Юрий Коротков - Стиляги. Как это было

В парке культуры и отдыха светились фонари в кронах деревьев. Издалека, с танцверанды, слышались тягучие звуки танго. Чинно гуляли по аллеям граждане, скользили лодки по темной глади Москвы-реки.

Отряд бригадмильцев – десять человек – стремительно, плотной группой, почти в ногу прошагали по главной аллее мимо портретов Вождя и Политбюро: крепкие парни одного роста, одинаково стриженные под полубокс, в одинаковых темно-синих костюмах с широченными брюками, с красной повязкой на правом рукаве; в центре и чуть впереди – красивая девушка с жестким волевым лицом, того же синего цвета платье, сумочка на ремне прижата к бедру, черные волосы стянуты сзади в тугой узел. Они свернули на боковую аллею и, не сбавляя шага, двинулись дальше.

В дальнем безлюдном углу парка, где у забора свалены были безрукие гипсовые горнисты и безногие спортсменки с торчащей из культей арматурой, стоял старый дощатый клуб. Из зашторенных окон доносилась рваная, дерганая музыка. Здесь бригадмильцы остановились.

– Иван, Клим, Николай – с той стороны, – властно распоряжалась девушка. – Вилен, Слава – с этой. Остальные здесь. Мэлс, проверь черный ход. Семен, инструмент!

Семен раздал огромные портновские ножницы. Бригадмильцы рассредоточились широким кольцом вокруг входа.

Тот, кого назвали Мэлсом, обошел здание, подергал дверь и продел сквозь ручку прут арматуры.

– Заперто! – доложил он, возвращаясь.

Шторы в одном из окон чуть разошлись, и Мэлс мимоходом заглянул внутрь. Танцы были в разгаре, от ярких красок рябило в глазах, ребята со взбитым надо лбом крашеным коком и девчонки в замысловато уложенной “венгерке” со счастливыми лицами извивались во всех суставах, мелькали пестрые пиджаки и блузки, разноцветные галстуки и канареечные ботинки на толстенной подошве, брюки-дудочки в обтяг и короткие юбки с разрезом. Девчонка, танцующая у самого окна, резко повернулась, и Мэлс в метре от себя увидел ее веселое, подвижное, как у мартышки, лицо с широким смешливым ртом и живыми темными глазами. Она держалась за руки с невидимым партнером, быстро касаясь с ним и тут же отталкиваясь то одним плечом, то другим, потом присела, играя плотно сжатыми коленями, крикнула что-то и засмеялась. И Мэлс невольно улыбнулся, глядя на нее из темноты за окном.

– Какая гадость, правда? – с чувством сказала подошедшая сзади комиссарша.

– Да… – эхом откликнулся Мэлс, не отрывая глаз от девчонки.

– Не маячь перед окном, – подтолкнула его комиссарша. – Спугнем раньше времени.

Распахнулась дверь, стиляги пестрой шумной толпой повалили на улицу и тут увидели темные фигуры бригадмильцев, окруживших вход.

– Чуваки! Облава! – раздался чей-то крик, и стиляги рванули врассыпную. Бригадмильцы ловили их, умело выкручивали руки, валили на землю, чуть не с мясом рвали из ушей у девчонок металлические кольца. Семен ножницами резал галстуки, комиссарша сладострастно, с застывшей на губах улыбкой, выдирая волосы, стригла машинкой крашеные коки.

Мэлс повалил на спину неуклюжего пухлого очкарика, Клим задрал ему ноги.

– Пустите! Жлобье! – извивался тот.

Клим с треском распорол ему дудочки до колен и тотчас кинулся за другим. Перед Мэлсом возникла из толпы девчонка, которую он видел из окна, проскочила под рукой и побежала вдоль забора. Он бросился следом.

Девчонка мчалась над заросшим тиной прудом. Бежать на тяжелых толстых подошвах было трудно, и Мэлс без труда догонял ее. В тот момент, когда он протянул уже руку, чтобы схватить за плечо, девчонка вдруг споткнулась, охнула от боли и села. Мэлс остановился над ней.

Девчонка мучительно раскачивалась вперед и назад, держась за щиколотку. Подняла к нему лицо с закушенной губой.

– Знаешь, как больно… – с трудом выговорила она.

Мэлс растерянно присел напротив.

– Сломала, наверное, – со слезами в голосе сказала она. – И кулон еще потеряла… – провела она пальцами по шее. – Все из-за тебя! Сам посмотри, что ты наделал! Нет, ты посмотри! Вот здесь! – требовательно указала она.

Мэлс неуверенно коснулся ее ноги, затянутой в чулок со стрелкой и высокой пяткой, надавил пальцами. Девчонка снова болезненно охнула.

– Ты идти можешь?

– Не знаю.

Мэлс встал и попытался поднять ее за руки – не получилось. Тогда он обхватил ее под мышками, она закинула руки ему за шею, и Мэлс наконец поднял ее на ноги. Так получилось, что теперь они стояли, тесно обнявшись, лицом к лицу. Мэлс замер истуканом – он впервые в жизни, хотя и вот так нечаянно, обнимал девушку. Та смотрела ему в глаза, все еще тяжело дыша после бега.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Мэлс… А тебя?

– Полина. Полли… Те, кто знает, зовут Польза.

– Почему Польза? – удивился Мэлс.

Девчонка таинственно улыбнулась, глянула по сторонам и поднесла губы к самому уху. И вдруг с неожиданной силой толкнула его в грудь. Не ожидавший этого Мэлс рухнул с берега в пруд к ногам могучей бетонной девушки с веслом.

Девчонка стремглав бросилась прочь, вскарабкалась на решетку забора и спрыгнула с другой стороны. Оттуда оглянулась – Мэлс, облепленный тиной, в обвисшем мокром костюме, стоял по колено в воде.

– Теперь и ты знаешь! – весело крикнула она. – Приходи на Бродвей – еще поболтаем. Проведешь время с пользой! – Она засмеялась, послала ему с двух рук воздушный поцелуй и, виляя бедрами, пританцовывая, скрылась за деревьями.

Мэлс вылил воду из ботинок. Присмотрелся в темноте – и поднял с дорожки кулон, деревянного человечка на оборванном шнурке.

Комиссарша и Мэлс медленно шли по центральной аллее.

– Ну как же так получилось, Мэлс?

– Не догнал, – развел он руками.

– Ты, чемпион института?

– Я же говорю, Катя, – споткнулся, упал в воду. С каждым может случиться.

– Я просто не понимаю, почему ты так легко об этом говоришь! Не догнал! Мы же не в салочки играем, Мэлс! Каждый стиляга – потенциальный преступник. От саксофона до ножа – один шаг…

– Знаешь что, комиссар, – остановился он, – давай я лучше завтра рапорт напишу, шаг за шагом – как бежал, как упал, какой ногой споткнулся…

– Зачем ты так, – укоризненно сказала она. – Я же по-дружески…

Они пошли дальше. Катя глубоко вдохнула свежий воздух.

– Какой вечер!.. – Она повела опущенной рукой, будто невзначай коснулась его ладони, помедлила и робко сжала, испуганная собственной смелостью. – Помнишь этот вальс? – Она посмотрела в сторону танцверанды, где кружились одинаковые, как близнецы, темно-синие пары. – Пойдем потанцуем?

– Куда я мокрый-то? – засмеялся Мэлс.

– Ой, да, извини… Ну почему люди не хотят жить как все? – расстроенно сказала она. – Не переживай, найдем эту стиляжную подстилку, никуда не денется.

Они остановились у колонн центрального входа.

– До завтра, Мэлс.

– Пока, комиссар.

Она снова укоризненно качнула головой.

– До свидания, Катя, – улыбнулся он.

– До свидания, Мэлс… – Она все медлила с расставанием, напряженно выпрямившись, смотрела на него отчаянными глазами. Но вместо шага навстречу только порывисто, деревянным движением протянула ему руку, повернулась и, погасшая, одиноко побрела по улице в свою сторону.

Солнце яркими лучами било в окна. В комнате друг напротив друга симметрично стояли две железные кровати, две этажерки, два стола. На стене над кроватью Мэлса висели спортивные грамоты и красные ленты с надписями “Чемпиону…” и “Победителю…”, на стороне брата – дипломы конкурсов и портреты Бетховена и Шостаковича. Братья стояли напротив в голубых майках и траурных сатиновых трусах ниже колен, Мэлс приседал и наклонялся, размахивая тяжелыми гантелями, младший – Ким – пилил на скрипке бесконечные гаммы. Из двери смежной комнаты вышел отец в том же наряде, с деревянным стульчаком в руке и папиросой в зубах, безнадежно выглянул в коридор.

В бесконечном, уходящем в перспективу коридоре тянулась, упираясь в дверь туалета, длинная унылая очередь – каждый со своим стульчаком. Время от времени раздавался утробный рев низвергающейся из бачка воды, и счастливчик проскакивал в соседнюю дверь умывальника, освобождая место под солнцем следующему. В огромной кухне на десяти плитах помешивали ложками в кастрюлях сонные хозяйки в бесформенных халатах.

– Ким, давай что-нибудь повеселее! – крикнул Мэлс. – С ритма сбиваешь!

Ким улыбнулся и энергично взмахнул смычком. Под бодрую мелодию Мэлс быстрее замахал гантелями. Потом схватил свою трубу и присоединился. Они играли, глядя друг на друга, улыбаясь, и отец не выдержал, крякнул и, не выпуская папиросы изо рта, взвалил на колени гармонь, растянул меха и подхватил с середины фразы.