В тот вечер Северус не написал ни строчки. Он вспоминал, как к пальцам прилипали тонкие нити душ, вспоминал, как впервые ощутил бесформенную серебристую магию мира вокруг своих ног, вспоминал, как Альбус разглядывал восстанавливающийся февральский Хогвартс. Вспоминал, как именно там и тогда, во время своей последней прогулки с директором, осознал и принял - но тише, нельзя говорить об этом. Ведь нет никакой грани между жизнью и смертью, и умереть так легко, достаточно только перестать хотеть жить. С твоим последним желанием умрет твоя воля, а с ней - ты сам, и от тебя останется только прощальная улыбка, и та скоро исчезнет, как исчезла Лили, как исчезли на глазах Северуса ее муж и его друзья, превратившись в серебристые нити волшебства. Северус не жалел бы о себе.
Но его все еще ждал Гарри.
И становился все непонятнее, непредсказуемее. Не смеялся по пустякам, не лез целоваться каждый раз, но научился варить крепкий кофе и смотреть (за какие-то несколько дней!) взрослым серьезным взглядом. И каждый раз дожидался, не ложился спать, обнимал перед сном и признавался в любви, не утыкался в шею, как раньше, а бережно притягивал к своей груди, и за весь последний месяц ни разу не повел себя хоть немного откровеннее.
Северус замуровывал себя в лаборатории, словно возвращался в самого себя. За весь декабрь он озаботился мытьем волос всего три или четыре раза и ни разу не сменил мантию. Мантия не давала ему удаляться за пределы себя.
Посередине месяца Кристалл ворвался в класс Зельеварения в разгар урока. Кристалл не просто кричал, он орал, срывал голос, матерился, он окрестил Северуса убийцей и грозил тут же проклясть какого-нибудь слизеринца, чтобы посмотреть, как Северус плясал бы вокруг того. Кристалл скинул чернильницу с учительского стола и разорвал свитки с сочинениями пятикурсников. Северус не открыл рта и не двинулся с места, ни пока Кристалл бушевал, ни когда его выставляла взбешенная Минерва, ни после, до самого звонка. О тех людях он бы тоже не жалел.
А вечером, в лаборатории особняка, Северус вспомнил, что не задал пятому курсу переписать эссе. Но тут же отвлекся и снова задумался о Лили.
Девятнадцатого декабря он так и не отправился на консилиум.
А потом Гарри надоело ждать. И на следующий день он выдал: Амальтея Розер в Надежде, вместе с профессором Розер и Гиленом, приторговывает зельями, сварганенными при жизни Лацертой-пресловутой-Розер. А двадцать первого, в субботу, Северус вместе с Гарри и близнецами Уизли осаждал Шекклболта в доме Принцев.
Время понеслось в безумном темпе; Грация срочно собралась во Францию, а Дилекта нависала над списком известных зельеваров и гадала, под чьей маской могла прятаться Лацерта Розер, какого дьявола Гилен ведет совместный бизнес с Розером, который вообще должен смирно сидеть в Шотландии и не совать носа дальше Хогвартса, при чем тут стеклянные пирамидки вис директа, украденные у трупа Лацерты, и напряженно проклинала свое огромное пузо. Шекклболт хмуро молчал, впервые за последнее время, а в ответ на долгие расспросы изрек: «Я думаю, нас просветит Пастор».
Но Пастор талантливо прятался в особняке Малфоев.
Северус ломал голову; он как будто очнулся после крепкого сна и чувствовал себя прекрасно выспавшимся, но бесценного времени опять не хватало. Двадцать первое! Еще два дня, завтра и послезавтра, и наступит двадцать четвертое декабря, и ежегодный консилиум зельеваров начнется, и Северус отправится в Хельсинки. Он мерил гостиную шагами, вертел в руках фальшивую, не гоблинской работы пирамидку вис директа, то бросался перечитывать бесполезные досье на Розеров и на Гилена и также внезапно оставлял чтение, ощущая немедленную необходимость мчаться в Надежду и допрашивать и хозяина «Черного пса», где погибла Нарцисса, и Лено Розера, загадочного преподавателя Истории Магии из Флер-де-Круа, и Амальтею, почему-то находившуюся то у Лепринцев, то внезапно в Надежде…
Перед сном Гарри прижал Северуса к груди.
На следующий день Северус, взяв с собой Гарри, отправился за Пастором.
Северуса встретил Драко - без Пастора, но зато с прекрасной златокудрой Юноной, в просторной мантии, укрывающей круглый живот ждущей родов женщины.
«Воскресенье, - пояснил Драко, - у отца гости. Паркинсоны».
Из особняка Северус ушел ни с чем. Юнона-Пастор таинственно улыбалась и ни на шаг не отходила от заботливого мужа.
Вечером Дилекта вручила Северусу результат своих размышлений.
- Если бы это было возможно, я бы подозревала, что Лацерта - это Лепринц, - устало сообщила Дилекта. Северус хмыкнул. - Ладно. Возможно, это был Любоевич.
- Нет, - отрезал Северус, - он будет выступать на церемонии открытия. Сомневаюсь, что Кебнекайсе не проверила бы наличие в живых того, кто будет выступать на церемонии открытия.
- Может, это и была твоя Кебнекайсе? А сейчас вместо Розер ее будет играть кто-нибудь другой… Я знаю, что чушь, - Дилекта сжала губы. - Ничего не понимаю, честное слово. Может, она приезжала как одна из Монсини…
Северус покачал головой.
- Марков?.. Левий Ниманд? Идеальное прикрытие, между прочим.
Северус снова покачал головой.
Но эти имена и были написаны на самом нижнем листке: Любоевич, Марков, Монсини, Ниманд. Толстым угловатым почерком его троюродной сестры, почерком с сильным нажимом и высокими верхними хвостиками. Единственная осмысленная запись в пергаментах, лежащих на одном из десятков коричневых письменных столов подземного здания огромной лаборатории в Хельсинки.
* * *
Без пяти восемь. На любое организационное собрание следует приходить с получасовым опозданием, если нет цели бесполезно потерять время. Но в этот раз времени у Северуса было многовато - для сегодняшнего вечера. Остального времени катастрофически не хватало.
Северус снова оглядел свой номер: ужасно обычный, с аккуратно заправленной кроватью и коричневым лакированным столом, парой стульев, шкафом и креслом; с не повешенной в шкаф мантией, почти пустым сундуком, стопкой пергаментов, сборником таблиц Фламеля и «Если вы не уверены» Сяована Ли. Комната освещалась собранными в припотолочный шар свечами. Интересно, задумался Северус, могут ли волшебники, привыкшие к свечам, любить яркий свет? Или светлый свет? Ведь огонь свечей оранжевый, как ни крути, любые чары спадут, и останется только оранжевый огонек прячущегося волшебника, волшебника, который жмурится и ругается, попадая под яркий свет. Всю жизнь волшебники прячутся: если не от магглов, то от света. В особняке Гарри так мало свечей и так много «Огоньков» светящегося стекла.
Заперев номер и повесив ключ на крючке около двери, Северус отправился в Общий зал. Пять минут - это даже не столько, сколько занимает путь от номера до зала. Это в два раза больше.
Зрители консилиума, не те приглашенные «почетные члены», к которым относился и Северус, уже успели наводнить зал. Проработав в школе в сумме без малого два десятка лет, Северус успел твердо усвоить, что две сотни волшебников - это шум, наступания на ноги и куча мелких неприятностей. А вход в общий зал здесь, к сожалению, один. Пробираясь к первому ряду, Северус недовольно кривил губы. Его узнавали, приветствовали, просили поставить на чем-нибудь свою подпись и считали своим долгом спросить про войну, шпионаж, смерть и Гарри Поттера. На многих лицах Северус читал откровенную гордость за осведомленность о его биографии. Пару раз огрызнувшись, Северус пробил себе путь к первому перед сценой ряду.
Три кресла уже были заняты. На двух, демонстративно в разных концах ряда, надменно восседали двое волшебников, искоса поглядывающих друг на друга. На третьем кресле лежали две черные розы. Здесь уже никогда не будет сидеть Вульпекула Лепринц.
Ближним к Северусу оказался Каролус Любоевич, имеющий весьма неоднозначную репутацию. Все-таки зря Дилекта его подозревала, вот он, Любоевич, живой и вполне здоровый. Кивнув, Северус прошел мимо к противоположному концу ряда, где сидел Дамокл Белби, седеющий кудрявый волшебник, оживившийся при виде Северуса.
- А, Снейп! - Белби вскочил и потряс Северусу руку. - Рад видеть здесь адекватного человека! Ну как, порадуете меня в этом году? О чем у вас доклад?
- Вполне вероятно, что порадую, - улыбнулся Северус. - А, возможно, огорчу. Мой доклад посвящен борьбе с ликантропией.
Белби радостно расхохотался. Северус занял второе с края место, Белби тоже сел.
- Ну, рад слышать, что вы по-прежнему поддерживаете популярность моего зелья, - изрек он. Северус подумал, что многим свойственно счастливое качество слышать то, что они хотят.
- Жаль, конечно, что Лепринц умерла, - вздохнул Белби. - Такая молодая…
Северус задался вопросом, не сожалеет ли Белби о смерти Лепринц потому, что та больше не будет отсылать в «Современную Алхимию» статьи об Аконитовом зелье.
По залу прокатился дружный восхищенный вздох. Северус вместе со всеми обернулся к входу, но увидел только кучу сгруженных вокруг кого-то людей.
