Мамочки, как страшно!
Руки дрожали, хлебцы крошились в пальцах, колбаса никак не хотела укладываться ровно.
Девушка отчаянно боролась с диким желанием бросить все и выбежать прочь из этого дома, от этого страшного молчаливого человека. Ведь она даже имени его не знает! И не хочет знать! Она вообще ничего не хочет знать о нем!
Натянутая, как струна, испуганная, она умудрилась настолько погрузиться в свое отчаяние, что не заметила, как мужчина встал с дивана и подошел к ней.
Тяжелые руки легли оковами на плечи, сжались, фиксируя, не давая дрогнуть и отпрянуть в сторону, щеку обдало горячим алкогольным дыханием.
— Знаешь, похер на жратву, потом.
Эви не смогла сдержать тихого испуганного всхлипа, когда мужчина развернул ее к себе и грубо поцеловал.
Она только судорожно вцепилась пальцами в грязную ткань рубашки, которую он носил почему-то с оторванными рукавами, в непонятном жесте то ли защиты, то ли протеста.
На большее не решилась.
Ведь выгонит. Просто выгонит из дома. В ночь, кишащую самым пугающим, что есть в мире, ожившими мертвецами.
Она не сможет там, не выживет. Она до потери сознания боялась остаться одна, в темноте.
Нет. Все можно перетерпеть. Пережить. В конце концов, практически все женщины через это проходят.
И она сможет. Сможет.
Эви закрыла глаза и позволила грубому мужчине терзать свои губы так, как ему хотелось. Только рвано и прерывисто выдохнула ему в рот, получилось со стоном.
Ее мучитель, видимо, неправильно истолковал этот стон как приглашение, потому что стиснул в своих руках так, что буквально кости треснули, подхватил за талию, легко и быстро, сделал пару шагов, и вот уже Эви ощутила под собой мягкость постели. Вдохнуть-выдохнуть она не успела, мужчина обрушился сверху, закрывая собой полностью весь свет.
Она взглянула в его темные, жадные глаза, беззастенчиво разглядывающие ее испуганное напряженное лицо, и отвернулась, отпустив его рубашку и безвольно раскинув руки.
Мужчина немного помедлил, словно решал, что с ней делать. Словно боролся с собой.
Эви даже на какую-то миллисекунду решила, что он пожалеет ее все-таки. Не тронет.
Но затем горячие ладони легли на ее грудь, сжались, и Эви тихо всхлипнула, не сумев сдержаться.
Не пожалеет.
— Помогай мне, давай, — приказал он, расстегивая на ней джинсы, — а то порву, нахер, все, а бабского шмота у меня здесь нет.
Эви послушно потянула майку через голову, выгибаясь, чтоб ему было удобнее снимать с нее узкие штаны. Застежка лифчика была спереди, чашечки отщелкнулись, выпуская грудь на волю. Прямо в его руки.
— Круто, — оценил он, сжимая нежную кожу до синяков, — и не скажешь так сразу.
Нагнулся, лизнул сосок, Эви закусила губу, чтоб не разрыдаться в голос.
Похоже, он настроен поиграть.
Господи, помоги…
Его голая грудь была невероятно горячей. И твердой. Как и его руки. Бесстыдные и настойчивые, казалось, он ощупал каждый сантиметр ее тела, словно оценивая свое приобретение тактильно.
Эви не сопротивлялась. Как мантру, повторяла в голове, что надо расслабиться, надо успокоиться… Но не расслаблялось. Не успокаивалось.
Она еле сдерживалась, чтоб не начать отбиваться от него с диким визгом.
А он, похоже, и не замечал ничего, полностью увлеченный своей игрой.
Сунул пальцы ей в рот, провел по промежности, заставляя неосознанно дрогнуть и выгнуться.
Что-то хрипло бормотал. То ли успокаивал ее, то ли наоборот, заводил…
Раздвинул ноги, потянулся, закрыл поцелуем рот. Толкнулся всем телом. В неё.
Эви знала, что первый раз больно, говорили подруги.
Но не так! Не настолько!
Она взвизгнула ему в губы, попыталась, исключительно на инстинктах, оттолкнуть, но он даже не заметил, выдохнул шумно и качнулся в ней, добавляя боли, усиливая ее.
Эви закрыла глаза, закусила губу, отвернулась, не замечая, что плачет, стараясь сдержаться, не закричать в голос.
Она не могла даже пальцы сжать, загнать ногти в ладони, чтоб купировать одну боль другой, потому что он прижал обе ее руки к покрывалу поверх головы, обволакивая, как паук, свою жертву, не давая пошевелиться.
Его движения внутри нее, сильные и резкие, заставляли мучительно выгибать спину, запрокидывать голову, стараясь избежать требовательных поцелуев.
Эви не могла потом посчитать, сколько по времени длилось насилие, минуты растягивались, как резиновые.
И молить о том, чтоб все завершилось побыстрее, было бессмысленно. Оставалось только терпеть.
Мужчина, чьего имени она даже не спросила, шумно дышал ей в шею, прихватывал зубами тонкую кожу, оставлял следы на запястьях и бедрах железными пальцами.
Девочки в интернете писали, что секс — это приятно.
Эви еще тогда подозревала, что они преувеличивают, теперь же окончательно уверилась, что ей врали.
Секс — это больно, противно, унизительно. Страшно.
Мужчина внезапно ускорился, выругался грязно и остановился, уткнувшись ей в шею губами.
Все? Это все?
Эви лежала тихо, не решаясь шевелиться, он все еще был в ней, и девушка опасалась, что это только временная передышка.
Господи, пусть это будет все!
Она не вынесет больше. Просто не вынесет.
Мужчина выдохнул, пошевелился и освободил ее, перекатившись рядом на бок.
— Закурить мне дай.
Эви осторожно свела ноги, повернулась на бок, села, тихо заскулив от боли в промежности.
— А ну стой!
Она замерла. Что? Что такое? Опять?
— Иди сюда.
Мужчина рывком сел на кровати, дернул ее к себе. Тут Эви все-таки не удержалась и вскрикнула.
Он провел пальцами по ее бедрам, уставился на красные пятна.
— Это че? У тебя месячные что ли?
Эви молчала, глотая слезы, изо всех сил сдерживая дрожащие губы.
Мужчина притянул ее к себе, заглянул в полные муки глаза.
— Бля… А чего молчала?
— А это бы что-то изменило?
Эви не пыталась вырваться, стояла спокойно, отвернувшись.
— Тебе сколько лет?
— Раньше надо было спрашивать… Двадцать.
— И целка? Бля… Двадцать первый век. Конец света. Мертвяки гнилые ползают. И мне свезло на целку. Убиться можно. Мерл будет ржать до боли в брюхе…
Бормоча что-то невразумительное, мужчина встал, как был, голый, пошагал за сигаретами. Подхватил по пути штаны, натянул, упал в кресло, прикурил.
— Вон бутылка на столе, дай мне.
Эви молча прошла к столу, отдала бутылку с коньяком.
— Там футболки в шкафу, надень на себя хоть что-то. — Приказал мужчина, смерив ее внимательным взглядом, — а то на второй заход пойдем. Мне так-то похер, что ты целка. Была. Просто если бы предупредила, я бы поосторожнее был.
— Пожалел бы? — не удержалась Эви, чувствуя, как затапливает злость. Откат, похоже, после стресса. — Добрый?
— А ты, я смотрю, зубастая, — мужчина сделал долгий глоток, потом затянулся неторопливо выпустил дым, прищурил на нее светлые глаза, — это хорошо. Люблю, когда баба с огоньком. Такие и в сексе обычно отжигают. Если не хочешь, чтоб прямо сейчас проверил, оденься, я сказал.
Последние слова он произнес без издевки, твердо и жестко. Предупреждая.
Эви метнулась к шкафу, вытащила первое, что попалось, какая-то майка камуфляжной расцветки, натянула.
Мужчина глядел, не отрываясь. Курил. Прихлебывал коньяк. Усмехался.
И вызывал дикое, неконтролируемое желание вмазать по лицу, стереть эту ухмылку с физиономии.
Похоже, на лице у Эви все ее мысли отразились, потому что усмешка стала шире, взгляд довольнее, поза расслабленнее.
— Тебя как звать, кукла?
— Эви. Эви Джонс.
— Дерил.
— Не могу сказать, что приятно познакомиться.
— Язычок укороти, а то найду ему применение.
Эви испуганно дрогнула, отошла подальше на всякий случай, хотя это, конечно же, вряд ли помогло бы, реши он продолжить.
— Там в шкафу полотенца, душ при входе. А потом сделай мне пожрать все-таки.
Эви шмыгнула в ванну, вполне, кстати современную, совмещенную с санузлом, включила воду. Не горячая, но и не ледяная.
