Ничего, теперь он знает, как целиться, и положит пули, как надо. Обойти тут нельззя, а садить из пушек-пулемётов можно до бесконечности. Ребяткам придётся лезть по одному — мишени получатся что надо. Мэтхен сам дивился собственной злой радости, будто почёрпнутой у Забойщика. Сейчас она была к месту, она, как панцирь, защищала от накатывающей паники.
«Бегом отсюда! — снова яростный, полный силы и власти голос. Кто бы ни был этот вещун, приказывать он умел. — Вон тропа, сейчас покажу! Пробежишь полкилометра — будет люк. Спустишься. На поверхности выловят, как только рассветёт».
Парень осторожно выполз из бетонного «домика», петляя в развалинах, помчался во мрак. Вовремя: там, где остался враг, прозвучало что-то новое. Это был не рёв автоматической пушки, не басовитый грохот пулемётов, даже не относительно тихий лай автоматов. Что-то протяжное, воюще-шипящее. Над развалинами поднялся мутный во мраке огненный ком, описал огневеющую дугу — и упал под плиты. Миг было тихо, потом на месте недавней лёжки вспух бесформенный ком огня, расшвыривающий обломки. Упругая воздушная волна, клочья склизкого мха, бетонное крошево сыпались повсюду, пара довольно крупных камешков больно ударили в спину. Уплотнившийся, горячий, пахнувший сгоревшей взрывчаткой воздух заставил посунуться вперёд, Эрхард едва не потерял равновесие, но сумел удержаться на ногах. В ушах звенело от грохота, по щеке из длинной царапины стекали капельки крови, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вылезет горлом, и улетит, как голубь, выпущенный на волю. Лёгкие судорожно втягивали сырой, зловонный воздух, но его не хватало, отчаянно не хватало.
«Здесь! — раздалось в голове. — Прыгай!» Мэтхен едва успел затормозить перед чёрным, ещё чернее окружающей мглы, провалом. На такое расстояние не могли добить даже установленные на машинах прожектора, выстрелы доносились глухо и совсем не страшно… Надо же, они ещё утюжат развалины, вот идиоты! Прыгать в неизвестность не хотелось, а ужас уже не давил на сердце с такой силой. Но ноги Мэтхена сами сделали шаг — и он ухнул вниз.
Эрхард не успел даже испугаться, когда ноги с плеском ушли в воду. На этот раз именно воду: такой чистый, звонкий плеск может издавать только настоящая, без мерзкой химии, вода. Конечно, пить её он бы всё равно поостерёгся, Зона быстро приучила не доверять ничему. Но смыть покрывшую тело и начавшую подсыхать едкую дрянь было неплохо. Холодная вода бодрила, смывая накопившуюся усталость. Зато Мэтхен обнаружил, что зверски голоден. В том доме осталась еда отряда, вряд ли убийцы на неё позарились — но вернуться туда он не сможет ни за какие коврижки.
Мэтхен выбрался из глубокой лужи, неуверенно замер. Можно подняться наверх, но наверняка не за горами рассвет, а значит, поиски посмевшего сопротивляться. Идти вглубь, в неизвестность, в абсолютном мраке, хотелось ещё меньше. Не зная, что делать, и как быть, Мэтхен устало опустился на камень. Присутствие неведомого союзника, то ли мага, то ли экстрасенса, сейчас не ощущалось. Обступившая тьма стала абсолютной и непроглядной, молчали и другие чувства. Даже звук моторов и стрельба стихли, прекратился, наконец, ядовитый дождь. В измученном дневными заботами мирке Резервации воцарилась могильная тишина. И не было рядом Забойщика, злого и властного, но справедливого и знающего, что делать. Не было вообще никого. Сознание, что он, мирный, никогда не бывавший даже на барбекю книгочей оказался в кошмарном мире мутантов один, нагоняло смертную тоску.
Когда отпустило напряжение, Мэтхен прикинул обстановку. Итак: он в Зоне первый день, но уже дважды его пытались убить. На местных он и зла не держал, просто они тоже хотели есть. Хуже ни на чём не основанная, беспричинная жестокость соотечественников. У себя дома они мирные обыватели, мужья, братья, отцы, сыновья. По воскресеньям ходят в церковь и жертвуют деньги приютам. Ходят на демонстрации в поддержку кошечек и лесбиянок. Болеют за футбольную команду своих городов и с кружечкой пива в руке глазеют на матч по инфоцентру. Любят жён, но не забывают и любовниц, на работе прогибаются перед начальством и орут на подчинённых. Словом, ведут нормальную цивилизованную жизнь. Но под слоем цивилизации — теперь Мэтхен это знал — прячется кровожадный, но в то же время трусливый зверь, любящий кровь и смерть. Конечно, если кровь и смерть — чужие. Забойщик-то догадывался — но и он поддался вредной иллюзии, что в мире мутантов все люди — заодно. Врёшь, парень, никак не заодно. Нельзя быть заодно с трусливой, но кровожадной, и потому смертельно опасной мразью.
Когда напряжение схватки отпустило, усталость навалилась огромным пыльным мешком. Не привыкшие к подобным издевательствам мышцы ныли, саднили многочисленные порезы: осколки оцарапали сильнее, чем казалось в горячке боя. Даже тяжесть висящего на плече автомата больше не придавала уверенности, старинный агрегат мало что значил против бронемашин, не говоря уж о современной, оснащённой энергетической бронёй технике. А ничего больше нет — даже одежда за день превратилась в вонючие мокрые лохмотья.
Но каким бы разбитым он себя не чувствовал, чувство голода сильнее: теперь раздувшаяся крыса в ручье заставляла течь слюни и недовольно бурчать — желудок. Больше, чем есть, хотелось только пить: последний раз он наслаждался нормальной водой ещё Там. И, если на то пошло — почему совсем не чувствуется отравление? Уже немало дряни, которой полон здешний воздух, осело в лёгких. Вон, как бедняга Александр мучился, не дай так Бог никому!
Но отсрочка вышла короткая: если не удастся найти еду, дня через три он ослабеет и станет беззащитен. Впрочем, нет — холод и жажда прикончат раньше. А радиация и разлитая в воздухе отрава внесут свою лепту…
С такими мыслями он и заснул на холодном каменном полу, вместо подушки положив под голову приклад автомата — единственный предмет, ещё не покрытый копотью и слизью.
Глава 2. Жизнь поселковая
Проснувшись, в первый миг Мэтхен не мог понять, где находится. Он открыл глаза — но ничего не изменилось. Тьма была под веками — тьма царила и вокруг. Потом стали по очереди включаться остальные органы чувств, сигнализируя: холодно, мокро, противно, голова болит, живот тоже болит. Хуже стало, когда вспомнились события вчерашнего дня. «Я в Резервации!» — злорадно констатировал, принимаясь за работу, изнасилованный недосыпанием мозг: проспать пару часов на жёстком, мокром и ледяном каменном полу мало кому под силу.
Помянув несколько услышанных от мутантов ругательств, Мэтхен поднялся. По закону подлости, он должен был треснуться головой о низкий потолок, напороться рукой на что-то острое или ещё на что-нибудь, но, похоже, лимит неприятностей был вычерпан до дна. Как, впрочем, и лимит везения. Ползком добравшись до стены, он привалился к холодному шершавому камню, судорожно пыхтя. Чувствовал себя Мэтхен на редкость паршиво: точно наглотался какой-то дряни, да и дозу наверняка словил немалую, когда дождь пошёл. Может, ещё и простыл — говорят, радиация ослабляет иммунитет не хуже пресловутого вируса СПИДа. Впрочем, вирус-то победили, по крайней мере, научились относительно успешно лечить, а радиация как губила людей, так и губит.
Вот, к примеру, авария на орбитальной АЭС «Огайо» в 2097-м, когда вся эта дрянь чуть не распылилась в плотных слоях атмосферы. Хорошо, военные вовремя сориентировались, и пожертвовали ракетой со сверхмощной водородной боеголовкой, которая и испарила пошедшую вразнос АЭС со всей опасной начинкой ещё в ионосфере. Электроника, конечно, пострадала на половине Земли — но что это в сравнении с ядерным мором? «Лучше потерять деньги, чем потенцию», сказал тогда президент Североамериканской Конфедерации Сосновски. Законченный республиканец, католик, чей предок сбежал в Штаты ещё в годы Второй мировой, в прошлом боевой генерал, руководивший «миротворческой миссией на посткитайском пространстве», он любил солдафонские шуточки. Избиратели их тоже любили, послушно похохатывали, но понимали: за кем армия и корпорации — за тем и власть. Генерал избирался четырежды, первым после Рузвельта, но мог бы хоть десять раз подряд, если бы не банальная авиакатастрофа… Ходили слухи, что это была месть китайцев с Марса за оставшихся на Земле соотечественников.
Мэтхен усмехнулся: ну, не сбили бы эту железяку, ну, распылило бы в стратосфере и тропосфере кучу радиоактивной дряни… Ураганные ветра верхних слоёв атмосферы сразу растащили бы заразу по всей атмосфере, и в итоге фон бы почти не поднялся. По сравнению с тем, что творится век с лишним здесь — сущая ерунда.
— Интересно, я уже отбегался? — сам себя спросил Мэтхен. Без дозиметра не определишь, сколько миллирентген (а может, рентген) он словил под вчерашним дождём, опыта в таких делах, как во многих других, не было. Головная боль, тошнота и головокружение могли быть как лёгкой простудой, так и симптомом приближающегося конца.
