холста апокалипсиса в средневековой японской культуре и японской культуре XX века.
Однако в качестве первого шага важно прояснить значение слова «апокалипсис». В самом широком понимании апокалипсис – это нечто, связанное с глобальным разрушением. Но его первоначальное значение на самом деле – «откровение» или «раскрытие» секретов или фундаментальной природы вещей. Путаница возникает из-за использования понятия греческого апокалипсиса, который в качестве первоначального названия Откровения описывает последний, разрушающий мир конфликт между добром и злом. Несмотря на это, первоначальный смысл остается важным, даже если он утерян для сознательного использования, потому что многие из наших образов, идей и историй о конце света по-прежнему содержат элементы откровения. Более того, ожидание раскрытия «тайн» или «загадок» – важный повествовательный прием во всех апокалиптических текстах, рассматриваемых в этой главе. Во многих произведениях аниме большая часть повествовательного напряжения возникает не из-за «ожидания конца света», а из-за познания, как и почему мир должен погибнуть.
Учитывая дистанцию между японской религиозной традицией и христианством, удивительно, что современные японские представления о конце света во многом перекликаются с Откровением. Эти понятия охватывают не только подтекст Откровения и образы массового уничтожения, но и такие более глубокие архетипические структуры, как одержимость «гротескно преувеличенным видением смерти и желания» [302] мессианских фигур, которые избавляют бессильных от террора или угнетения, часто в форме фантазий о мести и амбивалентного или отрицательного отношения к истории и временному периоду в целом. Конечно, эти общие черты, по сути, случайны, но они действительно предполагают, что на фундаментальном уровне видения конца света похожи друг на друга.
Традиционная японская культура, недавняя история, определенные аспекты современного японского общества и само искусство анимации – все это можно считать влиятельными элементами в развитии чисто японского представления об апокалипсисе. Обращаясь сначала к истории, мы видим, что, хотя буддийские и синтоистские священные писания не содержат представлений о добре, борющемся со злом на краю света, буддийская доктрина маппо, или «последние дни Закона», действительно обращается к понятию падшего мира, спасенного религиозным деятелем. Согласно этому писанию через тысячи лет после смерти Будды мир придет в упадок и впадет в декаданс, поскольку его учения потеряют свою силу. Этот день будет спасен Буддой Майтрейей, который появится в трудный час, чтобы открыть новую эру буддийского просветления. Оказав влияние на высокую и массовую культуру средневековой Японии, доктрина маппо стала распространяться в XI веке (что удивительным образом совпадает со временем расцвета милленаризма на Западе). Это массовое движение возрождения сопровождалось возбужденными религиозными собраниями, на которых последователи пели молитву нэнбуцу в неистовых поисках спасения. Хотя остается проблематичным вопрос о том, является ли Будда Майтрейя мессианской фигурой или нет, некоторые популярные перетрактовки доктрины предполагают утопический, спасительный аспект, мало чем отличающийся от образа Спасителя и Царства Небесного в Откровении.
Возможно даже, что средневековое представление о моно но аварэ (грусть вещей) (эстетическая философия, подчеркивающая преходящую и печальную природу жизни) все еще может оказывать утонченное влияние на то, как современные японцы смотрят на мир и его возможности. Конечно, различные географические и климатические факторы, характерные для Японского архипелага, поддерживали философию, основанную на быстротечности и неизбежности разрушения. Разрушительные землетрясения и извержения вулканов на архипелаге, его уязвимость перед тайфунами и приливными волнами, а также частые пожары, которые когда-то охватывали средневековые городские районы, – все вместе создает портрет нации, остро осознающей хрупкость человеческой цивилизации.
Конечно, атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки являются наиболее очевидными катализаторами апокалиптических мыслей [303]. На сегодняшний день Япония по-прежнему является единственной страной в мире, которая пострадала от разрушительного атомного воздействия. Хотя сама бомба не всегда четко определяется, она прослеживается в значительной части послевоенной японской культуры в различных версиях с ее замещением, от послевоенного хита «Годзилла» (1953) и его многочисленных итераций до вышеупомянутых произведений таких писателей, как Оэ или Кобо Абэ. Поэтому неудивительно, что иконография апокалипсиса в популярной культуре пронизана изображениями катастрофических взрывов, угрожающих миру чудовищ и социального хаоса. Фактически в своей статье об «Акире» Фреда Фрейберг утверждает, что Япония даже больше, чем Запад, была охвачена понятием «постъядерного возвышения». Она предполагает, что в случае «Акиры» «национальный опыт ядерной катастрофы оживляет и способствует росту популярности фильма в волнующей смеси страха и желания» [304]. Эта «воодушевляющая смесь» присутствует, хотя и в разной степени, во всех аниме, предложенных к рассмотрению в этой главе, поскольку это один из основных парадоксов апокалиптического разрушения, которого, несмотря на катастрофические масштабы, одновременно и опасаются, и ждут.
Это особенно верно в современном обществе, где господствует понятие зрелищности. Этот «кризис, официально оформленный в превращенное в товар зрелище» [305] в американских фильмах, возможно, еще сильнее заметен в аниме, в котором «визуальный избыток катастрофы» [306] становится своего рода эстетической целью сам по себе. Разносторонность анимационных средств с их акцентом на визуальной составляющей, скорости и флуктуациях идеально подходят для достижения этой цели. Наиболее очевидный случай этого «избытка катастрофы» запечатлен в необычных образах постмодернистского апогея метаморфоз и самоуничтожения «Акиры». Даже более традиционно построенный фильм о Навсикае содержит запоминающиеся моменты массового уничтожения, в первую очередь так называемых богов-воинов (kyoshinpei) – биоинженерное, гуманоидное оружие, чьи пульсирующие, гигантские торсы в форме боеголовок, окаймленные языками пламени, представляют явную угрозу уничтожения. Удовольствие от просмотра любой из работ, обсуждаемых в этой главе, дает невероятное разнообразие и диапазон катастрофических образов, которые буквально оживляют картину и предоставляют по крайней мере некоторым зрителям волнующую форму катарсиса и фестиваля. Освобожденная от ограничений словесного пояснения и игрового кино, абстрактная визуальная среда анимации блестяще справляется с тем, чтобы «передать непередаваемое».
Нельзя сказать, что апокалиптическое аниме состоит только из зрелищного компонента. Фактически, в соответствии с основной идеологией апокалипсиса, большинство работ, даже явно нигилистический «Акира», включают такие элементы, как открытая критика общества, переживающего апокалипсис, и явное или неявное предупреждение о том, почему это общество должно столкнуться с такой судьбой. Эти причины почти всегда связаны с человеческими проступками, чаще всего со злоупотреблением технологиями, но они также часто связаны с разрушением традиционных социальных ценностей, наиболее явно воплощенных в семье. В то время как нуклеарная семья была критически важным образом в двух фильмах о Второй мировой войне, о которых говорилось ранее, она практически отсутствует в таких аниме, как «Акира» и «Яблочное зернышко» (ее сменяет своего рода связь в группах сверстников) и полностью лишается своих основных функций в таких работах, как «Легенда о сверхдемоне» или «Евангелион». Это видение неблагополучной семьи контрастирует с недавним американским апокалиптическим фильмом «Армагеддон» (1998), в котором семья, изначально находившаяся под угрозой, успешно сохраняется через спасительную жертву отца и традиционную свадьбу в церкви его дочери с одним из героев.
В японской анимации в мире, где традиционное общество сходит на нет или является незначительным, чаще всего жертвуют детьми.
Еще один элемент японского видения апокалипсиса, который, возможно, является чисто национальным, – это элегическое чувство. В послевоенной Японии оно проявляется в осознании того, что необычайный экономический рост и старомодные ценности упорного труда и самопожертвования, которые помогли его
