А он, разумеется, понял, что я понял, потому что мы тайком переглянулись. Как только все вышли (но остались в пределах слышимости), мы миг помедлили — а потом Билл хватил кулаком по консоли.
— Черт побери, Леонард! — взревел он в одном из самых своих неубедительных представлений. — Мне без разницы, что ты там думаешь! Кирк бы никогда так не сделал!
— Как я решил — так и надо! — завопил я в ответ с самой антиспоковской яростью, какую только мог изобразить. — Если ты не заметил, я тут режиссер! Как я скажу — так и будешь делать!
— Ах, так? Это мы еще как посмотрим, Господин Режиссер! — Бабах! Кулак опять опустился на консоль.
Я тоже решил немножко постучать кулаком. Бдыщ!
— Никаких «посмотрим», черт побери!
Дальше держаться у нас сил уже не было. Билл ухмыльнулся, я тоже, и мы оба как следует прохохотались, прежде, чем перейти к серьезным вещам. Хорошо, что камеры не были включены — наше маленькое представление никого бы не обмануло. Актеры и съемочная команда нас просто полностью проигнорировали, так что мы вернулись к работе.
Билл и режиссер в типичном яростном противостоянии на съемочной площадке
В вышеупомянутой сцене Кирк стоит на мостике «Энтерпрайза», когда он узнает от Саавик, что Дэвид был только что убит клингонцами на поверхности планеты Генезис. Реплика Кирка была «Клингонский ублюдок! Ты убил моего сына!» — и ее можно было произнести множеством способов — с гневом, с мужеством, с горем…
Билл был готов очень внимательно выслушать, что я ему скажу, но если честно, я не очень-то много мог ему посоветовать, кроме: «Это только твое решение. Ты сам должен решить, как далеко ты хочешь зайти, насколько Кирк будет уязвим в своих чувствах в этот миг, насколько ты хочешь сорвать оболочку неуязвимого героя. Я думаю, что ты можешь зайти довольно далеко — но решать тебе».
Мы начали ставить сцену, и Билл решил, что инстинктивная реакция Кирка на ужасные вести будет отступить, уединиться в попытках вернуть самообладание. Я согласился, так что мы разместили Билла рядом с капитанским креслом, и он собирался отступить за него.
Ну, Билл зашел дальше, чем я рассчитывал, и вправду — он отшатнулся назад и упал, как будто слова «Дэвид мертв» достигли его и просто физически подкосили. Это было очень волнующе, очень трогательно, очень сильно — и в своем роде, рискованно, ведь мы надеялись, что все зрители разделят наши чувства. А стоит одному ребенку из аудитории захихикать над Кирком, потерявшим равновесие и упавшем прямо у себя на корабле, — и момент испорчен.
Но Билл продолжал — и я смотрел, как Кирк поднялся с пола, от пораженного отчаяния к ярости со словами: «Ты, клингонский ублюдок, ты убил моего сына!..»
Это было настолько убедительно — я на самом деле решил, что он случайно упал, и потом бросился к нему с вопросом:
— Билл, ты как?
— Нормально, — сказал он. — Думаешь, пойдет?
Он так блестяще сыграл, что на следующий день, после того, как руководство «Парамаунт» посмотрело отснятое, мне на съемочную площадку позвонил ликующий Джефф Катценберг:
— Леонард! Поздравляю! Я только что посмотрел эту потрясающую сцену с Биллом. Зачем ты все эти годы тратил время на актерство? Ты же режиссер!
Спасибо, Джефф — но я и правда думаю, что звонить нужно было Биллу.
Кстати о Джеффе Катценберге, мы с ним заключили небольшое пари о том, как будут зрители реагировать на одну сцену. Видите ли, в «Поисках Спока» регенерировавшееся тело Спока быстро стареет вместе с планетой Генезис. И, как мы узнали в серии «Время амока», вулканские мужчины проходят через брачный период, «пон-фарр» каждые семь лет. А если они не находят себе пару, то умирают.
Так что к тому времени, как Спок-подросток входит в свой первый пон-фарр на планете Генезис, ситуация складывается весьма отчаянная. К счастью, рядом оказывается Саавик, и понимает, что с ним происходит. В самой, возможно, нежной сцене фильма, она из сострадания проводит его через начало вулканского брачного ритуала (обучая его вулканскому «объятию» с помощью двух пальцев, которое много лет назад использовали Марк Ленард и Джейн Вьятт, игравшие родителей Спока в «Пути на Вавилон»).
Когда бы я не пересматривал эту сцену и не видел Саавик, проводящую юного Спока через сдержанную вулканскую версию прелюдии, я вспоминаю пьесу и фильм «Чай и симпатия». Вместо голоса Саавик я почти слышу голос Деборы Керр, произносящий знаменитую последнюю фразу: «Когда ты станешь старше и станешь говорить об этом — а ты станешь — пожалуйста, будь добрым».
Мы с Харви Беннеттом были довольны отснятой сценой, но Джефф покачал головой, когда впервые увидел ее при просмотре:
— Леонард, Харви — вам правда стоит это вырезать. Зрители смеяться будут.
— Не будут, Джефф, — сказал я.
— Спорим?
— Спорим.
— Ладно, — сказал Джефф. — Ставлю доллар, что вы с Харви ошибаетесь.
— Всего доллар? — спросил я. — А почему не сотню? Или тысячу?
— Ага, — добавил Харви. — Или миллион. Если ты так уверен, Джефф…
— Один доллар каждому из вас, если я неправ. И по одному доллару с каждого из вас, если я прав, — твердо ответил Джефф. — Так спорим или нет?
— Спорим! — хором ответили мы с Харви.
Не знаю, где Харви хранит свой доллар, а мой висит у меня в офисе на стенке. Он подписан, оформлен в рамочку, и над ним висит латунная табличка, с надписью:
СПОРЮ, ЧТО НАД СЦЕНОЙ С ПОН-ФАРРОМ БУДУТ СМЕЯТЬСЯ
ДЖЕФФ КАТЦЕНБЕРГ, АПРЕЛЬ 1984 Г.
Хоть «Звездный путь-III» и воскресил Спока, он убил еще одного весьма драгоценного члена экипажа — сам «Энтерпрайз». Слухи о сюжете просочились наружу, конечно, еще до выпуска фильма — поистине невозможно от поклонников «Звездного пути» что-то долго удержать в секрете. И опять поднялся крик — несравнимый с реакцией на новости о смерти Спока, но достаточный, чтоб мы о нем услышали. Но мы пережили кончину вулканца, так что спокойно приняли новости о протестах. Собственно, я был более, чем доволен сценами с гибелью «Энтерпрайза», народ из «Индастриал Лайт энд Мэджик» снабдил нас потрясающими изображениями корабля, следующего к своей огненной смерти, и сцена с командой, стоящей на вершине горы на Генезисе и наблюдающей, как он чертит полосу в небе, была незабываема.
КИРК: Боже, Док, что я сделал?
МАККОЙ: То, что должен был.
Последние дни съемок оказались для меня самым большим испытанием, потому что до того времени взрослый Спок не появлялся в кадре. Вскоре я преисполнился чистосердечного уважения ко всем, кто одновременно играет и режиссирует! Сперва я пытался приходить в свои обычные 7 утра, начинать работу, а потом выскальзывать прочь, чтоб загримироваться под Спока.
Какая ошибка! В середине накладывания грима меня обязательно отзывали проверить чей-нибудь гардероб, или какое-нибудь освещение, или какой-нибудь спецэффект, и я в бешенстве метался по съемочной площадке с одной-единственной вулканской бровью или всего одним вулканским ухом. А когда подходило время Споку появиться перед камерой, я все еще выглядел как странный вулканско-человеческий гибрид. Вскоре я понял, что единственный способ справиться — сделать так, чтоб грим был полностью наложен еще до того, как я вступал на съемочную площадку в качестве директора.
А это значило приходить не позже пяти (брррр!) часов утра и оставаться на месте до тех пор, пока вулканский грим полностью не закончен. Если честно, я был от этого не в восторге. (Хоть мне и пришлось делать это еще и еще чаще в следующем фильме «Звездного пути»).
Одной из первых сцен со Споком была та, где он лежит без сознания в лазарете, а Маккой с ним разговаривает. Ну, как режиссеру, она доставила мне хлопот. Как актер, я знал, что не могу завалить сцену, открыв глаза, чтоб посмотреть, что происходит — я не мог, собственно, видеть игру ДеКелли, я мог ориентироваться только на звук его голоса и мнение оператора, пошла сцена или не пошла. Так что в конце каждого дубля я оборачивался к Де и спрашивал: «Ну как? Ты все правильно сделал?»
