В нашем фильме главным действующим лицом была природа.
Куросава выбирал натуру долго и тщательно. Не забывайте, что это происходило почти четверть века назад. На Дальнем Востоке располагались разные военные объекты, но Куросаве разрешили снимать везде, где он захочет. Вся группа ездила куда считала нужным. И Куросава ценил такое отношение. Помню, как-то понадобилось нам выехать в бухту Ольга, это севернее Владивостока. Там были какие-то военные подразделения, и Куросава понимал, что положение непростое. Он сказал нашему директору картины Карлену Агаджанову, что представляет, как сложно организовать съемку, но без нее эпизод не получится. Я присутствовал при этом разговоре. Когда Куросава вышел, заместители Агаджанова наперебой стали объяснять, что это невозможно. Тогда Агаджанов сказал: «Если Куросава скажет, что ему нужно, чтобы в тайге всплыла подводная лодка, она должна всплыть». Такое было указание от Сизова. И действительно, если возникала необходимость, «лодка всплывала».
В работе Куросавы имелись особенности, которые поначалу несколько смущали членов съемочной группы. Для него очень важным было изображение. Случались дни, когда он ничего не снимал — сидел на склоне сопки, смотрел, думал. Это могло продолжаться часами. Казалось бы, что смотреть: тайга и тайга, сопка и сопка — снимай себе, и все. Особенно нервничал директор картины, который каждый день должен был давать в Москву телеграмму с отчетом о выполнении плана. Но Куросава после размышлений спокойно наверстывал упущенное. Снимал очень много и практически без дублей. В результате — потом это стало ясно — получалось именно то изображение, которое и должно было быть по большому счету. В кино с его производственными, плановыми, техническими, хозяйственными рамками всегда найдется тысяча оправданий и причин пойти на компромисс и сделать что-то, отступив от замысла, а в конечном счете — от художественной правды. В результате получается какой-то кадр, даже осмысленный, но неодухотворенный, необязательный… Вот таких случайных, проходных или снятых наскоро кадров для Куросавы не существовало.
Мы снимали в тайге, и я вначале думал, что невозможно запомнить, мимо какого именно дерева ты должен пройти, чтобы попасть в кадр, чтобы получился крупный план, но как-то так удивительным образом складывалось, что никаких сбоев не случалось, все получалось нормально. Он обязательно снимал крупный план, и всегда работали две камеры. Тогда и монтировать было проще.
Для Куросавы не существовало мелочей. В рюкзак, который я носил, он складывал все те вещи, которые были описаны в дневнике Арсеньева. Я с трудом поднимал этот рюкзак — такая получалась тяжесть.
Внешне я не совсем походил на Арсеньева, но это для Куросавы не было определяющим. Мне не делали специального грима.
Арсеньев был человеком очень интересным. Мы про него знали немного. Ни в каких своих дневниках и книгах он не написал о себе ничего. Такой характер. Я ходил в музей, там мне рассказали, что при жизни Арсеньев запрещал называть своим именем поселки, улицы. Только после его смерти деревню Семеновку переименовали в Арссиьевск. Я даже писал его сыну, он жил тогда в Челябинске, и спрашивал, как отец одевался, в чем он ходил дома. Его домашних фотографий нет, его домашних вещей в музее тоже нет. Там сохранилась только его амуниция и карты. Я снимался в кожаной куртке на теплом волчьем меху и в огромной меховой шапке. Именно в такой одежде ходил Арсеньев. Он был профессиональным военным, картографом. Обучался в Польше. Смог составить карту Дальнего Востока. Во время революции за его картой многие охотились.
В фильме должно было сниматься много зверей. Специально отловили тигренка и медвежонка. Тигренка звали Артем. Мы с Мунзуком ходили приручать зверей, носили им всякую еду. Наконец в тайге выстроили такой огромный загон с металлической оградой. Ее было не видно. Выкопали большой ров. С одной стороны находилась съемочная группа, а мы с Мунзуком должны были идти прямо на Артема и встретиться с ним на тропинке. То есть мы должны были подойти ко рву с водой. Охотоведы, которые присутствовали на съемках, сказали, что тигр не сможет перепрыгнуть ров, а в воду он не пойдет. Камера стояла внизу, трава закрывала ров, и на экране должно было создаться впечатление, будто мы с тигром встречаемся на тропинке. Артем к тому времени вырос. Честно говоря, чего уж греха таить, я побаивался его. Когда начали снимать, Артем никуда идти не хотел. Сутки с ним бились, гнали его хлопушками, но он не выходил. Какие-то кадры сквозь траву удалось снять. Лошади с полпути вернулись — почувствовали запах тигра.
Охотники стояли наготове с вилами. Начали снимать. Мы с Мунзуком пошли навстречу Артему, Артем пошел на нас и вдруг плюхнулся в воду и поплыл к нам, хотя охотники говорили, что этого не может произойти. Охотники его отпихнули. Он стал задыхаться, у него пошла носом кровь. Когда я это увидел, то подошел вместе с Мунзуком к Куросаве и сказал, что мы сниматься не будем, потому что Артема довели до того, что у него пошла кровь, я этого позволить не могу. Он отнесся к этому очень серьезно. Отменил съемку, сказал, чтобы Артема больше не трогали. Мне кажется, Куросава сам очень любил животных. У меня есть фотография, где он снялся со своей собакой, с сенбернаром, а в Японии очень немногие люди держат дома собак.
Эту сцену потом снимали на «Мосфильме» в павильоне с дрессированным тигром Вальтера Запашного. Это был знаменитый тигр, снимавшийся еще в «Полосатом рейсе». Когда я вошел в павильон с бутафорской тайгой и тропинкой, по которой мы должны были пройти, и узнал, что туда приведут тигра, то заволновался. По сценарию Мунзук должен стрелять в тигра и промахиваться, потому что Дерсу уже стал слепнуть. Смотрю, входит Запашный, держит за ошейник тигра. Я его спрашиваю: «Он все сделает, как надо, ведь Мунзук будет в него стрелять, а он после этого должен подпрыгнуть и убежать от нас?» Запашный отвечает: «Я ему все объяснил, он все это сделает». Началась съемка. По-моему, там собрались корреспонденты со всего мира. С одной стороны встал Запашный, с другой стороны, за нами, его жена. Началась съемка. Мы пошли, ноги у меня дрожали. Вижу, на нас идет огромный тигр, Мунзук вскидывает ружье и стреляет. Тигр подпрыгивает и убегает. Аплодисменты. И вдруг говорят: «Надо сделать еще дубль». Дело в том, что мы снимали на нашей пленке, фильм широкоформатный, и у японцев не оказалось для него подходящей пленки, а может быть, наша обходилась дешевле. Одним словом, решили подстраховаться и снять еще дубль. Я взмолился, говорю: «Товарищи родные, у меня дочка растет. Что вы делаете? Он в первый раз не знал, что в него будут стрелять, но теперь-то он знает». И с мольбой смотрю на Запашного. Тот абсолютно спокоен. Начали опять снимать. То же самое. Мы вышли, он на нас идет. Мунзук вскидывает ружье, стреляет, тигр подпрыгивает и убегает. Я до сих пор не могу этого объяснить. Славу Богу, все так благополучно получилось.
Была своя история и с медвежонком Машкой. Ее привели к нам охотоведы, у которых она жила. Мы ее кормили, она к нам привыкла. Съемки с ней все откладывались, но нам обязательно надо было снять эпизод с ней до снега, потому что тогда медведь должен залечь в берлогу. Наконец настал день съемок. Эпизод такой — идет отряд Арсеньева и видит на полянке медведя. Кто-то из отряда хочет его убить, но Арсеньев останавливает. Медведь должен залезть на дерево, а мы пройти мимо. Вот, собственно, и все. Загона уже не делали. Решили так: если она на нас нападет, придется ее убить. С нами пошел охотник с ружьем. Машку привезли в тайгу. Выпустили из клетки, клетку убрали. Машка вышла. Стали снимать. Раз прошли, два прошли. Она спокойно на нас смотрит. Чтобы она залезла на дерево, помазали его сгущенным молоком, которое она обожала. Машка залезла на дерево. Ее сняли крупно. Сели в автобус. Попрощались с ней, а она за нами бежит. Так и не захотела уйти в тайгу, привыкла к людям. Пришлось опять посадить ее в клетку и увезти в Арсеньевск. Такая вот история.
