал, и тогда в сопках рокотало эхо, а по ледяному
полю бежала трещина…
*
Русский народ хлебосольный. Да и кому неохота познакомиться с приезжим поближе,
поговорить накоротке, проверить «на вшивость»? Ни для кого не секрет, что лучше всего
человек раскрывается за столом, в подпитии. Недаром говорят: что у трезвого на уме, у
пьяного – на языке.
С первых же дней моей жизни в Кривой Пади начались приглашения в гости. Именины,
рождения, крестины, юбилеи... - да мало ли причин существует для того, чтобы посидеть
за праздничным столом, отдохнуть от повседневных забот? Возникла дилемма: отказаться
– прослывёшь гордецом; будешь выпивать с подчинёнными - потеряешь авторитет, сядут
на шею.
Мало того, ситуация осложнялась тем, что нельзя было «задирать нос» и не знаться с
поселковой «аристократией». В местную «элиту» входили: завмаг, завклубом, участковый
инспектор милиции, главный бухгалтер рыбобазы Равкин Семён Яковлевич с супругой,
начальник ЛТУ (линейно - технического участка), отвечающий за телефонную и
радиосвязь. Всё люди, по местным меркам, образованные, читающие газеты. И, надо
признаться, крепко выпивающие…
Да! Выпить в посёлке любили. Пили с горя и радости, от усталости и безделья, по поводу
и просто так, под настроение. По настоящему опустившихся, по крайней мере, местных, было немного. Свежий воздух и тяжёлая работа на воле не позволяли спиваться. Да и куда
было бы податься больному человеку? В сельской местности, да ещё в суровых условиях
Севера, опустивший руки мужик пропадёт в два счёта. Но, тем не менее, в посёлке,
бывало, по пьяному делу и дрались, и гонялись с топорами и ружьями за жёнами и
обидчиками по ночным улицам, порой калеча себя и других. Случалось, что и тонули, и
вешались. Быть может, и не чаще, чем в городе, но как-то заметнее. Наверное, потому, что
здесь все были на виду.
Как только начиналась путина, и завозили с «большой земли» сезонников, в посёлке
приходилось устанавливать «сухой закон». При таком скоплении незнакомых случайных
людей групповые возлияния могли не только сорвать работу, но и закончиться массовой
поножовщиной.
Постепенно и я начал поддаваться этой нашей национальной напасти. Иногда уставал до
такой степени, что без стакана водки на ночь не удавалось заснуть. А утром, почерневший
и хмурый, с трудом брёл на работу, подавляя желание зайти в кабинет к Семёну
Яковлевичу, который начинал это дело с пробуждения. Початая бутылка сорокаградусной
постоянно стояла у него в сейфе по соседству с бухгалтерскими документами. Стоило
зайти в кабинет главбуха и прикрыть дверь, Семён Яковлевич, поднимая от финансового
отчёта печальные семитские глаза, вопросительно-приглашающе протягивал
подрагивающую руку к дверце сейфа.
Водка «решала все проблемы»: не было больше ни изматывающей тупой работы, ни
отсутствия нормальных условий проживания, ни сводящего с ума климата, когда неделю, не переставая, дует и дует ветер, заметая с таким трудом вчера ещё пробитую в тайгу
дорогу, ломая планы и графики. Когда ночами снятся порванные провода, поваленные
заборы и раскрытые ураганом крыши домов, а утренняя планёрка начинается со сводки
происшествий за ночь.
Телевизоров в Кривой Пади не было. Радиоволны не желали, нарушая физические законы, опускаться в лежащее среди высоких сопок поселение. Единственным культурным
развлечением оставался клуб. Плёнки с кинокартинами доставляли на почтовом вертолёте, но крайне нерегулярно. При нелётной погоде, особенно зимой, люди неделями скучали без
кино.
Когда штормовой бродяга-ветер рвал провода, замолкало радио, пропадали гудки в
телефонной трубке. В такие дни единственной связью с внешним миром оставалась рация.
И люди развлекались, как умели, то есть - пили.
Глава 6
Время шло своим чередом.
Прилетел Анатолий Гаврилович Виноградов и наконец приступил к обязанностям
директора рыбобазы. Супруги, по-видимому, помирились, и Полина летала по посёлку, не
касаясь ногами тротуаров.
Виноградов был человек мягкий и интеллигентный. На «материке» он возглавлял
второстепенный отдел в «почтовом ящике». На северный Сахалин приехал вместе с
женой, детьми и тёщей с одной единственной целью: заработать за три года,
предусмотренные договором, средства на новую квартиру. Свою квартиру на «материке»
он сдал внаём, какие-никакие, а всё же - деньги.
Если с Полиной никаких трений по работе у меня не возникало, то с Анатолием
Гавриловичем с первых же дней я стал соперничать.
