В марте 1971 года арестован в четвёртый и последний раз. Он был приговорён к 7 годам заключения (с отбыванием первых двух лет в тюрьме). Срок отбывал во Владимирской тюрьме и пермских лагерях. Вместе со своим сокамерником, психиатром Семёном Глузманом, в тюрьме пишет книгу «Пособие по психиатрии для инакомыслящих».
18 декабря 1976 года Буковского обменяли на Генерального секретаря ЦК компартии Чили Луиса Корвалана. Обмен произошёл в аэропорту Цюриха, куда группа «Альфа» доставила Буковского в наручниках.
Вскоре после высылки был принят Президентом США Д. Картером. Поселился в Великобритании. Окончил Кембриджский университет. Написал ту самую книгу воспоминаний, о которой я сказал в начале. – «И возвращается ветер» (1978), и книгу «Письма русского путешественника» (1980), где сравнивает западную жизнь с советской.
После перестройки пытался участвовать в общественной жизни России, хотя поначалу отказывался брать российский паспорт, протестуя против излишней авторитарности проекта ельцинской конституции. Но, согласившись всё-таки паспорт взять, принял участие в процессе по делу «КПСС против Ельцина». В ходе подготовки к слушаниям получил доступ к секретным документам КПСС, КГБ и других подобных учреждений. Ему удалось многое отсканировать. И составить из них книгу «Московский процесс» (1996).
В 2002 году призвал Немцова, приехавшего к нему в Кембридж от имени лидера думской фракции Союза правых сил перейти в оппозицию к Путину, «иначе Россия просто обречена».
На мой взгляд, напрасно он поддался на уговоры выдвинуть свою кандидатуру в президенты России. Ясно было, что такого участия путинские власти не допустят.
А в заключение – фрагмент интервью с Буковским по поводу секретных документов, с которыми он работал:
«– Что такое «особая папка»?
– «Особая папка» – это форма секретности. Есть разные формы – «секретно», «сверхсекретно», «особой важности», «лично», «особая папка». А в президентском архиве, то есть в архиве Политбюро, еще была такая форма, как «особый пакет». Это запломбированный мешок, на котором не написано, что в нём находится.
– Что хранилось в таких «особых пакетах»?
– Сведения о всех крупных убийствах: например, о катынском деле – расстрел пленных польских офицеров в 1940 году. Но не только. Там же находился секретный протокол к договору «Молотов – Риббентроп» от 1939 года. Там вообще много вещей, неприятных для власти.
Президентский архив после суда снова перевели на Ильинку в здание ЦК. Но он хранится отдельно, в него нужен особый допуск.
– По какому принципу отбираются документы для засекречивания?
– Думаю, что всю внешнюю политику они опять спрятали, все свои внешние грешки – тренировку террористов, поддержку «освободительных движений»… Они и тогда очень злились на меня за то, что я настоял на открытии «особых папок», где такие документы хранились.
– Помнится, я читал в «Русской мысли» статью итальянской исследовательницы, которая занималась судьбами итальянцев, сгинувших в ГУЛАГе. Так вот, в конце девяностых она не смогла ещё раз просмотреть документы, которые видела в начале девяностых. Всё было закрыто.
– Вот-вот. Например, какое-то время в начале девяностых был совершенно доступен архив Коминтерна, находившийся в здании бывшего Института марксизма-ленинизма. Западные исследователи там работали. Потом всё закрыли».
Да! Я совсем забыл о Луисе Корвалане, которого обменяли на Буковского. Обмен произошёл по предложению Андрея Дмитриевича Сахарова. Получившего советское гражданство Корвалана поселили в дом ЦК на Безбожном (Протопоповском), который стоит напротив писательского дома. Я часто видел Корвалана на балконе, с которого он подолгу смотрел вниз.
А потом Корвалан пропал. Пошли слухи, что в СССР ему не понравилось. Но они не подтвердились.
Оказалось, что политбюро приняло решение сделать Корвалану пластическую операцию, изменив его внешность. И с изменённой внешностью через Будапешт и Буенос-Айрес он вернулся в Чили, где жил на нелегальном положении.
В 1989 году пост Генерального секретаря компартии Чили он оставил.
Перестройку не принял. Воспринял её как измену делу социализма, о чём написал книгу «Крушение советской власти» (1995).
И всё-таки странно, что он предложил нашему политбюро изменить себе внешность и отправиться назад. Тем более что в борьбе против Пиночета участия он уже не принимал.
* * *
Юлий Маркович Даниэль до 1957 года публиковался как переводчик поэзии на русский язык. В 1958 году под псевдонимом Николай Аржак опубликовал на Западе рассказы и повести. В 1965-м арестован и в 1966-м судим вместе с Андреем Синявским (который опубликовал свои произведения на Западе под псевдонимом Абрам Терц). Даниэль был приговорён к 5 годам лагерей.
После освобождения в 1970-м жил в Калуге, печатался как переводчик под псевдонимом Юрий Петров.
Вернулся в Москву, где жил со своей второй женой и пасынком.
Умер 30 декабря 1988 года (родился 15 ноября 1925-го).
Одно время из-за гонений по договорённости с приятелями вынужден был подписывать свои переводы их фамилиями. Так, переводы из Аполлинера (1985) подписаны Булатом Окуджавой, а переводы из Умьерто Сабы – Давидом Самойловым. Они спасли его от голода и безденежья.
* * *
Валентин Фердинандович Асмус, родившийся 30 декабря 1894 года, получил сталинскую премию 1 степени в 1943 году в составе коллектива, чьи работы вошли в трёхтомную «Историю философии».
Правда, в 1944 году за неё же все 15 авторов подвергаются проработке.
Он активно участвует в возрождении в СССР логики как области исследования и учебного предмета, пишет статьи по этому поводу, преподает на курсах по подготовке вузовских преподавателей логики, потом поступает на работу на вновь созданную кафедру логики философского факультета МГУ. Пишет один из первых учебников в стране по этому предмету. В 1948 году вышла переведённая и откомментированная Асмусом книга Ш. Серрюса «Опыт исследования значения логики» – опять таки одна из первых изданных в стране книг по логике XX века.
В 1960 году коллеги по факультету пытались осудить Асмуса за сочувственную речь на похоронах Пастернака, в которой он, в частности, сказал: «До тех пор, пока будет существовать русская речь, имя Пастернака останется её украшением». Но начальство эту инициативу сотрудников не поддержало, и Асмус продолжил работать в МГУ.
Одновременно с 1968 года он – старший научный сотрудник Инстиута Философии АН СССР.
В 1960-е годы Асмус внёс большой вклад в восстановление имён репрессированных или эмигрировавших философов. Он автор многих статей в «Философской энциклопедии» (1960–1970), включая статьи о древнегреческих философах, Аристотеле, Канте, Фихте, Шеллинге, Шопенгауэре, автор статей в «Большой советской энциклопедии» и многих словарях. В 1969–1971 издательство МГУ выпустило двухтомные «Избранные произведения» Асмуса.
За рубежом Асмус до сих пор известен как видный кантовед. Он был кантианцем. Написал книгу «Иммануил Кант», где детально раскрыл все аспекты философии Канта.
Как писал профессор философского факультета МГУ В.В. Соколов, «за все наши пореволюционные годы никто в нашей стране не сделал столько, сколько В.Ф. Асмус для философского просвещения и образования в России».
Его неоднократно выдвигали в академики, но неизменно заваливали. Врагов-философов у него было больше, чем друзей. Даже чиновники от образования оценили труды Асмуса по Канту, Декарту, Демокриту, Руссо, Платону выше, чем академики, присвоив ему ещё в 1965 году звание Заслуженного деятеля науки РСФСР.
А парижский Международный институт философии избрал Асмуса своим действительным членом.
Умер Валентин Фердинандович 4 мая 1975 года.
После его смерти в 2015 году вышло его Собрание сочинений в 7 томах.
Сын Валентина Фердинандовича Асмуса Валентин Валентинович, протоиерей, настоятель московского храма в честь Покрова Божией Матери в Красном Селе, вспоминает об отце:
«Отец мой был в Киевском университете князя Владимира учеником В. В. Зеньковского, министра исповеданий в правительстве гетмана Скоропадского. Отец вспоминал о своём учителе с большим уважением и любовью. Он предполагал, что я буду, так или иначе, на службе Церкви, и ничего не имел против этого. Он был убеждён, что только Церковь может возродить Россию. А когда в 1969-м мы с матерью и сестрой побывали в Псково-Печерском монастыре, где нас очень хорошо принял незабвенный архимандрит Алипий, с которым мать уже была знакома, и с восторгом рассказывали отцу о монастыре, он вдруг с глубочайшей тоской сказал: «Боже, неужели где-то ещё есть нормальная жизнь?!». Он в детстве любил киевские монастыри, но он любил и многое другое в тогдашней жизни; теперь же монастырь на границе германского мира предстал ему как чудом сохранившийся островок старой России.
