— Время рассудит всех, и все события расставит в нужном порядке, — сказал Лось. — Главное сейчас — полететь.
Он вел Оську вдоль огромного тела ракеты, показывая и рассказывая. Оська же, ошеломленный перспективой скорого покорения человеком Пространства, совсем скоро перестал понимать объяснения инженера и только невпопад кивал. Работы еще и впрямь было непочатый край — это Оська видел и сам. Ракета пока больше напоминала собственный скелет с ребрами и хребтом из стальных балок, лишь кое-где обшитых стальными листами. Работа кипела круглосуточно, в три смены, но продвигалась медленно. Не хватало людей и средств — сейчас, после победы, так было повсеместно.
Но скоро все должно было измениться.
В дальнем конце ангара, там, где у ракеты был острый, как игла, нос, среди клубов пара двигались странно знакомые долговязые тени. Оська пригляделся — и обомлел.
С неземной грацией переставляя длинные голенастые ноги, кружили среди ферм, словно бы в танце, два марсианских боевых треножника. Взмахивали камерами генераторов теплового луча, полосуя листовой металл обшивки потоками смертоносного невидимого света. Сталь шипела, исходя искрами и паром.
Оську словно окатили ледяной водой; каждый волосок на коже поднялся дыбом. На мгновение показалось, что он снова очутился в мертвой, дотла сожженной деревне посреди горелой тайги, и что снова придется хорониться по подполам и выгребным ямам, прислушиваясь к голодному уханью — эллу…эллу…
Он задрожал крупной дрожью, заозирался было, ища, где укрыться. Потом… Потом накатила ненависть — лютая, безудержная. Пальцы цапнули ремень там, где торчала из-за него раньше рукоять нагана; нашли пустоту — и эта пустота подействовала вдруг на Оську отрезвляюще. Он глянул вокруг — никто, кроме него, не обращал на марсиан никакого внимания. А вот на него смотрели — с удивлением.
На плечо легла рука. Сжала осторожно, ободряя и успокаивая.
— Вы, Ося, пожалуйста, не бойтесь, — осторожно сказал Лось. — Это трофейные аппараты. Мы их к делу приспособили. Подъемных кранов не хватает, стоят они недешево, ждать их долго — а тут стоит без дела такое чудо техники на складах, пылится… Мы такие нескоро еще делать научимся.
— Я и не боюсь, — буркнул Оська. Ему было неимоверно стыдно за свою оплошность.
— Машины у них там, на Марсе, просто ого-го, — продолжал Лось как ни в чем не бывало, словно и не заметил краски, хлынувшей к оськиным щекам. — Со временем, конечно, и мы такие научимся строить. Такие — и даже лучше. Но поучиться у марсиан нам есть чему, да-а…
— Ух-ты, — только и выдохнул Оська, глядя на то, как страшные железные щупальца бережно подхватывают заготовку, легко, как пушинку, несут здоровенную стальную деталь по воздуху, а потом устанавливают на нужное место и держат там, пока рабочие не закрепят ее сваркой и заклепками.
— А там… Ну, внутри — кто? — спросил, подумав.
Лось рассмеялся.
— Люди там, Ося, — ответил потом. — Люди. Наши, советские. С марсианами мы, надеюсь, все-таки добром договоримся, и со временем научимся друг друга понимать как следует, и помогать друг другу, чем можем. Но пока доверять им грозную технику не станем. Рано. Не настолько хорошо мы еще их знаем.
— Но победить-то мы их все равно победили! — запальчиво сказал Оська.
— Победили, — согласился Лось. — Для того, чтобы победить, наших знаний хватило. А вот для того, чтобы жить с ними в мире, без войны, одной победы явно недостаточно. Будем учиться, и в первую очередь — у них.
— У марсиан?! — не поверил своим ушам Оська.
— У марсиан, — кивнул Лось. — Вот она, наша дорога к знаниям. Настанет день — и вам, Ося, представится случай пройти этой дорогой.
Только теперь Оська разглядел, что огромное тело ракеты возлежит на специальной тележке о множестве колес. Тележка стояла на рельсовом пути, который начинался здесь, в эллинге, проходил его насквозь и нырял под широченные, во всю торцевую стену, ворота на дальнем его конце.
— А там — что? — спросил, затаив дыхание.
— Там, Ося, небо, — ответил Лось. — И Венера. И Марс. И, если все пойдет так, как должно — звезды.
* * *
Лось водил его по верфи до самого утра. Показывал, рассказывал, знакомил с десятками людей, каждый из которых был занят своим, неизменно важным делом.
После долгой ночи в жаре и грохоте гигантского цеха, в котором молодая Республика ковала свое могущество, прокладывая дорогу к звездам, они вышли, наконец, наружу — через те самые большие ворота.
Метель прекратилась, и сквозь облачный занавес проглянуло тусклое зимнее солнце.
Лось курил, задумчиво пуская кольца дыма навстречу низким облакам и щурясь довольно и устало. Временами он посматривал на Оську и едва заметно улыбался своим мыслям.
Оська же во все глаза смотрел на рельсовый путь, который пересекал заснеженную равнину прямой, как стрела, линией, а потом начинал карабкаться вверх, опираясь на перекрещенные балки огромной эстакады — выше, выше, выше, все круче забирая к зениту.
«Словно лестница в небо», — подумал Оська.
Потом представил, как через несколько месяцев вверх по этой лестнице с громом устремится к облакам и за них длинное тело ракеты; как она, отбросив ненужные боле колеса, сорвется с высшей точки гигантской параболы рукотворной кометой с огненным хвостом, словно настоящая, выпущенная из лука стрела; как пронесется сквозь межпланетное пространство к другим мирам, таким далеким — и таким близким…
А потом будут еще ракеты, и еще, и еще. И — кто знает? — может, на одной из них отправится к другим мирам и Осип Андреев. И будет он настоящий ракетный летчик, или уж, на худой конец, настоящий ракетный инженер.
— Мстислав Сергеевич, — позвал он тихонько.
— Что, Ося? — отозвался Лось.
— А правда — полетим? — спросил, робея, Оська.
— Непременно полетим, Ося, — уверенно сказал Лось.
Сказал так, что и тени сомнения не осталось в смятенной оськиной душе.
Да, подумал Оська. Так и будет.
Скорее бы!..
3. Наследник марсианской короны
На закате выяснилось наконец, что карта врала.
Не было тут никакого города. Следов города — и тех не было. Одни витые да крученые скалы грозно топорщили в бесцветное небо охряные острия, да, дюна за дюной, катила к горизонту волны песка Великая Пустыня.
Оська бросил рычаги, останавливая машину. Поерзал на огромном брезентовом мешке, перетянутом ремнями, который пришлось приспособить вместо водительского сиденья. Откинул броневой колпак. В лицо тут же пахнуло морозом, и внутренность кабины поросла толстым слоем инея.
Оська приложил к глазам бинокль и огляделся.
Вдали громоздился огромным пузырем вулкан Олимп, а над равниной Амазония танцевали в закатных лучах призрачные занавеси бледного полярного сияния.
Оська понял, что пришло время помирать. И лично он может начинать прощаться с жизнью прямо сейчас.
Потому что по возвращении в лагерь товарищ Фуркис все равно застрелит его из своего здоровенного маузера. Обвинит в саботаже и расстреляет, как врага революции.
От этой мысли Оське делалось особенно обидно. На него понадеялись, доверили ему судьбу всего предприятия — а он напортачил где-то при переводе. Никакого города в пустыне не оказалось, и надежды на спасение нет. Никто не будет им рад, никакая дипломатия не сработает, даром что на переговоры по радио ушли три года.
Оська, как единственный на свете человек, способный интуитивно, по интонационным намекам, угадывать мыслеречь марсиан, самолично указал на карте точку, в которой первопроходцам предстояло отыскать поселение местных и получить запас горючего для возвращения домой.
Сколько времени пришлось потратить, объясняя многоногим слизням принципы ракетного движения и устройство «Стрелы», Оське даже вспоминать не хотелось.
Зато теперь он был уверен, что наверняка сможет если не собрать ракету своими руками без помощи инженера Лося и его подручных, то уж точно сможет читать курс на кафедре тепловых двигателей и ракетостроения в Бауманке.
То есть — смог бы. Если бы удалось вернуться.
А теперь… Нет города — и прощай, горючее, прощай, «Стрела», прощай, родной дом…
И — здравствуй, Марс. Голый, холодный и безжизненный.
Словом, положение было — хоть плачь. Да куда там!
Последнюю каплю воды он вытряс из фляги в пересохший рот еще час назад. Тогда он умирал от жары в меховом коконе комбеза, и пот градом катил под маской обогатителя, разъедая кожу, словно и не пот был, а кислота муравьиная.
Оське, усталому сильнее некуда, примерещилась в тот час вдруг родная тайга на Ангаре, запах прогретой солнцем хвои, крепкий кисловатый дух растревоженного травинкой в мальчишеских руках муравейника на солнцепеке… Вспомнился стремительный, только успевай переставлять ноги, бег по крутому песчаному склону вниз, к воде, прохладной даже в самый жаркий день, и вкус ее, вкус, вкус…
