Little darling, the smiles returning to the faces,{?}[Моя малышка, улыбки вновь расцветут на лицах,]
Little darling, it seems like years since it’s been here.{?}[Моя малышка, мы так долго их ждали.]
Here comes the sun, here comes the sun…{?}[Восходит солнце, восходит солнце…]
And I say it’s all right!{?}[Как же хорошо!]
Они замолкают ненадолго. Рядом шумит ветер, играется с зелёной кроной деревьев, растущих в саду особняка. Тихо щебечут многочисленные птицы, журчит вода внизу у фонтана. Логан вдруг первым нарушает тишину:
— А как это выглядит… — он замолкает на секунду, будто с мыслями собирается, — оттуда? — и неопределённым жестом указывает на небо.
Джин передёргивает плечами от одного лишь воспоминания: она, смертельная боль в груди и целое огромное ничего, готовое превратиться во что угодно по одному её приказу. Потом облака, много-много белого, высоченные башни, огонь… Тоже белый. В Белой жаркой комнате других цветов не бывает, и от осознания этого хотелось ещё сильнее выть с тоски. Джин ведь думала, её гибель всё перечеркнёт. Уничтожит Феникса, не даст её друзьям, давно ставшим семьёй, погибнуть. Да вот только ошиблась: смерть оказалась далеко не концом пути.
— Непривычно. Ужасно, я бы сказала. Белая жаркая комната — это связь между хозяевами Феникса и нашим последним пламенем. Место отдыха и созерцания. Дом для каждого существа, с которым ты слился. Все хозяева Феникса оставляют кусочек себя здесь, со мной. И, так уж вышло, теперь я единственный и полноправный его хозяин. Я была там всего один раз, и, знаешь, мне этого хватило. А ведь могла бы остаться. Могла бы остаться там навсегда, наблюдать за жизнью друзей оттуда, иногда используя способности и являясь призраком. Зачем что-то большое? Зачем высшему существу, Фениксу, заботиться о каких-то людишках, которые даже не поняли её силы, пытаясь убить?
Она говорит и говорит, захлёбываясь словами, картинками, кровавой пеленой мелькающими перед глазами, будто возвращается в тот день на Алькатрасе. В день своей второй якобы смерти. А Логан молчит, не прерывает её, только крепче вжимает в себя, ласково утыкаясь носом в шею, и проводит им по ней так, что Джин чувствует на коже его тёплое дыхание, а терпкий аромат сигар, леса и чего-то истинно мужского щекочет рецепторы. Логан успокаивающе-массирующими движениями поглаживает её плечи, будто делится своим теплом, выдыхает с ней в унисон.
Аккуратно по кругу большим пальцем: «Все хорошо, теперь-то ты жива».
Легонько сжав, чуть надавив на кожу: «Не переживай, я рядом».
Быстро поцеловав в висок: «Я люблю тебя и всегда буду любить».
Слова им и не нужны. Тишина никогда не была для них чем-то страшным и неловким, наоборот, — уютным, сокровенным, интимным, тем, что легко прочитать в скользнувших друг по другу взглядах, уловить в лёгком прикосновении к щеке, к ладони.
У Джин на повторе всё крутится та мысль, постепенно затихая под властью прикосновений Логана: «Зачем что-то большее? Зачем высшему существу, Фениксу, заботиться о каких-то людишках, которые даже не поняли её силы, пытаясь убить? Зачем, зачем, зачем?»
А затем, что Джин и подавно не нужна была та жизнь, о которой она не просила. Зато своей семье — сполна. Логану, Чарльзу, Ро, Роуг и много кому ещё.
— Понимать, что ты самое могущественное существо во Вселенной, вынужденное встречать каждый восход и закат в одиночестве… — Джин задумчиво проводит взглядом пролетевшую перед ней стрекозу и прикусывает нижнюю губу. — Не самая приятная вещь, даже учитывая голоса людей по всему миру в моей голове.
И будто, чтобы удостовериться, что она действительно вернулась много лет назад, Джин порывисто обнимает Логана за шею, теснее прижимаясь к нему. Над ухом раздаётся лёгкое бурчание:
— Ненавижу закаты.
— Мне казалось, ты их любишь. Что-то изменилось, м? — она выгибает губы в тёплой улыбке и поворачивает к нему голову, хитро блеснув глазами. Словно и не было её внезапного приступа боли-ностальгии.
— Да нет, просто, знаешь… Встречать вместе рассвет как-то пообнадёживающе звучит, чем провожать закат. Последнее подозрительно смерть напоминает, а первое… Ты когда-то говорила, что это знак возрождения жизни. Самый тёмный час всегда наступает перед рассветом.
А в воздухе повисает невысказанное:
«Я просто не могу спокойно смотреть на закат после того, как увидел твою смерть. Я просто не могу раз за разом наблюдать, как солнце закатывается так же, как когда-то чуть не закатилось моё личное».
Его шершавая рука скользит по блестящей, еще холодноватой крыше, накрывает её ладонь, — Джин чувствует, как под кожей в унисон с их участившимися дыханиями проносится пламя. Связь-сплетение огня и зверя, который его не испугался. И вдруг в голове кометой сверкает идея.
— Хочешь, покажу тебе? — вмиг загоревшись, Джин вскакивает с места, не выпуская пальцев Логана из руки. В висках долбит, что, быть может, это не очень удачная идея, что, быть может, не стоило ворошить прошлое именно сейчас, но Джин эту мысль отбрасывает тут же. Просто на минуту хочется ощутить, что Белая жаркая комната — не проклятие. Что и в ней можно чувствовать себя счастливой. И она тогда сделала правильный выбор. — Как это выглядело оттуда? Я ведь могу это сделать в любой момент — просто раз! — и всё.
Вопрос, правда, риторический, потому как от Логана ответа не требуется. Он успевает лишь недоуменно изогнуть бровь, как Джин уже щёлкает пальцами, и их охватывает оранжево-золотое пламя.
***
Они наверху. Стоят рука об руку на вымощенном белыми досками полу в таком же белоснежном доме у раскрытого окна, вокруг которого вуалью развеваются — конечно же, белые! — шторы. А за пределами — будто вывернутый наизнанку мир. Цвета на лазурном — не белом — небе ярче, хлеще, восходящее солнце слепит нестерпимо, только закрывать глаза парадоксально не хочется — хочется наблюдать. За тем, как над головами трепещет свет. За тем, как на вышине будто зажглись тысячи переливающихся сверхновых, образуя настоящее пламя, позже обретающее подлинную форму — белого Феникса. Истинный символ начала нового дня и новой жизни. Зажмуриться бы, да только сияние ни малейшего вреда уже не причиняет, — наоборот, оно ласкает, жмётся к коже так же, как и ладонь Логана, всё ещё крепко-крепко сжимающая пальцы Джин.
И она вдруг понимает, что ей совсем не страшно, не одиноко. Нет желания превратиться в маленькую девочку, которая мечтала о счастье, забиться в самый дальний угол и рыдать, ожидая, когда Тёмный Феникс вновь слетит с катушек. В этой временной линии Джин такого никогда не испытывала, но знала, со слов Логана, через что ему пришлось пройти в другом, минувшем будущем. Знала, что терзала его, будучи призраком, не в состоянии выбрать жизнь или смерть. Теперь-то ошибки она исправила. И приняла верное решение.
And as we lie beneath the stars{?}[Под бескрайним небосводом]
We realize how small we are.{?}[Мы осознаём собственную ничтожность.]
If they could love like you and me,{?}[Если бы все любили, как мы с тобой,]
Imagine what the world could be!{?}[Только представь, каким бы стал мир!]
— Ну, что скажешь? — Джин возвращает их на землю так же быстро, как и отправляла в Белую жаркую комнату несколькими минутами ранее. Волосы ласково треплет ветерок, а вокруг уже вовсю блещет взошедшее солнце. Логан с непривычки слегка покачивается, не сразу почувствовав под ногами знакомую твердь крыши Института Ксавьера, смотрит чуть настороженно поначалу, принюхивается, точно всё ещё ощущает мнимую угрозу. И вдруг улыбается, повернув голову к Джин и увидев, что их пальцы всё ещё сцеплены — наверное, такой постоянный физический контакт давно должен был приесться, но только не им двоим:
— Если закаты там вполовину так же красивы, если бы их можно было встречать не одним, я бы их полюбил.
— Мы и так там можем быть не одни, Логан, — Джин тянется к его щеке, касается мягкой ладонью щетины. — Организую экскурсию для каждого класса туда хоть каждый день. Ну, или для тебя лично, как захочешь. Покажу, что смерти можно не бояться, потому что из нее всегда есть выход обратно к жизни.
