И он вторит, потому что чертовы два дня показались вечностью не только ей. Спальня плывет: не движения, рывки — быстрые, хаотичные, но по-другому сейчас просто невозможно. Секунды, за которые они успевают рухнуть в одеяла, кажутся до тошноты долгими.
Мёрфи раздел бы ее еще там, на кухне, разложил прямо на столе, но тот был завален посудой и разбитыми надеждами на домашний ужин. И поэтому он склоняется над ней лишь сейчас, спустя сотню неумолимо долгих секунд, нетерпеливо разводит ноги. Впивается в губы и вбивается, рвано, неутолимо, навёрстывая упущенное. Крутит узлы в светлых волосах, хрипло шепчет в розовое ухо какую-то бессмыслицу, и вколачивается, выпуская из груди остатки воздуха. Одна за другой их обоих, истомленных разлукой, накрывают волны, почти одновременно, потому что дольше, чем на день, они не разлучались ни разу с того самого мига в гроте, когда он потерял бессмертие и обрёл нечто большее. Нечто лучшее. Нечто прекраснее.
— Есть у меня идея, чем тебе заняться до конца лета, — перебирая пушистые локоны, вдыхает запах: ромашка пополам с жженым сыром. Как дурак, улыбается и не может остановиться. За окном уже сгущаются нежные июньские сумерки, отражаются в ее огромных глазах и возвращаются в мир иными, несравнимо волшебными, наполненными, настоящими. — Гарантирую, времени на кулинарные эксперименты не останется.
Сара хитро щурится, предвкушая очередное предложение курсов лепки, живописи, волонтерства в местном приюте или похода по музеям: последние два месяца, не находящая себе места студентка перепробовала почти все, но дурная привычка искать острые ощущения так и не ушла. Мёрфи, которому удалось по-быстрому купить оставленный Аидой «Подземный мир», пропадал в клубе, самозабвенно переделывая тот под себя, ей же оставалось со скучающим лицом дергать парашютные стропы, выжимать газ, читать, гулять и лепить уродские кружки. Нормальная жизнь внезапно оказалась скучнее, чем она предполагала.
Иронично, не так ли?
— Неужели? — студентка давит зевок: остаться в постели хочется сильнее всего, но мыло ей просто необходимо. — Расскажешь?
— Не будешь больше готовить, расскажу, — усмехается Мёрфи, отвешивая лёгкий шлепок по обнаженной ягодице, когда Сара проскальзывает мимо в сторону ванной. — И пены побольше!
За стенкой начинает шуметь вода, слышится неразборчивое пение, лёгкий звон стеклянных пузырьков, и парень откидывается на подушки, прикрывая глаза и вспоминая первый раз, когда солгал Саре. Никогда бы не подумал, что этот момент настанет, но и советчики из гугла, и здравый смысл подсказывали — в таком вопросе лучше действовать тайно.
Патрик О’Нил слегка хмурится, но яркие голубые глаза смотрят спокойно, без раздражения. Точно такие же глаза остались в Нью-Йорке, и в груди у Мёрфи начинает тянуть: нет, за несколько часов вдали от дома он не соскучился… он затосковал. Нелогично, неразумно, но страшно хотелось выть.
Мужчина на пороге небольшого, утопающего в зелени дома в районе Парксайда терпеливо ждет, когда странный визитер соизволит открыть рот и объяснить, на кой черт вся округа была бесцеремонно разбужена ревом мотоцикла.
— Вы меня не знаете, сэр, но я надеялся, что мы сможем поговорить о Саре, — наконец, выдавливает из себя парень. По дороге в Балтимор план нагрянуть к О’Нилу-старшему казался вполне себе отличным, и он был уверен, что справится по щелчку. — Меня зовут Мёрфи.
На поверку встреча с простым работягой из Мэриленда оказалась куда страшнее, чем бой с Гераклом. Гоня от себя непрошеные воспоминания позорного проигрыша, собрался, представив конечную цель. Без сомнений, она того стоила. Она стоила всего.
— Что-то случилось? — сон с Патрика О’Нила как рукой смахнуло, а голубые глаза недобро заискрили. — Что с ней?
— Она в полном порядке, — поспешил успокоить мужчину Мёрфи, памятуя один из разговоров о прелестях смертной жизни, во время которого Сара на примере отца скупо объясняла причины и последствия сердечного приступа. — Здорова, бодра, семестр на отлично. Но я решил потревожить вас не просто так. Позволите войти?
Хозяин с облегчением выдохнул и приглашающее махнул рукой, поплотнее запахиваясь в смешной полосатый халат. Споро сварив кофе, мужчина поставил две ароматные кружки и сел напротив. Напиток оказался великолепен, и Мёрфи отвесил Саре из головы оплеуху. Девушка только растерянно развела руками, мол, талантом варить, жарить и запекать она пошла не папу.
— Слушаю, — сухо проговорил мистер О’Нил, минуя любезности и бессмысленную болтовню о погоде: сразу к делу. Вот теперь парень совершенно точно уловил семейное сходство.
— Я приехал просить руки вашей дочери, — с радостью принимая правила, так же прямо ответил парень. Вот так, просто и без предисловий. — Я хочу на ней жениться.
Мужчина неожиданно хитро прищурился, вновь подтверждая родство: такие же морщинки появлялись и на лице Сары всякий раз, стоило ей услышать нечто интересное или забавное. Разговор был бесспорно интересен, но чувствовать, что ты забавляешь человека, от которого зависело будущее, не меньше, было почему-то крайне неприятно. Парень будто балансировал на тонкой проволоке: страховки нет, а внизу бездна. Очередной сюрприз в новой человеческой жизни — страх неизвестности при очень сжатых сроках. Не выпуская из рук кружку, Мёрфи неотрывно смотрел на О’Нила, а тот продолжал бессовестно улыбаться, наблюдая за растерянным гостем.
— Сэр? — пауза затягивалась, и парень понимал, что Сара взяла от отца и дурную привычку молчать в самые ответственные моменты.
— Зови меня Патрик, — наконец, произнес мужчина. — Но лучше допивай кофе и уезжай. Боюсь, ты зря проделал такой путь.
— Я так не думаю, — отозвался Мёрфи. Страх ушел, уступив место уверенности — ни черта не зря он приехал. Он приехал за ответом, и он его получит. — При всем уважении, сэр… Я намерен добиться вашего согласия.
По уютной кухне разнесся смех: не такой, какой предполагаешь услышать от 50-летнего. Нет, то был задорный, искренний, легкий хохот, принадлежащий, скорее юноше, что только-только услышал забавный анекдот, и уже бежал пересказать шутку друзьям.
— Ценю твой напор, мой друг, но ты действительно приехал напрасно, — смахивая слезы, заявил мужчина. — Я не собираюсь тебя испытывать или проверять. Ни сложных тестов, ни суровых напутствий у меня нет. Если Сара сочтет, что ты достоин ее руки, значит, достоин. Если скажет «да», то и я буду не против. Понимаешь?
Но Мёрфи ни черта не понял.
Стойкое желание жениться на Саре пришло почти сразу, стоило ей впервые переступить порог их квартиры. Быть может, даже раньше, когда он только выбирал апартаменты, пока она отлеживалась в больнице. Или еще раньше, когда они уплетали фастфуд после заездов по заснеженному городу. Но тогда они были не одни — вокруг вертелись новые и старые боги, из-за каждого угла выглядывал мрачный Эдриан, недовольно качая головой и напоминая о пресловутом бессмертии, разделяющем студентку и Адского Пса.
И вот теперь, когда все преграды были разбиты одним движением легкой руки, решил сделать все правильно: долго выбирал кольцо, прикидывая, какая у него могла бы быть месячная зарплата, работай он как все; доставал несчастных продавцов, требуя показать то одно, то другое, то третье; не дыша, осматривал в темноте тонкие пальцы спящей О’Нил; штудировал статьи в интернете и придумывал правдоподобную историю, которая бы оправдала длительную поездку.
И для чего? Чтобы услышать такое?
— Простите, сэр… Патрик, но я не понимаю. Вы должны дать свое благословение. Это традиция, — опрокинув остатки кофе, недоуменно всмотрелся в искрящиеся на свету глаза О’Нила-старшего. — Не поймите неправильно, я рад вашей поддержке, но есть правило. Что мне ей сказать, когда она спросит о вас?
Ах, если бы парень знал, что по линии О’Нилов передается не только цвет глаз, но и проницательность вкупе с острым умом и умением быстро оценивать ситуацию, то уже давно бы догадался — сонный мужчина понял причину визита в тот самый момент, когда открыл дверь и заметил застывшего желтоглазого юношу на своем пороге. И так же быстро принял решение. Потому что если Сара только-только училась видеть людей насквозь, то ее отец полностью овладел ценным навыком.
