– О, священные уста, уста праведные, уста из котороых яхонты, алмазы и перлы сыпались! Кем вы теперь в прах повержены, кем песком и пеплом наполнены! О, горе, горе! Такова ли Тора и такова ли награда ее?
Пока р. Исмаил горевал так, выглянула в окно дочь кесаря и остановилась очарованная красотой его, ибо р. Исмаил был одним из семи красивейших мужей на свете, и сияло лицо его подобно лику ангельскому. Преисполнилось сердце царевны жалостью к нему, и посылает она просит кесаря:
– Отец, обещай исполнить одну мою просьбу.
Отвечает кесарь:
– Исполню всякую просьбу твою, дочь моя; не проси только за р. Исмаила и его товарищей.
Посылает снова она просить отца:
– Молю тебя, подари ему жизнь!
– Это невозможно, – отвечает кесарь, – я поклялся казнить его.
Начал палач сдирать кожу на голове у р. Исмаила. И когда он дошел до того места, где возгалается тефилин – земля и небо содрогнулись; повторился стон – Престол Небесный пошатнулся.
– Господи! – возгласили, не выдержав более, Ангелы Служения, – праведник, перед которым Ты открыл все сокровищницы высших миров и все тайны низших – ему ли умирать такой ужасной смертью? Такова ли Тора и такова ли награда ее?
Отвечает Всевышний:
– Как помочь мне детям моим? Это – гезера[170] и некому из смертных устранить ее.
Раздался Голос:
«Еще один вопль р. Исмаила – и я всю вселенную в пустыню превращу!»
Услыша последние слова, р. Исмаил умолк.
Говорит ему кесарь:
– Что же, все еще уповаешь ты на своего Бога?
– Да, – отвечает р. Исмаил, – словами Иова: «Если Он и убьет меня, я на Него уповать буду».
И с этими словами отлетела душа его.
Когда весть о казни р. Симеона и р. Исмаила дошла до р. Акибы, он разорвал на себе одежды, облекся во вретище и сказал ученикам:
– Готовьтесь к великим испытаниям. Ибо, если бы милость Божия была суждена нам, она пришла бы не иначе как через Симеона и Исмаила. Но ведомо Тому, Кем сотворена вселенная, что великая кара грядет на землю – и вот, взяты от нас праведники эти.
Повели на казнь р. Акибу – того, кто в св. письменах каждую черточку изъяснял, почерпая в ней истинный смысл синайских заветов.
Но в этот момент пришла весть о нашествии из Аравии на римские владения, и кесарь, спеша в поход, приказал отложить казнь и до его возвращения с войны держать р. Акибу в заключении.
Возвратясь из похода, он не замедлил возобновить приказ о казни.
Начали палачи рвать железными гребнями тело р. Акибы. С любовью принимал он муки и каждый раз, когда острые зубья впивались в него, он восклицал словами предсмертной песни Моисея:
«Твердыня наша! – Совершенны
Дела Его, законны все пути.
Бог – Истина; нет кривосудья в Нем,
И справедлив Он, и правдив!»
Раздался Бат-Кол:
«Благо тебе, Акиба! Праведен ты был и правдив, и со словом “правдив” отлетела душа твоя».
Настала очередь р. Ханины бен Терадиона.
Про р. Ханину бен Терадиона рассказывали, что это был человек приятный и Богу, и людям. Никто не слышал от него дурного слова.
Когда вышло запрещение заниматься изучением Торы, он не переставал собирать вокруг себя народ и преподавать свои поучения.
Больной р. Иосе бен Кисма, которого он зашел проведать, стал увещевать его, говоря:
– Ханина, брат мой! Не видишь ли сам, что этому племени[171] Самим Богом дана власть над нами? Оно опустошило дом Его, сожгло Его святыню, умертвило праведнейших Его, погубило избранных Его – и поныне племя это остается невредимым. А мне сказали про тебя, что продолжаешь изучать сам и другим преподавать Тору, устраивая собрания и публично держа свитки Завета раскрытыми перед собою.
– Господь милостив, – отвечает р. Ханина.
– Это не ответ, Ханина! Я дело говорю, а ты отвечаешь: «Бог милостив». Чудом будет, если не сожгут тебя вместе со свитками на костре.
– Раби, – говорит Ханина, – удостоюсь ли я блаженства?
– Разве ты знаешь какой-нибудь тяжкий грех за собою?
– Заведуя благотворительными сборами, я однажды деньги, назначенные на трапезу для неимущих в Пуриме, роздал по ошибке, как обычную милостыню бедным.
– Только то? Я ничего лучшего не желал бы себе, как быть на твоем месте.
Вскоре р. Иосе умер. На погребение его пришли знатнейшие граждане Рима и на обратном пути застали р. Ханину читающим поучение с раскрытым свитком Завета перед многочисленным собранием. Привели его на суд и спрашивают:
– Как дерзнул ты нарушить приказ кесаря?
– Я поступил так, как повелел мне Господь.
Суд постановляет: р. Ханину сжечь на костре, жене его отрубить голову, а дочь отдать на публичное позорище.
Вывели р. Ханину на площадь, обернули в свиток Торы и в таком виде возвели на костер. Затрещал охваченный пламенем хворост. А палачи начали класть на груди р. Ханине волокна шерсти, напитанные водою, дабы подольше поддержать в нем дыхание и этим продлить мучения.
– Отец! – кричит в ужасе дочь его, – я не в силах муки твои видеть!
– Дочь моя! – отвечает р. Ханина, – если бы меня одного жгли на костре, я возроптал бы, но вместе со мною горит и св. Тора наша. И Тот, Кто явится мстителем за нее, отомстит и за меня.
Спрашивают ученики:
– Раби, что2 видишь ты в эти минуты?
– Вижу, – отвечает р. Ханина: пергамент сгорает, а буквы возносятся в вышину.
– Раби! – советуют они, – вдохни в себя пламя, и скорее наступит конец твоим мукам.
– Пусть Тот, Кто дал мне душу, примет ее у меня, – отвечает р. Ханина, а сам я ускорять свою смерть не стану.
Тут уже и сам палач не мог дольше видеть его муки и спрашивает он р. Ханину:
– Раби, если я сниму мокрую шерсть и усилю пламя, введешь ли ты меня в жизнь вечную?
– Да, – отвечает р. Ханина.
– Поклянись мне в этом.
– Клянусь.
Сделал так палач. И отлетела в вечность душа мученика. В ту же минуту и палач бросился на костер и исчез в пламени.
И зазвучал Бат-Кол:
«Раби Ханина и палач его с ним грядут в жизнь вечную!»
По поводу этого Рабби[172] говорил со слезами на глазах:
– Кому удастся одной минутой обрести вечную жизнь, а кому долгими годами приходится выносить самые мучительные испытания.
Про р. Иуду бен Баба рассказывают, что с восемнадцати до восьмидесяти лет своей жизни он не знавал сна, довольствуясь, как это наблюдается у лошади, легкой и кратковременной дремотой. День и ночь он отдавал ученью.
Однажды вышел указ, запрещающий выдавать семиху[173], под страхом смерти как выдающего, так и получающего ее. Кроме того, указом налагалась строгая ответственность на весь город и на окрестные местности, в пределах которых нарушено будет это запрещение.
Поразмыслив над этим, р. Иуда прибегнул к такому исходу: приглядел он место в горах, лежащее между двумя городами с их округами и на полпути между Ушой и Сефареам. Там приютился он с пятью учениками: р. Меиром, р. Иудою, р. Симеоном, р. Иосе и р. Элазаром бен Шаммуа, чтобы подготовить их к семихе.
Когда убежище их было открыто, говорит им р. Иуда:
– Дети мои, скорее бегите отсюда.
– Учитель, что же с тобой будет? – возражают ученики.
– Обо мне не тревожьтесь: я останусь здесь подобно скале, которой не сдвинуть с места.
Предание гласит, что когда явились римляне, р. Иуда оставался на своем месте, и триста дротиков, пущенных в него римлянами, изрешетили все тело его.
Повели казнить р. Иуду бен Дамма. Тот день был канун пятидесятницы[174].
Просит р. Иуда у кесаря:
– Отпусти меня на короткое время – дай встретить святой праздник и поблагодарить Господа за дарование нам Торы.
– Как, ты до сих пор еще веришь, – восклицает кесарь, – в Тору и в Бога, который дал вам ее?!
– Верую! – отвечает р. Иуда.
– На какую же еще награду за свою Тору можешь ты рассчитывать?
– На это уже давно дан ответ Давидом – мир душе его: «Как велико благо Твое, которое Ты хранишь для боящихся Тебя!»
– Подобных вам безумцев и на свете не было. Неужели вы действительно верите в загробную жизнь?
Отвечает р. Иуда:
– Безумцев, подобных вам, действительно нет и не было на свете. Возможно ли отрицать существование Бога Живого? И горе же тебе будет, когда увидишь нас в сиянии вечной жизни, а сам, в стыде и позоре, повержен будешь в преисподнюю!
Воспылал гневом кесарь, и велит он привязать р. Иуду за волосы к хвосту дикой лошади и влачить по улицам Рима, а затем изрубить тело его в куски.
Когда казнь была совершена, явился блаженной памяти Илия-пророк и, подобрав куски, предал их погребению в пещере у реки, протекающей вблизи Рима. И впродолжении тридцати дней после этого слышали римляне рыдания и стоны, доносившиеся из той пещеры.
Доложили об этом кесарю. А он крикнул в ответ:
