– Нет! – воскликнул Джонатан.
Он знал, что значит оказаться у хирургов. В памяти Джонатана всплыли вонь рома, рвотных масс и вываливающихся внутренностей. Его воображению предстала куча отрезанных конечностей, сваленных под окном монастыря в Талавере, рядом с которым врачи установили свои столы. И черные ночные бабочки, вьющиеся вокруг фонарей. Боль в ноге то усиливалась, то ослабевала, и его начинало лихорадить, но он не был готов сдаться на милость хирургам.
– Нет! – вскричал он снова. – Я могу стоять и ходить. Давайте сперва покончим с этим безумием.
– Вы уверены, сэр? – с сомнением спросил капитан Саттон, но Джонатан решительно встал, использовав в качестве костыля брошенный кем-то мушкет.
Разговор с другом помог Джонатану вернуться к реальности, хотя и против его желания. Несмотря на мучавшие его приступы тошноты, они с капитаном осторожно пробирались по улицам мимо еще дымящихся развалин домов, разнимали дерущихся и отдавали приказы, которые иногда выполнялись, но чаще нет. Помогали уйти из жизни солдатам и горожанам, которых намеренно оставили на улице умирать в страшных мучениях без всякой надежды на спасение. В одном месте они вытащили солдата из бочки с бренди, хотя тут же стало ясно, что он уже захлебнулся и распекать его нет никакой надобности. В другом месте им пришлось стрелять из пистолетов, чтобы разогнать группу солдат, которые передрались, как сороки, из-за позолоченных побрякушек, украденных в соседней церкви. Шли часы, и сердце Джонатана сжималось все сильнее. Он не просто знал, а был совершенно уверен, что ни один из этих людей не сохранит свою душу прежней. Они либо утратят ее навсегда, либо черная гниль проникнет в ее самые дальние уголки. Более того, ему начинало казаться, что это уже произошло.
Потом внимание Джонатана и Саттона привлекли душераздирающие вопли. Кричала женщина. В Бадахосе многие женщины громко рыдали, или молились, или теряли сознание, или молча терпели надругательства. Но эта женщина кричала с таким неистовством, с таким исступлением, что Джонатан содрогнулся от этих звуков. Ему не хотелось стать свидетелем тех мучений, которые заставили их исторгнуть. Но его солдаты с мрачными лицами уже бросились к церкви, откуда они доносились. Женщина лежала в самом конце прохода, у возвышения, на котором стоял алтарь. Церковь была совсем маленькой. Через круглое окно в виде розы, в котором чудесным образом сохранились цветные стекла, вливался свет голубого и золотистого оттенков, освещая сцену насилия. Человек десять английских солдат окружили лежащую. По всей видимости, каждый уже успел воспользоваться ее беспомощным положением. С несчастной сорвали одежду, и вся нижняя часть тела была у нее в крови, и все равно она не оставляла попыток встать. Но каждый раз, когда она приподнималась, ее опрокидывали на пол ударом сапога. Когда Джонатан приблизился, один из солдат взобрался на женщину и снова стал ее насиловать. Она закричала с такой отчаянной яростью, что у Джонатана побежали мурашки по коже.
– Хватит! – взревел он, направляя пистолет на негодяя, сидевшего на ней, приспустив бриджи. – Немедленно прекратите. Это приказ!
На какой-то миг все лица повернулись к нему. На них был написан испуг. Повисла тишина, и бешено бившееся сердце Джонатана уже наполнилось надеждой, что его послушаются. Но потом солдат, который, похоже, был вожаком, здоровенный верзила с коротко остриженными волосами и рябым лицом, прорычал:
– Поцелуйте меня в задницу, сэр. Мы заплатили кровью за право повеселиться.
За его спиной Джонатан видел лицо женщины, которое на миг озарилось надеждой, тут же сменившейся отчаянием.
– Приказываю оставить ее в покое, – проговорил Джонатан, чувствуя, как начинает дрожать пистолет в руке.
В этот миг ему стало ясно: его авторитет командира стремительно падает, и этому не в силах помешать даже стоявшие рядом капитан Саттон и солдаты, оставшиеся под его началом. Он выстрелил в вожака, но пуля попала тому в плечо, причинив минимальный ущерб. Насильники и те, кто пришел с Джонатаном, набросились друг на друга, как злейшие враги, а не как товарищи по оружию, которыми были совсем недавно. Команда Джонатана и капитана Саттона оказалась в меньшинстве, но их дело было правое, и поначалу могло показаться, что это кое-что значит. Однако вскоре выяснилось, что обидчики женщины настроены весьма решительно. Один из них, размахивая охотничьим ножом, уже гнался по проходу между скамьями за своим противником, юношей лет семнадцати. Отступили и остальные. Капитан Саттон побежал следом за ними, пытаясь остановить малодушных. Джонатан остался один, и ему пришлось вступить в схватку с вожаком, тем самым солдатом, в которого он стрелял. Они пошли друг на друга с голыми руками и стали бороться. У Джонатана была искалечена нога, зато у верзилы болело плечо, и из раны хлестала кровь, стекавшая на мундиры обоих. Он был очень силен, но успел много выпить, а за деликатным сложением Джонатана скрывались железные мускулы. Вожак схватил его за шею и принялся душить, но Джонатану удалось просунуть большой палец в рану на плече до самой пули, впившейся в кость, вызвав невыносимую боль. Верзила взревел и отшвырнул от себя Джонатана с такой силой, что тот упал на колени. Перед ним на полу валялся чей-то мушкет с примкнутым штыком, измазанным кровью. Вставая, Джонатан схватил мушкет и, размахнувшись, изо всех сил ударил прикладом в рябое лицо обидчика. Раздался глухой стук, сопровождающийся треском ломающейся кости. Мужчина упал как подкошенный и больше не шевелился. Настала внезапная тишина, отозвавшаяся звоном в ушах Джонатана. Ему показалось, будто отравленная кровь закипает в его жилах. Когда он повернулся, чтобы уйти, у него за спиной раздался какой-то звук, взывающий к немедленному действию. Чьи-то руки ухватили его за локоть, и он, развернувшись, нанес молниеносный удар штыком. Лишь после этого Джонатан увидел перед собой лицо изнасилованной испанки и понял, что стал убийцей.
Женщина издала странный гортанный звук, словно пыталась проглотить воздух вместо того, чтобы его вдохнуть. Джонатан опустился на колени и постарался ее поддержать, когда она стала клониться вперед, все глубже насаживаясь на штык. Он не решался его выдернуть, потому что много раз видел, как это делают другие, и знал: в этом случае хлынет кровь и наступит быстрая смерть. Вне себя от ужаса, Джонатан отчаянно пытался придумать способ ее спасти, хотя понимал, что это невозможно. Он осторожно положил несчастную на спину, опустился на пол рядом с ней и обнял нагое тело. На груди у нее была кровь, шею покрывали ссадины. Вытянутое лицо имело жесткие, рубленые черты, но рот был красивый, полный и чувственный. Она пыталась заговорить, но это у нее не получалось. Раненая судорожно хватала ртом воздух и смотрела на Джонатана таким напряженным взглядом, что не вызывало сомнений: она пытается сказать ему что-то очень важное.
– Простите меня, – сокрушенно бормотал Джонатан снова и снова. – Lo siento, lo siento… [102] умоляю, простите.
Потом он принялся ее нежно укачивать, как ребенка, но женщина застонала от боли, и он перестал. Однако она продолжала смотреть на него пронизывающим взглядом, и ее черные глаза сияли в разноцветных лучах льющегося из окна света, как драгоценные камни. Затем умирающая подняла руку и протянула ее в сторону деревянных скамей, хватая воздух тонкими, изящными пальцами. Под ногтями виднелась кровь, от нее исходил запах женского пота, но в этот миг у Джонатана в голове не осталось никаких мыслей, кроме одной: сейчас эта женщина умрет у него на руках. Она повернула голову к скамьям и что-то пробормотала, но звуки ее голоса оказались слишком слабыми, чтобы сложиться в слова. Затем она снова обернулась и посмотрела в глаза Джонатану – в тот самый миг, когда ее оставила жизнь. Всего одно крошечное, почти незаметное изменение. Простое и необратимое, как ток времени.
Протянутая рука женщины обмякла и упала, голова склонилась на сторону, и Джонатан почувствовал, что переживает самый худший момент в своей жизни. А когда он подошел к скамьям, к которым так отчаянно тянулась его жертва, то нашел на одной из них маленького ребенка. Только теперь он понял, почему его мать была вся в крови и почему мысль о смерти приводила ее в такое отчаяние. Девочке явно было всего несколько дней. Крошечная и беззащитная, она была завернута в грязное одеяльце и совершенно невредима. Она спала. Глаза с черными ресницами были закрыты, окаймленное темными волосами лицо выглядело совершенно спокойным. Женщина не хотела покорно принять свою судьбу из-за ребенка, но Джонатан все же лишил эту крошку матери. Он взял девочку и нежно провел грязным пальцем по ее щечке. Кожа оказалась такой нежной, что Джонатан засомневался, действительно ли он ее коснулся. И в этот миг Джонатану стало ясно: его единственный шанс на спасение в этом крошечном чистом создании – он должен вытащить малышку из этой выгребной ямы.
