Якутский олонхо - Нюргун Боотур Стремительный

Уруй-айхал!
Уруй-мичил!
Ну, так и быть —
Тебе не тужить!..
Счастье сулит вокруг
Сочный зеленый луг…
Эй — это я,
Иэйэхсит,
Защитница твоя —
Крепких детей тебе подарю,
Крепкую радость тебе принесу…
Нарын-наскыл!
Кюэгел-нусхал!

Что ж — так и быть —
В счастьи вам жить!
Это я сама —
Айыысыт
Услыхала тебя,
Пришла,
Удачу тебе принесла.
Погляди вокруг —
Зелен сочный луг…

Вам, дюжим детям моим,
Нарождающимся на свет,
Счастье сулю,
Удачу дарю,
«Уруй-айхал» говорю!
Чтоб тебе на будущие времена
Сильное потомство родить,
Бесчисленно расплодить,
Чтоб на девять веков ты могла
Крепкую коновязь установить,
Чтобы десять грядущих веков
Сыновья твоих сыновей
Вспоминали тебя,
Прославляли тебя, —
Я утробу раскрою твою,
Я колени твои
Снежно-белые распахну,
Плоду твоему
Стезю укажу.
Уух! Дитя мое,
Долгая жизнь тебе!
Уух! Дитя мое!
Уруй-айхал! —

Только молвила эти слова
Добрая Айыысыт,
Бедняжка Сабыйа Баай Хотун,
Вскрикнув, словно степной кулик,
Напряглась из последних сил —
И вдруг из утробы ее,
Из трехслойной матки ее
Выскользнуло дитя,
Донельзя красивый сын,
С восьмилетнего величиной,
С девятилетнего величиной
Выкормыша богатырской семьи,
С упрямой большой головой
В кудрявых серебряных волосах,
Падающих на лопатки его.
Выскользнул сердитый крикун
Из материнских недр,
Порывисто биться стал,
Руками-ногами сучить,
Кричать, реветь, голосить.
Как большая рыба, зимой
Вытащенная из полыньи,
Прыгает, бьется об лед
Плесом и головой,
Так новорожденное диво-дитя,
Неуемно кувыркаясь и вертясь,
Грохнулось об пол жилья.

Каменные восьмислойные балки
Вздымающегося высоко
Громадного дома их
Содрогнулись,
Треснули по углам;
Восемьдесят опорных столбов
Пошутнулись
И сотряслись;
Толстый серебряный потолок
Подпрыгнул на три вершка,
Пол, на диво сплоченный
В семь слоев,
С гулом осел
На восемь вершков.
А ребенок проворно на ноги встал,
Прямиком к дверям побежал.
Тут Саха Саарын Тойон —
Сотворивший сына такого отец,
Смирно сидевший в углу,
В смятении с места вскочил;
Будто поднятый из берлоги своей
Свирепый лесной медведь,
На дитя навалился он.

Проворно на руку намотав
Волосы вьющиеся его,
Будто бьющегося жеребенка —
Лягающегося жеребенка
За гриву крепко схватив,
Сына к себе притянул;
В цельную шкуру коня
Отбивающегося завернул,
Длинным арканом волосяным
Крепко его скрутил.
— Так и надо! Неужто я
Не могу схватить его,
Удержать?
Да неужто дам убежать
Бедному дитятку моему —

Так Саха Саарын Тойон
В возбуждении радостном говорил,
Глазами вокруг себя
Поводя, как пугливый конь,
Удивляясь, что стал отцом,
Радуясь детищу своему.
Поглядел потом на жену
И увидел диво еще:
Девочка невиданной красоты,
С неуемным нравом крутым,
Подпрыгивая на спине,
Лежит у жены в ногах,
Пронзительно крича,
Дескать — я появилась на свет!
Жить хочу,
Расти, цвести!..

Прародительница племен —
Сабыйа Баай Хотун,
В полуобмороке, посинев,
От мук остолбенев,
Дух облегченно перевела…
Просветлело у ней в глазах;
В цепкие ладони свои,
В крепкие ладони свои
Девочку она приняла,
Схватила, приподняла.

Счастье дарящая Иэйэхсит —
Миротворящая Айыысыт,
Величаво голову подымая,
Радостными очами блистая,
К ложу матери подошла,
Стройными десятью
Пальцами белых рук
Со лба Сабыйа Баай Хотун
Отерла, смахнула пот,
Выступивший у корней волос,
И благословенье свое
На прощанье произнесла.

Ну, так и быть! Так и быть!
Яркая зелень вокруг!
На девять веков
Да будет тебе
Радость и торжество —
Уруй-мичил!

На восемь веков
Текущей рекой
Счастливый удел
Да будет тебе.
Айхал-мичил!

Нескудеющая,
На семь веков —
Слава
Да будет тебе!
Ну — так и быть —
Жить — не тужить!

Счастье я обещаю вам,
Добро нагадаю вам:
Будьте крепким корнем
Большой семьи!
Заселите потомством своим
Весь простор срединной земли!

Пусть во веки веков
Ваш огонь горит!
Пусть незыблемое у вас
Вечное довольство царит!
Пусть могучий Одун Хаан
Вам судьбы невалкие определит!

Если ветер холодный на вас дохнет
С верхней северной стороны,
Богатыри айыы
Заступятся за вас.
Если с нижней погибельной стороны
Леденящий ветер дохнет,
Светлые исполины айыы
Вас оградят, защитят…

Вашему сыну-богатырю
Я такое имя дарю:
Владеющий Серо-стальным конем
Кюн Дьирибинэ Бухатыыр —
Пусть отныне зовется он.

Имя вашей дочери
Я дарю:
С блистающе ясным лицом
Прекрасная Туйаарыма Куо —
Пусть отныне зовется она!

Пусть не встретит ваша нога
Никаких задержек в пути!
Пусть не встретит ваша рука
Никаких помех впереди!
Словно яйца в гнезде золотом,
Покойтесь в доме своем!
Прощайте, дети мои,
Да не забывайте меня! —

А потом небесная Айыысыт
Стремительно подошла
К громоздкой двери жилья.
Тяжелую, грузную дверь,
Которую семьдесят семь человек,
Налегая плечами семь суток подряд,
Не смогли бы и приоткрыть,
Настежь распахнула она,
Откинула, как лепесток.

Через громадный толстый порог,
Схожей с четырехтравным быком,
Развалившимся на боку,
Перешагнув легко,
Вновь обернулась она
Кобылицею молодой,
Масти белой, как молоко;
И, мгновение постояв,
Порывисто фыркая, горячась,
Поскакала — и прянула на бегу
На белое облако,
Невдали
Распластавшееся по земле,
И на облаке этом,
Похожем на шкуру
Чалого стригунка
С сизой дымкою на груди,
С белой дымкою на животе,
В Верхний мир
Величаво взмыла она.

По велению светлых айыы
Поселенные на земле,
Посланные в срединный мир
Породить тридцать пять племен —
Саха Саарын Тойон
И Сабыйа Баай Хотун,
Новорожденных своих детей
Крепко под мышки держа,
Вынесли на берег реки.
Все нечистое смыли с них
Водою темных пучин,
Начисто вымыли их
Водою синих пучин.

Прекрасная лучистым лицом
Сабыйа Баай Хотун
Две обильно щедрые
Груди свои,
Набрякшие
От переполнявшего их
Сладкого сока Иэйэхсит,
Вынув из прорехи одежд,
Вывалив бережно их,
Правую грудь с золотистым соском
Сыну разгневанному своему
Вложила в кричащий рот,
А левую,
Туго ее обхватив,
Впихнула
Плачущей дочери в рот.
Голодные
Бедные малыши
Сразу начали
Жадно сосать,
Пока не насытились, наконец,
Вдосталь не напились.
Мальчик — дюжий, сердитый —
Так жадно сосал,
Что у матери бедной его
Отхлынула кровь с ланит,
Похолодела спина,
Почернела кожица у ногтей
Сына опрометью
Оттолкнув,
В сторону отца
Отпихнув,
Сабыйа Баай Хотун
Крутонравную дочку свою,
Вспыльчивую дочку свою,
Чтобы к небу в ведреный день
Голову не вскидывала она,
Чтобы солнцу дня
Не было видна,
Чтобы ей от солнца не почернеть,
Чтобы ей от зноя не захиреть, —
Укутала дочку
В куньи меха,
Укрыла в рысьи меха;
Чтобы ни пыль, ни грязь
Не пристали к ней,
Завернула в собольи меха…

А Саха Саарын Тойон,
Ставший корнем племен уранхай-саха,
Сердитого первенца своего
Силой удерживая в руках,
Раскидывая умом,
Мол, скоро он подрастет,
Озорничать, забавляться начнет,
Наскакивать, пожалуй, пойдет
С копьем на Верхний мир, —
В волчью шкуру его завернул,
В матерую волчуру,
С черными полосками на седине
Широких передних лап.
Думал Саха Саарын Тойон:
Мол, скоро сын подрастет,
Топор боевой возьмет,
Взбудоражит подземный мир, —
В шкуру медведицы он
Сына запеленал,
Крепко перевязал
И глубоко усыпил…
После этого —
Трое суток спустя,
Когда на краю небес,
Поблескивая, как широкий меч,
Белое солнце взошло,
Прародительница племен
Сабыйа Баай Хотун,
Убирая ложе свое,
Травяную подстилку сгребла,
На которой лежала она,
Когда рожала детей.

«Если выбросить
На землю ее,
На росу-туман,
На скотный двор, —
Выродятся потомки мои,
Вырастут злыми дети мои.
И когда неприметно старость придет,
И когда, ослабев, упаду ничком,
Не придет мой сын,
Не поднимет меня,
Не поддержит голову мне.

Старость глубокая подойдет,
Устану, навзничь паду —
Не придет ко мне дочь моя,
Не приподымет голову мне,
Поддерживая затылок рукой,
Не поможет мне,
Не вспомнит меня…»

И величавой походкой своей,
Выгнув спину, выпятив грудь,
От жилья далеко отойдя,
Взобравшись на северный горный склон,
Травяную подстилку свою
Положила она на развильи кривом
Березы раскидисто вековой,
А послед, в котором
Сын и дочь
Угнездившись, в утробе ее росли,
Извергнутый после них,
Она, от всякого глаза таясь,
В глиняный скрыла горшок,
Перетянутый тальником,
И от жилья далеко
Закопала в землю его.

Как вольная кобылица-двухлеток,
Вскормленная на тучных лугах,
Легко ступая,
Пустилась она
К озеру светлых вод,
Незамерзающему никогда.
Сбросив одежды свои,
Бросилась в воду она.
Хлюпаясь, нырять принялась,
Словно дикая утка-нырок;
Водою синих пучин
Все нечистое смыла с себя,
Разгоряченное тело в поту
Начисто отмыла она.
Выбежав из воды
На узкий высокий мыс,
На северном берегу
Стройное, крепкое тело свое
Подставила теплому ветерку,
Солнечным благодатным лучам.
И, обсохнув, накинула на себя,
На золотистые плечи свои,
Легкую доху
Из черно-полосатых лап
Отборных лисьих мехов;
Надев, слегка набекрень,
Высокую, с пером,
Шапку из трех соболей,
Довольная — вернулась она
На привольный, широкий двор,
В просторный, богато украшенный дом,
К священному очагу.

«Если на третий день
Благодарностью не воздам,
Радостью не помяну,
Праздником не провожу
Явившуюся на помощь ко мне
Великую Иэйэхсит,
Давшую благословенье мне
Почитаемую Айыысыт —
Обидится,
Огорчится она,
Разгневается она…
И в далекие будущие времена
В доме моем потомкам моим
Скудно придется жить».

Так подумав,
Сабыйа Баай Хотун
Кликнула клич,
Созвала гостей
Из дальних и ближних селений айыы,
Где солнечные живут племена,
Где прежде жила она…
Двенадцать прославленных красотой
Стройных белолицых девиц,
Горделиво ступающих по земле,
Как стерхи — белые журавли,
Откидываясь немного назад,
Отозвались, явились на пир.
Хозяйка, введя гостей
В почетную урасу,
Разожгла священный огонь.
И все, степенно усевшись в круг,
На толстых белых кошмах
За кумысной чашею круговой,
Поставив перед собой
Всякую изобильную снедь
И желтого масла большую бадью,
Чтоб умилилась Иэйэхсит,
Славословие произнеся,
Шумно, радостно веселясь,
Справили праздник они,
Проводили Айыысыт.