Посылает Артибан сказать Раби:
– Я послал тебе вещь, которой цены нет, а от тебя я получаю безделицу, стоящую какую-нибудь мелочь!
Отвечает Раби:
– Все мои и твои драгоценности ничего не стоят в сравнении с этой безделицей. Более того, ты послал мне вещь, которую мне приходится оберегать, а то, что я тебе послал, будет и наяву, и во сне тебя оберегать. (Береш. – Р., гл. 35)
Илия-пророк часто помещал школу Раби. Однажды, в день новомесячия, он явился позже обыкновенного. Спрашивает его Раби:
– Почему опоздал сегодня господин мой?
– Время прошло у меня, – отвечает Илия, – пока я поднял праотца Авраама, из гробницы дал ему совершить омовение и стать на молитву, после чего я вновь уложил его. То же самое с Исааком, затем с Иаковом.
– Отчего, – спрашивает Раби, – господину моему не поднимать праотцев одновременно?
– Из опасения, – отвечает Илия, – чтобы силою общей их молитвы не был бы Мессия преждевременно призван на землю. (Бава-М., 85)
Прибыв однажды в Кессарию, Антонин послал пригласить к себе Раби. Проводить Раби пошли сын его р. Симеон и р. Хия Великий. По пути встретили они легион римских воинов – все на подбор красавцы на редкость и ростом до капителей колоннад.
– Полюбуйся, – говорит р. Симеон р. Хии, – до чего откормлены эти тельцы Исавовы!
Повел его р. Хия на базар и, указав на корзину с виноградом и финиками, обсыпанными роем мух, говорит:
– В моих глазах тот легион и этот мушинный рой имеют одинаковое значение.
Передал р. Симеон этот разговор отцу своему, Раби – так, мол, сказал я и так ответил мне р. Хия.
– Удивляюсь р. Хии, – заметил на это Раби, – можно ли этим легионам придавать значение даже наравне с мухами: мухи, как никак, а все же выполняют волю Божию. (Танх., Васш.)
Ежедневно Антонин посылал Раби мехи, наполненные золотым песком, сверху засыпанным пшеничным зерном, и посланному говорил:
– Отнеси эту пшеницу к Раби.
Говорит при встрече Раби Антонину:
– Напрасно ты посылаешь мне это золото, – у меня и своего достаточно.
– Нет, не напрасно, – отвечает Антонин, – пусть унаследуют это золото твои потомки, чтобы иметь из чего давать моим потомкам. (Аб. – З., 10)
– Помолись за меня, – сказал однажды Антонин Раби.
– Да спасет тебя Господь от холода! – произнес Раби.
– Но стоит ли об этом молиться? – возразил Антонин, – один теплый плащ – и холода как не бывало.
– Пусть же спасет тебя Господь от зноя!
– Вот это пожелание, – сказал Антонин, – имеет, действительно, большое значение. И дай Бог, чтобы молитва твоя услышана была. Ибо памятно мне сказанное вашим псалмопевцем: «Ничто не укрывается от зноя Его». (Иеруш., Санг.)
Пришел однажды Раби в один город поучать народ. Не нашлось в том городе достаточно обширного помещения, и Раби вышел с учениками в поле. Поле оказалось сплошь занятым свежескошенным хлебом – и Раби тут же принялся за работу и весь хлеб перевязал в снопы. (Шаб., 127)
Раби спросил однажды престарелого р. Иошую бен Карха:
– Чему ты обязан своим столь необыкновенным долголетием?
– Да мне это долголетие мое давно надоело, – ответил р. Иошуа.
– Учитель! – продолжал Раби, – это вопрос весьма серьезный, и я должен его уяснить себе.
Отвечает Р. Иошуа:
– Во всю жизнь мою взор мой не останавливался на облике человека злого и порочного.
Перед смертью р. Иошуи Раби пришел к нему за последним благословением.
Раби Иошуа произнес:
– Да благословит тебя Бог дожить до половины моих лет.
– Почему не полностью?
– Но ведь и другим не пастухами же только быть?[188] (Мег., 28)
Чувствуя приближение смерти, Раби сказал:
– Я хочу видеть моих детей.
Когда дети явились, он обратился к ним со следующими словами:
– Завещаю вам, дети мои:
Оберегайте честь и покой матери вашей.
Из-за траура ко мне не нарушайте ничем обычного порядка в доме: лампады пусть горят, стол стоит накрытым и ложе убранным – все по-прежнему.
Иосиф хайфянин и Симеон ефратянин, прислуживавшие мне при жизни, пусть займутся приготовлениями к моему погребению.
Далее Раби заявил:
– Прошу ученых зайти ко мне.
Когда ученые явились, он сказал:
– Прошу вас нигде не устраивать по мне траура.
По истечении тридцати дней после моей кончины приступите вновь к обычным занятиям в академии.
Хахамом будет сын мой Симеон, патриархом мой сын Гамлиель, главою академии Ханина бен Хамма.
Отпустив ученых, Раби велел позвать младшего сына, р. Симеона, и подробно объяснил ему правила, которых должен придерживаться хамам.
Призвав затем старшего сына, р. Гамлиеля, и изложив ему правила патриаршества, Раби прибавил:
– Завещаю тебе держать патриаршую власть на подобающей высоте и соблюдать строгое отношение к ученикам.
В последний день перед смертью Раби учеными объявлен был пост, и молебствия происходили беспрерывно.
Верная служанка Раби взошла на кровлю и стала горячо взывать к Господу, говоря:
«На небесах ждут Раби, и на земле не желают расстаться с ним. Дай Господи земным победить небесных!»
Но когда она сошла вниз и увидела, как тяжко страдает любимый учитель, борясь со смертью, она страстно начала молить:
«Нет, Милосердный, пусть уже победят небесные!»
С этими словами она схватила глиняный кувшин и бросила его об землю. При треске разбитого кувшина молебствие прервалось – и в ту же минуту Раби почил навеки.
Посланный Бар-Капара нашел Раби уже скончавшимся и, разорвав на себе одежды, начал погребальный плач такими словами:
«Львы небесные спорили со земными твердынями
Из-за Ковчега святыни.
Львам победа дана – и досталась в добычу им
Слава Ковчега Святыни».
Перед последним вздохом поднял Раби руки свои к небесам, и уста его прошептали:
– Тебе, Властелину миров, известно, что я всеми силами своими служил св. Торе Твоей и даже краем мизинца не извлекал из того для земных благ моих. Да будет же воля Твоя дать мне отпущение с миром для успокоения вечного!
И прозвучал Бат-Кол:
«Да грядет с миром и покоиться будет на ложе своем». (Кет., 103–104)
Чтобы Тора никогда не забывалась
Однажды, во время ученого спора с р. Хией, у р. Ханины вырвались такие слова:
– Со мною споришь ты? Но тебе следовало бы помнить, что если бы Тора, чего упаси Бог, совершенно оказалась забытой, я с моим знанием всех тонкостей ее, сам снова возродил бы ее в народе.
– А я, – сказал на это р. Хия, – лучше повел бы дело так, чтобы Тора никогда не забывалась. И сделал бы я вот что: посеял бы лень, сплел бы сети и стал бы ловить оленей. Мясо их отдавал бы сиротам в пищу, а из кожи приготовлял бы пергамент. И написал бы я пять свитков Пятикнижия и отправился бы с ними в такие места, где некому заниматься первоначальным учением. В каждом таком месте я пятерых деток обучил бы Пятикнижию и шестерых других шести отделам Мишны. И каждому из них был бы наказ от меня: «До следующего моего прихода сюда повторяйте сами и друг друга обучайте тому, чему я научил вас». Этим я достиг бы того, чтобы Тора никогда не забывалась в народе. (Сот., 49)
Пришло время р. Хии умереть. Но не было у ангела смерти власти приблизиться к нему. Принял ангел смерти образ нищего и, постучавшись в дверь к р. Хии, стал молить:
– Вынеси мне кусок хлеба.
Когда ему дали хлеба, он обратился к р. Хии, говоря:
– Над нищим ты сжалился, почему же ты ко мне жалости не имеешь?
И при этих словах сверкнула огненная лоза в руках ангела.
Тотчас же р. Хия покорно отдал ему душу свою. (Моэд. – К., 28)
Р. Хабиба рассказывал:
– Я знал одного благочестивого ученого, которого часто посещал Илия-пророк. Заметил я, что у этого ученого глаза имеют удивительное свойство: утром они совершенно ясны, а к вечеру кажутся будто опаленными огнем. Спросил я его, отчего это происходит, и он рассказал мне следующее:
– Я попросил однажды Илию-пророка дать мне увидеть, как души праведников восходят в Синедрион Небесный. На это Илия ответил:
– Хорошо. Но помни: ты можешь глядеть на всех праведников, за исключением того места, где сидит р. Хия.
– А по какому признаку, – спросил я, – смогу я отличить его от других?
– Вот по какому: всех праведников туда и обратно сопровождают ангелы, а кресло, на котором сидит р. Хия, само поднимается и опускается вместе с ним.
Но я не удержался, взглянул туда – и в то же самое мгновение две огненные брызги ударили мне в глаза, и я ослеп. Назавтра пошел я к гробнице р. Хии, простерся ниц над склепом и стал молить:
