А ещё у меня была шуба из лисицы. Это ведь целое богатство здесь. Тёплая, пушистая. Я выменяла её у одной дамочки, которая пристрастилась выпивать. Всё вино уходило ей, а я взамен получила шубу. Почти не ношенная. Она была мне чуть великовата, но я, как капуста, оденусь же и как раз вполне нормально будет.
И обувь у меня была прекрасная. Валенки. Настоящие валенки.
Да, шуба и валенки сочетались как-то не очень, но зато мне будет тепло, и я дойду.
Дальше!
Я вытащила стопку книг. Взвесила её в руках.
Тяжелая, зараза.
Вздохнула и отложила книги в сторону. Жалко. Но ничего не поделаешь.
А вот тетради с записями перекочевали в чемодан. Как и десяток вязанных носков.
Мы в любом случае пойдём в Вольное. Больше идти некуда. А там живут люди. Такие же старики, как и я.
А старики любят тепло. А это значит, что за вязанные носки я смогу что-то для себя выменять, приобрести. Те же лекарства.
Кстати, лекарства!
Я метнулась к ещё одному тайничку и вытащила оттуда увесистый пакетик с лекарствами.
Из-за всего этого я чуть не пропустила время дёргать основной рычаг. От ужаса аж спина взмокла.
Обругала себя дурочкой дурацкой и волевым усилием заставила вернуться к рутине.
Нет, я также собиралась в дорогу, перебирала вещи. Откладывала то, что беру, и что остаётся здесь.
Так прошло полтора дня. Я допила свой кофе, полюбовалась Белым Безмолвием и вернулась к обыденным делам. Чемодан с вещами у меня собран. Часть выхода процарапано и пробито. Трудно, но что-то всё же получается.
Но сегодня у меня будет очень хороший день. Очень хороший. Прямо чувствую. Сперва я вкусно позавтракаю. Затем немного поработаю над выходом, там с одной стороны нужно ещё углубить щель. Я уже придумала, как сделать это быстро при минимуме усилий: вставлю заточку в щель и ударю по ней блином от штанги. Должно получиться хорошо.
Потом ещё нужно будет довязать шарф. Завтра стыковка с одной хорошей женщиной, хоть и луковианка она, но толковая. Я у неё всегда спички вымениваю. А то мои уже подходят к концу. Говорю же, что к кофе я пристрастилась в последнее время. В дорогу с собой нужно выменять побольше спичек. Потом пригодится.
И самое главное, не забыть… – но додумать мысль мне не дал сильный удар, и мой крест внезапно перевернулся почти с ног на голову, хорошо, я в это время держалась за рычаг, так что буквально повисла не нём. Затем крест вернулся обратно и стремительно начал падать…
Моё сердце тоже рухнуло вниз – чёртов скотина Столб ударил в мой крест молнией!
Кажется, я кричала.
С перепугу.
Но, как всегда, Машенька Покровская в таких ситуациях умеет держать себя в руках. Я глубоко вздохнула, и, цепляясь за стенку, поползла к топчану. Затем включила рацию:
– Ну вот и всё, ребятки, – выдавила я из себя вроде как спокойным голосом, хотя губы дрожали. – Отпрыгала своё старушенция. Не поминайте лихом убогую. Жаль архив с собой забираю…
Ой, что тут началось! Николаша, который Ворчун, кричал, плакал.
Ругался Арни:
– Скажи, что это шутка, Мария!
Я горько усмехнулась – он всегда был таким нетерпеливым, этот Красный Арни:
– Какие тут шутки, ребята. Падаю…
– Мария! Марьюшка моя! Марьюшка-а-а-а-а! – закричал Ворчун, его крик был переполнен болью, – Нет! Нет! Суки! Возьмите меня! Ублюдки! Нет! Марьюшка-а-а-а-а!
– Прекрати, Николаша! – велела я строго, но горло перехватило и вышло как-то жалко. – Ребятки! Вы главное боритесь! Не сдавайтесь!
Я всё говорила, говорила… сама не помню, что, давала какие-то наставления, советы. Это казалось важным. В оставшиеся пару мгновений хотелось успеть сказать так много. Всё то, что не успела сказать за почти восемь десятков лет жизни….
– Вы уж простите меня!
В эфире в голос плакал Ворчун. Рыдал, как ребёнок.
Послышался голос Гниловоза. Милый мальчик, он пообещал вытащить их и присмотреть за ними. Правильно. За ними нужен глаз да глаз…
– Мария! Оденьтесь! Всю одежду на себя, голову обмотайте побольше и держитесь! – ещё какие-то глупые советы, но он пытался, да, он пытался меня поддержать, подбодрить, перекрикивая рыдания Ворчуна.
Жаль, что молиться я так и не научилась.
– Спасибо тебе, милый мальчик! Я бабка крепкая! Я переживу! Точно пере…
ЭПИЛОГ
– Да зачем тебе это? – спросил Антипий, качая головой, – её крест, если судить по описаниям Шерифа и Красного Арчи, упал где-то аж в западной части. Во-о-он там.
Он махнул в сторону рукой и продолжил:
– Туда идти далеко. Мы не дойдём. Да и опасно это. Ты даже не представляешь насколько опасно.
– А охотиться на мишек не опасно? – невесело хмыкнул Гниловоз и невольно покосился на льдистую громаду Столпа за спиной, который казался порталом в призрачный мир или гигантским тусклым зеркалом. Дико болела голова. Игнорировать шепот здесь, на открытом пространстве было практически невозможно.
– Опасно, – кивнул Антипий и крепче сжал в руках трёхметровую самодельную рогатину из костей, – здесь всё опасно. Если не холодина, то те же снежные черви дожрут. Но есть вынужденный риск, а есть пустое баловство.
– Я и сам дойду, – мрачно сказал Гниловоз. – Двое суток, это максимум.
– Ну вот зачем она тебе?! Зачем?! Посмотреть на её труп? – неловко вздохнул Антипий, хватанув морозного воздуха, и закашлялся. Он судорожно отдёрнул толстый вязанный шарф легкомысленного апельсинового цвета. Зато тот был тёплым и закрывал почти всё лицо до самых глаз. Из-за того, что Антипий плотно намотал его аж в два слоя на ушанку, он был похож на большой морщинистый мухомор, – Фух! Чёрт! Чёрт!
Он перестал кашлять и вытер губы тыльной стороной ладони в меховой варежке.
Было не просто холодно, а очень холодно, так, наверное, чувствовали себя челюскинцы, выброшенные на огромную льдину посреди Ледовитого океана. Или группа, оставшаяся от экспедиции Овцына, когда всё ещё на характере и силе воли пыталась по скользкой наледи добраться до земли.
Ветер люто вздымал снежную пыль, остро швыряя её в лицо: Гниловоз тоже поправил шарф и огляделся. Вокруг только огромный открытый ландшафт из снега и льда. Изредка среди снежных барханов можно было увидеть намертво вмёрзшие в лёд обломки упавших когда-то крестов или зыбкие следы снежных червей. И всё. Белое безмолвие вокруг, свинцовое небо над головой, ледяной Столб позади, а дальше опять – снег, лёд, снег… и пустота…
– Похоронить её хочу, – упрямо сказал Гниловоз, – она не заслужила такого конца. Только не она.
– Да какая ей уже разница? – нахмурился Антип.
– Мы должны её похоронить, понимаешь?! – пристально посмотрел в глаза старика молодой охотник, – она же была у нас символом свободы. И Арчи, и Шериф… они её ждут. Хотят попрощаться… Так надо, Антип.
– Ну пошли, что ли? – буркнул Антип, видя, что переубедить молодого спутника не удастся. И вот кто бы подумал, что внутри он такой сентиментальный?
Её крест было видно даже издалека.
Он упал так, словно какой-нибудь местный зевс-громовержец изо всей дури злобно метнул распятие в землю – вонзился в лёд боком, уйдя почти до середины вниз. Крест был разбит, так что сверху послетала вся арматура, но сам корпус и обшивка, как ни странно, не пострадали. Пришлось изрядно им потрудиться, прежде, чем удалось вскрыть хотя бы одну часть железобетонного панциря. Хорошо, Антипий захватил лом. А у Гниловоза был топор и так удачно найденная по дороге кирка.
Глухо бухали удары, далеко разносясь по окрестности и, мерно отражаясь от ледяной глади, уходили в небо. Антипий после каждого грюка ещё и оглядывался, не сбежится ли вся живность из округи полюбопытствовать, что здесь творится. Уж шуму они наделали, что ой. Хорошо, Гниловоз уже имел дело с взломом креста, поэтому начали правильно – с кокпита. Поработали часа три, и стенка таки поддалась.
