– Возможно, – заметил р. Пинхас, – что от этого зерна не успели еще отделить десятину[182].
Десятина тут же была отделена, и тогда ослица принялась есть.
– Вот, – сказал р. Пинхас, – пример для вас: тварь неразумная – и та покорна Божьей воле, а вы, разумные существа, заставляете ее нарушить волю Божью!
Узнав о прибытии р. Пинхаса бен Яира, вышел Раби к нему навстречу и стал просить:
– Войди в дом мой и поешь хлеба со мною.
– Хорошо, – ответил р. Пинхас.
У Раби лицо засияло от радости.
Поглядел на него р. Пинхас и говорит:
– Ты думал, как видно, что я дал себе зарок не есть хлеба в еврейском доме. Упаси меня Бог. Дети народа моего все святы для меня. Бывает, правда, так: один желал бы делать добро, но не может; другой мог бы, но не желает. Ты же и можешь, и желаешь. Я рад посетить твой дом, но сейчас я спешу по богоугодному делу, а на обратном пути обещаю быть твоим гостем.
Возвращаясь из своего путешествия, р. Пинхас завернул в усадьбу Раби. Тут ему пришлось проходить мимо стойл и в воротах одного из них он заметил мулов белой масти.
– Этот человек, – сказал р. Пинхас, – держит смерть в своем доме[183]. За его столом я есть не стану.
Услыша эти слова, вышел к нему Раби и говорит:
– Обещаю тебе немедленно продать этих мулов.
– Сказано: «Перед слепым не клади препятствия»[184].
– Пущу их на волю.
– Этим только увеличишь опасность.
– Велю перерезать у них сухожилия на ногах.
– Нарушишь закон о жалости к животным.
– Убьют их, наконец.
– Нарушишь повеление «не порти» (ничего полезного).
Раби продолжал усиленно просить его войти в дом и разделить с ним трапезу. Но в ту минуту видит Раби: точно гора выросла между ними и скрыла р. Пинхаса от глаз его.
Заплакал Раби при виде этого. (Хул., 6)
Сказка о потерянной и найденной жемчужине
У одного сарацынского царя выпала дорогая жемчужина из венца, и, прежде чем успели ее поднять, подскочила крыса, проглотила ее и убежала.
Обратился тот царь к р. Пинхасу, прося его отыскать жемчужину.
– Что я, колдун, что ли? – отвечает р. Пинхас.
– Имя твое, учитель, – говорит тот царь, – славится повсюду, и к тебе, как к угоднику Божьему, обращаюсь я за помощью.
И было повеление от р. Пинхаса всем крысам того места явиться. Оказалась одна с необыкновенно выгорбившейся спинкой.
– Вот эта! – заявил р. Пинхас.
И крыса, подчиняясь его велению, отдала жемчужину обратно. (Иеруш. Дем.)
Р. Иуда-Наси (Раби, Рабену Га-Кадош)
Вышел указ, воспрещающий совершать обряд обрезания. А у р. Симеона бен Гамлиеля как раз к тому времени родился сын, прозванный впоследствии Рабену Га-Кадош[185].
– Мыслимо ли, – сказал себе р. Симеон, – повеление Господа нашего нарушить, а приказание этих нечестивцев исполнить?
Не колеблясь нисколько, он совершил обрезание новорожденного.
Узнал об этом начальник того города и, призвав р. Симеона, спрашивает:
– Как дерзнул ты нарушить повеление кесаря?
– Я исполнил повеление Бога, – отвечает р. Симеон.
– Слушай, – говорит начальник, – я, правда, должен оказывать тебе всяческий почет и уважение, как главе народа. Но тут дело касается императорского указа, и я этого так оставить не могу.
– Что же ты намерен сделать?
– Отправить тебя в Рим, и пусть кесарь сам решит, как поступить с тобою.
Отправил начальник к кесарю жену р. Симеона с новорожденным.
После целого дня пути остановилась мать с ребенком на ночлег в доме одного знакомого римлянина. У этого римлянина также был новорожденный сын, которому отец дал имя Антонин. Мать Антонина, увидя жену р. Симеона, с которою была дружна, спрашивает:
– По какому случаю ты здесь?
Рассказала ей жена р. Симеона: так и так, вышел приказ кесаря, но мы с мужем не послушались, совершили обрезание, и вот везут меня с ребенком к кесарю.
Услыша это, римлянка говорит:
– Если желаешь, возьми с собою к кесарю моего сына (он не обрезан, конечно), а твой пусть остается у меня до твоего возвращения.
Жена р. Симеона так и поступила и с подмененным ребенком отправилась к кесарю.
Обнаружилось, что ребенок необрезанный. Разгневался кесарь на того начальника и подверг его строжайшему наказанию, а мать с ребенком отпустил с миром.
Вернулась она к своей подруге, матери Антонина, и та сказала:
– Так как небесам угодно было через меня совершить чудо тебе, а через моего сына твоему сыну, то пусть эти дети наши станут добрыми друзьями на всю жизнь. (Бет-Гам., 6; Тосеф., Аб. – З., 10)
Р. Симеон бен Менасия говорил:
– Восемь благ насчитывали наши мудрецы в награду благочестивым: красоту, силу, богатство, почет, глубину ума, долгоденствие, седину благословенную и многочисленное потомство. Всех этих благ вместе удостоился Раби и дети его. (Аб., гл. 6)
В продолжение тринадцати лет поражен был Раби тяжкой болезнью. И болезнь его, и исцеление произошли от случая.
Однажды вели по улице теленка на бойню. Когда резники поравнялись с проходившим в то время Раби, теленок вырвался и, подбежав к Раби, с жалобным ревом спрятал голову в полы его одежды, как бы умоляя заступиться за него. Но Раби отогнал теленка, говоря: «Ступай, куда тебя ведут – ты на то и создан!»
– Он не знает жалости, – сказали на небе, – пусть же он сам испытает страдания.
И в ту же минуту Раби поразил тяжкий недуг.
Исцеление же его произошло от следующего случая:
Убирая в доме, служанка нашла выводок хорьков и вознамерилась вымести крошек-зверьков вместе с мусором. Увидя это, Раби закричал ей:
– Оставь их! Милость Господа на всех творениях Его.
И тогда сказали на небе:
– Он смиловался, – смилуемся и над ним. (Б. – М., 84; Береш. – Р., 33)
Однажды в голодный год Раби открыл свои зернохранилища, заявив:
– Пусть приходит всякий, учившийся чему-нибудь: Св. Писанию, Мишне, Талмуду – галахе ли, или агаде. Круглым же невеждам вход сюда закрыт.
С трудом удалось пробиться туда р. Ионатану бен Амраму. Подошел он к Раби и говорит:
– Учитель, дай мне на пропитание.
– Учился ли ты, сын мой, Св. Писанию? – спрашивает Раби.
– Нет.
– Мишне?
– Нет.
– Какое же право ты имеешь на даровое пропитание?
– Учитель! Накорми меня, как ты накормил бы собаку или ворона.
Велел Раби выдавать ему на пропитание. Но вскоре же начал раскаиваться в этом: следовало ли, все-таки, давать хлеб какому-то невежде?
– Отец, – заметил ему сын его р. Симеон, – если я не ошибаюсь, человек этот один из твоих бывших учеников. Зовут его Ионатан бен Амрам, и он известен тем, что никогда за всю жизнь свою не позволял себе извлекать малейшую пользу из своего звания ученого.
Удостоверившись в этом, Раби объявил:
– Отныне житницы мои открыты для всех без исключения. (Баба-Б., 5)
Было тринадцать братьев. Двенадцать из них умерли бездетными. Приходят их вдовы к Раби и требуют, чтобы оставшийся в живых женился на них, согласно закону[186].
– Учитель! – говорит тот, – я не имею достаточно средств, чтобы кормить их всех.
– Мы сами будем содержать дом, – заявляют вдовы, – каждая из нас по одному месяцу в году.
– А в високосные годы кто же возьмет на себя издержки на лишний тринадцатый месяц?
– Это я принимаю на себя, – заявляет Раби и, пожелав им счастливой жизни, отпускает их с миром.
Проходят три года, и Раби сообщают:
– Целый табор детей явился на поклон к тебе.
Выглянул Раби в окно и видит: двенадцать женщин и с ними детей целых три дюжины.
– Зачем, – спрашивает он, – явились вы ко мне?
– Чтобы ты дал нам на пропитание на тринадцатый месяц нынешнего високоса.
Раби ничего не оставалось, как исполнить их требование. (Иеруш., Исб.)
К Раби явилась однажды женщина и говорит:
– Учитель, дай мне на пропитание.
– Кто ты? – спрашивает Раби.
– Я дочь Ахера.
– Как! – воскликнул Раби, – еще осталось потомство от него на земле? Не сказано ли о ему подобных: «Ни сына у него, ни внука в народе его»?
– Учитель! – продолжала дочь Ахера, – вспомни великую его ученость и не вспоминай о поступках его.
В эту минуту пал огонь с неба и опалил кресло, на котором сидел Раби.
Видя это, воскликнул Раби со слезами на глаза:
– Если ради человека, посрамившего Тору, возможно подобное, то сколько же возможно чудесного ради тех, кто почитал и прославлял ее! (Хаг., 15)
Перфянский вельможа Артабан послал в подарок Раби драгоценный жемчуг, рассчитывая, что Раби отдарит его чем-нибудь не менее ценным. Раби же послал ему мезузу[187].
Посылает Артибан сказать Раби:
– Я послал тебе вещь, которой цены нет, а от тебя я получаю безделицу, стоящую какую-нибудь мелочь!
