«Ал — майор», — обрезала она крылья толкнувшейся надежде. Только сказала:
— Ему хуже? Нужен врач?
Ну да, раскатала губешку. Как будто в районной больнице врачей мало.
— Нет, служба, мадемуазель. Нужны ваши свидетельские показания.
Мари отметила: ушлый оказался служака. Последнюю фразу он произнес на ее родном наречии, которое ни в Столице, ни к Востоку от нее практически не употребляли. Оттого и «мадемуазелью» назвал. Интересно, а, кроме стандартных «мисс», «фройляйн» и «мадемуазель», обратиться «донна», «сан» или «барышня» секретарь жены фюрера в состоянии?
Наверное, да. За то и держат. Многонациональная, черт ее побери, держава.
И сей достойный факт вызывал в настоящий момент только раздражение. Деньги секретарей учить находят, а спасать собственных сотрудников… высоких… с бородкой… у них средств нет!
Но вслух Мари только сердито спросила:
— Вы что, допускаете полуживых к расследованию?
Молодой человек даже плечами не пожал. Он был при исполнении, и ему было все равно.
Мари довезли до больницы с ветерком: вчера ей показалось, что Вайсен живет от госпиталя гораздо дальше. Вот в такие моменты и понимаешь, что расстояние и время — действительно понятия в высшей степени относительные. Особенно они зависят от транспортных средств: одно дело разболтанный пикапчик, а совсем другое — армейская тачка невнятной модели, но с дикими количеством л.с. под капотом.
А еще Мари подумала — не туда попала. Вчера госпиталь показался ей совсем другим. Разве были тут такие высокие потолки, разве пахло так сильно лекарствами?..
С кресла в холле поднялся ей на встречу мельник, дед Курта.
— О господи! А вы-то что здесь делаете? — спросила Мари вместо приветствия. Как минимум невежливо спросила.
— Я? — старик враждебно смотрел на нее темными слезящимися глазами. — Всю деревню эвакуировали, фройляйн Варди. Всех до единого. А я здесь… внука жду.
— Что с Куртом? — ахнула Мари. Про эвакуацию Маринбурга она спрашивать не стала. Потом. Успеется.
Хотя, конечно… Что такое произошло в деревне?
— На допросе, — неохотно сказал мельник. — Допрашивают его с дружком его. Обещали отпустить скоро.
— Где вас поселили? — спросила Мари.
— Часть — в казармах. Холостяков, в основном, — пожал плечами старый мельник. — Часть — по гостиницам. Когда вы уехали, все быстро завертелось…
— Ладно, извините, меня вызывают! — Мари заметила, что секретарь фюрерской жены торопит ее, демонстративно поглядывая на часы. — Я вас найду! Мне надо с вами поговорить!
Мельник ничего не ответил. Так и стоял в коридоре, и мял в жилистых коричневых руках клетчатую кепку. Насколько Мари могла припомнить, он никогда с ней не расставался.
…Мари зашла в палату, и первым делом увидела Курта и Альберта. Оба мальчишки, потрепанные и какие-то несчастные, сидели на стульях, повесив головы. Женщина-военный, которую Мари раньше не видела, младший лейтенант, подпирала стену с выражением полнейшего бесстрастия на молодом лице.
А Эдвард Элрик сидел на кровати.
Мари знала, что у него сломано два ребра и правая нога, что у него несколько ранений в корпус, в том числе одно пулевое, и солидная потеря крови, но сейчас он совсем не выглядел изможденным, и отсутствие правой руки (очевидно, сняли для ремонта) выглядело каким-то недоразумением. Он сидел совершенно прямо, синий больничный халат казался мундиром без знаков различия, а взгляд золотистых глаз буквально испепелял. К счастью, гнев его, кажется, был направлен не на Мари. И не на мальчиков.
«На себя самого», — вдруг поняла она, и почему-то слегка испугалась.
— Здравствуйте, — сказал он ей. Тон его был мрачен. — Я попросил вас приехать сюда, потому что, как мне кажется, вы можете едва ли не больше всех мне рассказать о том, что происходило в тот день в Маринбурге.
— Боюсь, что нет, — покачала головой Мари. — Наверное, остальные свидетели вам уже все рассказали. Я же знаю очень мало. Только… я понимаю, может быть, это не скромно с моей стороны, я ведь простой сельский врач, а тут может быть государственная тайна… но не могли бы вы рассказать мне то, что случилось? Хотя бы в самых общих чертах? Хотя бы что произошло с инспектором Элриком! — она запнулась, почувствовав, что на этом месте ее голос приобрел горячность, быть может, неуместную. Хотя что уж теперь…
— За этим я вас и позвал, — голос его смягчился. — Кажется, вы приняли изрядное участие в этом деле. Было бы несправедливо, если бы вы так ничего и не узнали.
Мари промолчала. Она много чего могла бы сказать по этому поводу, но… но.
— Сперва расскажут одни свидетели, — сказал старший Элрик. — Потом — другой свидетель, то есть я. Потом — третий свидетель, то есть, вы. И, надеюсь, все станет ясно.
— Рассказывайте, мальчики, — инспектор кивнул Альберту и Курту. Те переглянулись… и рассказ, к удивлению Мари, начал Альберт.
…В тот день мальчишки и не думали следить за перемещениями инспектора Элрика. Нет, что вы! Даже и в мыслях не было. Они просто искали Грету.
Мысль эта явилась им давно, с самой пропажи девочки. Они не делились ей ни с кем, даже с докторшей: знали, что она, скорее всего, запретит. Или расскажет родителям. В общем, что-то нехорошее будет. Они просто исследовали окрестные леса — как настоящие естествопытатели. О, они показали себя с самой лучше стороны! В тот раз они как раз выяснили, что в километрах трех от деревни, в Гнилой Чаще (там мужики даже зимой не охотились, потому место было дурное, нехорошее, все об этом знали) находится что-то странное. Колючая проволока, протянутая посреди леса — это ведь странно, правда?.. Они собирались вернуться в деревню и все сообщить инспектору… ну, как раз собирались… были в процессе, в общем…
— Вот это шанс! — возбужденно прошептал Курт. — Ал, залезем туда сами и все расследуем! Смотри, взрослый по низу этой проволоки не протиснется, а мы как раз пролезем!
— По-моему, мы должны рассказать инспектору, — нерешительно произнес Альберт. — Ведь…
Он не закончил, но Курт и так его прекрасно понял. Все-таки, пропадали дети, их ровесники, так что это могло быть опасным. Кто знает, если они полезут туда, их могут попросту убить… или проволока под током.
— Должны, — согласился Курт. — Но… Слушай, инспектор нам ведь может не поверить. Потребует доказательства.
— Да нет, все равно сходит проверить, — возразил Альберт. — Он же не дурак. И вообще, я туда не полезу. Глупо это. И тебя не пущу. Сами пропадем, и Грету не вытащим.
— Я думал, ты мне друг! — вспылил Курт.
— Друг, — согласился Альберт. — Потому и не пущу.
Курт обиженно засопел и двинул Альберта локтем в бок. Альберт ответил ему тем же, но дальше драка не пошла — момент был не подходящий. Они лежали в густых пахучих папоротниках и напряженно размышляли. Курт думал о том, что если Альберт встал так уперто, его ни за что не переупрямишь. А одному идти ох как не хотелось… Но… что, если эти взрослые будут так долго телиться? Вдруг они дотянут до того, что Грету уже не спасешь?.. А может, Ал прав? Может, им надо просто вернуться в деревню и все рассказать? А иначе они просто пропадут оба… И Грета, и все другие, которых похитили, пропадут за компанию…
Ал же думал о том, что если Курт все-таки решит идти, то одного его он в любом случае не отпустит, потому что тогда это будет предательство, но ведь если он пойдет, то это будет такая махровая глупость… обоим же худо будет! А, с другой стороны, если Курт прав? Если взрослые — и даже Марихен! — ничего не смогут придумать, и Грета… Если только они с Куртом реально могут что-то сделать…
Ох, не простая эта работа — жизненно важные решения принимать!
— Ну, тогда пойдем в деревню… — начал Курт, и Альберт не успел вздохнуть с облегчением, как тут же кое-что заметил и торопливо положил руку на затылок Курта, прижал голову друга к земле — чтобы еще чего-нибудь не сказал.
— Ты чего? — зашипел Курт, которому едва не пришлось набить рот землей.
— Тсс… — пробормотал Альберт как можно тише. — Смотри…
Он отпустил затылок Курта, и они оба уставились во все глаза на то, что увидели. Немного поодаль от них к проволочной изгороди вышло двое. Одного они знали — это был приезжий инспектор, который классно дрался вчера и поселился у тети Марихен, про что все утро сплетничали кумушки (мама Альберта и незамужняя тетушка Курта — в том числе). Второй им был незнаком, а это уже говорило немало. Может, он приехал в Маринбург утром?.. Или не в Маринбург — в одну из соседних деревень… Но приехал точно: вид у него самый что ни на есть городской. Хорошо одет, короче говоря. А черное пальто — как таскает только в такую жару? — совсем как у Зорро из кино. Еще он был росту ниже среднего и очень жилистый. Этакая карманная версия героя.
