Бородатый Ван перекладывал испекшийся батат из жаровни в плетенную из бамбука миску. Вокруг сидела его семья – жена и четверо детей – и с шумом ела кашу. Первый протянул бородатому Вану пять цзяо и попросил:
– Мне самую большую.
Но тот дал ему самую маленькую бататину.
Первый сказал:
– Я не наемся.
– Большие для взрослых, а тебе хватит и маленькой. Держи, держи!
Первый посмотрел и сказал:
– Она даже меньше моей ладони. Не наемся!
– Ты же ее еще не съел. Откуда ты знаешь?
Первый подумал, что в этом есть своя правда, и взял бататину. Когда он вернулся домой, все уже ушли в ресторан. Он сел за стол и аккуратно стал чистить еще горячую бататину. Внутри она оказалась ярко-желтой, как солнце, и очень душистой. Уже по запаху чувствовалось, какая она сладкая. Он откусил кусочек. Потом еще три. И бататина кончилась. Он поводил языком по зубам. Аромат еще какое-то время продержался, но потом и его не стало. Тогда Первый вспомнил про кожуру. Он положил ее в рот и сквозь запах гари опять почувствовал сладостный аромат. Но кончилась и кожура. Он понял, что все-таки не наелся, и отправился к бородатому Вану.
Семья уже доела кашу и теперь вылизывала плошки. Первый сказал:
– Я не наелся. Дай мне еще одну бататину.
– С чего ты взял, что одной тебе мало?
– Я ее съел, и мне еще хочется.
– А она вкусная была?
– Да.
– Очень вкусная? Или просто вкусная?
– Очень вкусная.
– Ну конечно. Очень вкусного всегда еще хочется.
Первому показалось, что это убедительно, и он кивнул. Бородатый Ван сказал:
– Ступай домой. Ты наелся.
Первый вернулся домой, сел за пустой стол и стал думать о еде. Он представил себе, как вся семья ест сейчас горячую лапшу. А ему досталась только маленькая бататина. И он заплакал. Потом вытер слезы и решил, что тоже поест лапши.
Уже стемнело. Электричества давали мало, поэтому фонари горели тускло, как свечки. Первый очень торопился, он даже пыхтел от напряжения, но старался не бежать: он помнил, что родители учили после еды не бегать, иначе вся еда в животе сразу рассосется. Да и под ноги надо было смотреть. Он так старался, что даже прошел мимо перекрестка, где обычно светились огни ресторана «Освобождение», и заметил это, только когда уперся в переулок. Он развернулся и, на этот раз внимательно глядя по сторонам, воротился к ресторану. И двери и окна его оказались на замке, внутри было темно. Первый решил, что родители и братья уже съели лапшу и ушли, а ресторан закрылся. Он очень огорчился, что не успел, прислонился к фонарному столбу и опять заплакал. Двое прохожих обратили на него внимание:
– Чей же это мальчик тут плачет?
– Я сын Сюй Саньгуаня.
– А кто такой Сюй Саньгуань?
– Он с шелковой фабрики.
– Что же ты тут один стоишь? Уже поздно. Иди домой!
– Я ищу родителей. Они пошли в ресторан есть лапшу.
– Тогда иди в «Победу». А этот ресторан уж два месяца как закрылся.
Первый тут же пустился в путь. Он знал, что «Победа» в северной части города, у моста Победы. Он прошел улицу, переулок, еще одну улицу и вышел к реке. Наконец показался мост.
Ресторан «Победа» сиял огнями. От этих огней сердце Первого наполнилось радостью, и он понесся вприпрыжку, словно уже поел лапши. Но когда он перебежал через мост Победы и остановился у входа в ресторан, то оказалось, что его семьи там нет. Там вообще никого не было, кроме двух официантов, метущих пол.
Первый спросил:
– У вас тут ела лапшу семья Сюй Саньгуаня?
Официанты замели мусор прямо ему на ноги и сказали:
– Отойди.
Первый отошел, дождался, пока они выметут мусор на улицу, и опять спросил:
– Приходил к вам Сюй Саньгуань? С шелковой фабрики?
– Все, кто ел лапшу, давно ушли.
Тогда Первый сел под ближайшее дерево, уткнул голову в колени, обхватил их руками и зарыдал. Кругом стояла тишина – утих ветер, замерли листья, в ресторане перестали двигать табуретки – и в этой тишине только и было слышно, как он плачет все громче и громче.
Потом он устал плакать, успокоился и стал утирать слезы. Он услышал, как официанты запирают ресторан. Они подошли к нему и спросили:
– Ты почему не идешь домой? Что ты тут расселся?
– Сейчас пойду, только отдохну, а то ноги гудят.
Тогда официанты пошли прочь – до перекрестка вместе, а потом один завернул за угол, а другой пошел прямо. Наконец и он исчез из виду.
Первый встал и поплелся домой. В животе было пусто – словно он и не ел бататину. Силы убывали с каждым шагом. Когда он добрался до дома, все уже спали: Сюй Саньгуань храпел, Второй бормотал во сне. Только мать заметила его и сказала:
– Пришел.
Первый ответил:
– Я хочу есть.
Он постоял у входа, подождал. Наконец Сюй Юйлань спросила:
– Ты куда ходил?
– Я хочу есть.
Прошло какое-то время, и Сюй Юйлань проговорила:
– Ложись спать. Во сне есть не хочется.
Первый не тронулся с места. Но сколько он ни ждал, Сюй Юйлань больше ничего не сказала. Значит, она заснула. Тогда Первый ощупью добрался до кровати и лег. Он долго слушал в темноте, как храпит Сюй Саньгуань. Потом он подумал: этот человек не дал мне лапши. Из-за него я лежу голодный. Он часто говорит, что я ему не сын. Первый повернулся в ту сторону, откуда шел храп, и сказал:
– Ну, тогда и ты мне не отец.
Глава XXII
На следующее утро Первый съел кукурузную кашу, встал из-за стола и пошел на улицу. Сюй Саньгуань и Сюй Юйлань оставались в комнате. Второй и Третий сидели на пороге. Первый пробрался между ними. Второй поинтересовался:
– Ты куда?
– К отцу.
Второй обернулся и посмотрел на Сюй Саньгуаня. Тот сидел за столом и вылизывал плошку. Второй захихикал:
– Он же в комнате, а этот типчик пошел искать его на улицу!
Третий тоже засмеялся:
– Он, наверное, слепой!
Но Первого это не смутило. Он решил, что будет жить у своего настоящего отца – Хэ Сяоюна. Нет у него больше братьев, а есть две сестры. А к Сюй Саньгуаню он не вернется, даже если тот каждый день будет угощать его лапшой. И фамилия у него теперь будет Хэ, а не Сюй.
Дочери Хэ Сяюона тоже сидели на пороге. Увидев Первого, они отвернулись и стали смотреть в комнату. Первый сказал:
– Я ваш брат.
Девочки повернулись к нему. Первый заметил в доме Хэ Сяоюна и обратился к нему:
– Папа, это я.
Хэ Сяоюн вышел, замахал руками и переспросил:
– Папа? Ну-ка убирайся.
– В прошлый раз меня мама прислала, а в этот я сам пришел. Мама с Сюй Саньгуанем ничего не знают. Тогда я не хотел идти, а теперь хочу. Отец, я буду жить у тебя.
– Какой я тебе отец? Твой отец – Сюй Саньгуань!
– Родной отец – это ты!
– Еще раз так скажешь – получишь.
– Не получу!
Собрались соседи:
– Хэ Сяоюн, сын он тебе или нет, а так говорить с ним – не дело.
Вышла жена Хэ Сяоюна:
– Опять Сюй Юйлань со своими штучками! С одним мужиком переспит, с другим переспит, а потом кукушат подсовывает. Мы уже месяц живем впроголодь, несколько дней вообще не ели, скоро живот с задом срастется!
Первый подождал, пока она договорит, и сказал:
– Папа, я хочу лапши, своди меня в «Победу»!
– Слышали? Мы уже месяц жуем мякину, а он в ресторан собрался!
– Папа, я знаю, у тебя сейчас нет денег. Ты сходи в больницу, сдай кровь, а потом пойдем есть лапшу.
– Ах, еще и кровь сдать! – закричала жена. – Хочет моего мужа извести. А ты что стоишь, пентюх? Почему его до сих пор не прогнал?
Хэ Сяоюн рявкнул:
– Пошел вон!
Первый не сдвинулся с места.
– Папа, я тут останусь.
Хэ Сяоюн схватил Первого за шиворот и несколько шагов протащил на весу. Но потом ему стало тяжело, и он поволок его уже по земле. Первый оттягивал обеими руками воротник и хрипел. В конце переулка Хэ Сяоюн отшвырнул Первого к стене и прошипел:
– Еще раз припрешься – убью.
