– Не отдал, а передал, – с важным видом поправил меня Флорин и от великой важности надулся.
А у меня от этих слов аж сердце ёкнуло и затрепетало в груди.
– Да, я не так выразилась, – торопливо поправилась я, – конечно же я имела в виду, что передал.
– Дак тому же Пахоту и передал.
– А что он ему сказал? Кому просил дальше передать?
– То мне не ведомо, – растягивая слова, сказал Флорин. – Спроси у него сама. Как раз следующий крест за моим будет его. Так что сегодня-завтра ты с ним поговорить сможешь. Вот и спроси.
Мы еще немного поболтали. Я сменяла у словоохотливого луковианца на вязанные носки большой куль с шерстью, правда она была крученная-перекрученная, частью даже рваная, но на носки вполне сойдёт.
Следующей стыковки я ждала, словно манны небесной.
Чтобы не зацикливаться на этой тайне, я пыталась себя отвлекать всякими бытовыми делами: заново вымыла пол во всем кресте (дважды!), перестирала все тряпки, одежду, и даже старую рассыпающуюся дерюжку, которую всучил мне один из узников на нижних уровнях взамен на четверть бутылки вина, а я взяла её лишь для того, чтобы она сгнила и превратилась в компост (но гнить она не хотела, зато начала рассыпаться в труху). Так вот даже её я, как смогла, вымыла.
Крест сиял стерильной чистотой. Больше мыть и стирать было нечего и меня опять начали одолевать всякие мысли. Вообще, находясь в неволе, я вдруг поняла, что больше всего на свете люблю всякие тайны. А еще больше – распутывать их. Возможно, в прошлой жизни я была Агатой Кристи. Или даже доктором Ватсоном. Шерлоком Холмсом я быть не могла, иначе давно бы уже всё выяснила.
Когда мыть больше ничего не осталось, я принялась за расхламление своих завалов. Моё почти ненужное в прошлой жизни умение вязать сослужило мне здесь, в неволе, хорошую службу – считай на пустом месте, с нуля, я обзавелась неплохим хозяйством. В обмен на вязанные вещи я выменивала всё самое необходимое. И хотя я, как и раньше, нуждалась в некоторых вещах, таких, как хорошая косметика или кофе, но зато в остальном у меня было всего в достатке. Постепенно всё это накапливалось, я обменивала с запасом, в таких условиях нельзя быть уверенной в том, что завтра будет такая же возможность обменять что-то, поэтому не отказывалась от лишних обменов. Поэтому у меня накопилось куча барахла: тюки, куски и отрезы тканей, мотки ниток всевозможных материалов, от шелка до шерсти, одежда, обувь, и даже меха. Да, да, памятуя слова дяди Лёни, я потихоньку готовилась к будущей свободе. А так как свобода была там, за стеклом, где царили стужа и ветер, снег и лёд, то готовилась я основательно, и меховая одежда входила в приоритет.
Поэтому разбирать всё это мне пришлось не один день.
Когда же я закончила, невольно сама себе удивилась – стяжательство никогда не было характерно для Машеньки Покровской, зато Мария, узница из креста, оказалась словно заправский хомяк-плюшкин.
В общем, скажу так: нельзя чего-то сильно хотеть – в результате можно получить совсем не то, о чем жаждешь. Еще недавно я мечтала о тайнах и интригах, которые я буду разгадывать, о всевозможных загадках и непонятных событиях.
Накаркала.
Проснулась от какого-то шума. Долго приходила в себя. Голова была словно чугунная. Когда немного опомнилась и ожила – первое что обнаружила – разбитая бутыль и мой лупрос Вася, который валялся на полу, раздавленным.
Я бросилась к нему, но нет, он был мёртв. Лежал среди веера стеклянных осколков.
Вне себя от потрясения, я оглянулась – в кресте не было никого. Я бы почуяла. Я вскочила и обошла все углы, заглянула в санузел, в чуланчик – нигде ничего. Внимательно всматриваясь на пол, я выискивала малейшие следы – ничего.
Как назло, пол я перед этим вымыла до скрипа и даже малейших признаков пыли там не было. Так что следов было не видно.
Бутылка сама упасть со стола явно не могла. Лежала почти у стены. Кроме того, даже если она и случайно свалилась, то не разбилась бы на миллионы столь мелких, почти в пыль, осколков. Да и Васю явно раздавили.
Кто это был?
Ответ очевиден. Мои тюремщики. Чертур приходил.
Волосы зашевелились у меня на голове.
И вот зачем он приходил?
Что искал?
И не потому ли я так крепко спала? А сейчас голова, словно налитая чугуном?
Что ему было от меня надо?
И зачем он убил Васю?
Хотел напугать меня? Предупреждение? Дал понять, что за мной следят? Или просто не любит лупросов?
Мысли носились в голове туда-сюда, и ничего внятного придумать я не могла.
Было страшно.
Настроение, которое появилось в последнее время, опять рухнуло куда-то под плинтус.
Спать я не могла несколько ночей подряд. Боялась, что только закрою глаза, как надо мной встанет, и будет стоять Чертур. Я вполне отдавала себе отчёт, что если он захочет войти, то опять напустит газу, или что они там ещё делают, что спишь как под наркозом, и зайдёт, и сделает, всё, что хочешь. Я это понимала.
Но всё равно глаза закрыть долгое время очень боялась. Такой себе детский иррациональный страх.
И так продолжалось до тех пор, как в один прекрасный момент меня буквально вырубило. Хорошо, что реакция у меня отточена – так что, когда подошло время дёргать рычаг, я очнулась, сходила дёрнула, вернулась к топчану и опять отключилась. И так несколько раз.
Когда окончательно проснулась, поняла, что в кресте ничего больше не изменилось – мой зелёный садик продолжал расти, как и рос. Все вещи на месте.
Так зачем он приходил и подчёркнуто-демонстративно убил Васю?
Это ещё предстояло разгадать.
Но сейчас все эти разгадки я отложила – послышался звук стыковки.
Я подбежала к люку.
За стеклом мне широко улыбался пожилой луковианец.
– Добрый день. – улыбнулась я ему и сказала на луковианском, – меня зовут Мария. А вас?
– Пахот, – ответил он.
Глава 24
– Пахот? – я с жадным любопытством разглядывала пожилого толстого луковианца и еле-еле удержала равнодушную маску на лице.
– Да. А что? – забеспокоился тот. – Что-то не так?
– Мне про вас рассказывал Флорин, – улыбнулась я.
– Надеюсь, ничего плохого? – вернул улыбку Пахот.
– Да нет же, наоборот, – ответила я (и решила дальше без реверансов, мол, будь, что будет), – он сказал, что Борис, ну это тот старик, что недавно погиб от удара Столба, так вот, Борис оставил вам кое-что…
– Да-да. Оставил, – медленно кивнул Пахот и моё сердце забилось. – Это для вас разве?
Размышляя, что делать дальше, я машинально кивнула.
– Тогда опишите этот предмет, и я с радостью его вам отдам.
– Черный чемоданчик, – торопливо сказала я, затаив дыхание.
– Правильно, – кивнул Пахот. – Подождите немного, я сейчас принесу.
Я подождала.
Когда Пахот вернулся с чемоданчиком, сердце мое билось, как сумасшедшее. Я даже не ожидала, что все будет вот так просто.
Не может быть!
Но так было.
Я забрала чемоданчик, оставленный Борисом, и спросила:
– Обмен будет?
Пахот с удовольствием выменял у меня вязанные носки и мокасины на книгу об известковании кислых почв (я читала всё подряд, в таких условиях выбирать не приходится) и жестяное блюдо-поднос, и на этом наша стыковка закончилась.
Я, конечно, сильно переживала, что, если кто-то, кому передавал чемоданчик Борис, узнает, что это я завладела передачей – результат может оказаться хуже, чем с Фавном и Щукарем. Для меня, конечно же.
Но на этот случай, я могу сказать, что меня Архитектор попросил забрать.
Если спросят, конечно.
А не как Щукарь – сразу травить начнут.
Я повертела в руках чемоданчик. Вместительный, тяжеловатый. Он был из чёрной, слегка потёртой недешевой кожи, что свидетельствовало о том, что чемоданчик прожил долгую и полную всяких событий жизнь. Я отстегнула крупный латунный замочек и заглянула внутрь.
