Бенайау не мог взять себе листы из «Короны», потому что ни один из них не пропал после того, как манускрипт прибыл в Израиль, писал Ниссим. Он, видимо, провел расследование перед тем, как мне написать, потому что в качестве доказательства отослал меня к статье Бен-Цви 1958 года и к определенным страницам из книги Шамоша, которая, как он мне сообщал, «содержит важную информацию, подкрепленную вескими доказательствами».
Мои вопросы, считал он, «дурно пахнут», но тем не менее он решил мне ответить в надежде, что мною руководило искреннее заблуждение, а не «низменные помыслы», а также «для защиты чести покойного брата, который не может сам дать отпор участникам гнусной интриги, сговорившимся воспользоваться его отсутствием». Он приложил к письму документы, доказывающие, что конфликт в институте закончился добровольным уходом его брата с занимаемого поста, назвал тех, кто бросает в его адрес обвинения, «людьми вероломными» и выдвинул предположение, что обвинители Бенайау пытаются прикрыть других, действительно причастных к краже манускрипта, а то и сами связаны с кражей книг. «Почему они за сорок лет не обратились в юридические инстанции и не подали жалобу?» – задавал он справедливый вопрос.
Сотрудники института, как правило, отрицают возможность какой-либо связи между пропавшими книгами и пропавшими листами «Кодекса». Во время нашей беседы Цамерет настаивал на том, что листы «Короны» пропали до того, как манускрипт попал в институт, иными словами, никто в институте не несет ответственности за их исчезновение. Мое расследование не нашло никаких доказательств справедливости подобного утверждения, и, значит, мы остаемся со следующими фактами: в конце января 1958 года, перед тем как было зафиксировано отсутствие какой-либо существенной части манускрипта, «Корона Алеппо» попала в библиотеку, где книги хранились без должной степени строгости. В марте стало известно, что пропало двести листов.
В течение десятилетий исследователи Института Бен-Цви говорили о том, что они всюду разыскивают пропавшие листы. Они искали в старом Алеппо и в Бруклине, в Сан-Паулу и в Рио-де-Жанейро. Они просили швейцарского экстрасенса поработать с картами Южного Ливана. Они глядели всюду, только в зеркало взглянуть позабыли.
4. Бахийе
– Я родилась в 1936 году в Алеппо, – сказала мне дочь смотрителя синагоги. – Вы не против, если я закурю? – Она сделала затяжку. – Там в синагоге – две двери, – она говорила о своем детстве, и глаза ее были устремлены в какую-то точку. – Одна дверь огромная, засов вот такой, – она раздвинула руки на метр, – а ключ такой, – она показала на руку от локтя до кончиков пальцев. – Но мы входили через маленькую дверь.
Я даже не могу описать вам эту атмосферу. Что-то навевало на тебя чувство покоя, небесной красоты, которую невозможно… – голос ее сорвался. Забытая сигарета тлела на краю пепельницы. – Невозможно описать, как это было прекрасно. Вышитые золотом благословения, хрустальные и серебряные подсвечники… – Она закрыла глаза. – Поднимаешься на три ступеньки, потом спускаешся на две и попадаешь в темноту, и вот вы в пещере, где хранится сейф.
Мы сидели в ее квартирке, в видавшем виды доме к югу от Тель-Авива. Дочери синагогального смотрителя было семьдесят четыре года. Больше шестидесяти лет она не видела места, где родилась, но говорила о нем так, будто все это еще существует. Они с сестрами и братьями жили дома. Отец обслуживал синагогу. Великая книга была там, внутри, в том самом месте, где в целости и сохранности находилась шесть столетий.
Дочь смотрителя была первым человеком, у которого я взял интервью при подготовке этой книги. Меня захватили ее воспоминания о главной синагоге и хранившемся там сокровище. Я собирался написать оптимистическую историю про спасение «Короны», а вместо этого испытал чувство человека, который нечаянно открыл шкаф, и на него вдруг рухнула груда забытых вещей.
По ходу своих изысканий я все читал и перечитывал произведение, представляющее собой классический пример страстей, которые может пробудить в человеке книга, – роман итальянского писателя-медиевиста Умберто Эко «Имя розы». В этом романе странные и жестокие события, происходящие в монастыре, связаны с некой имеющейся в библиотеке запретной книгой. Там хранится единственный экземпляр труда Аристотеля о комедии, который спрятан, потому что истина, заключенная в этом труде, представляется церкви слишком опасной для их вероучения. Эта книга становится источником страстей и вожделения для монахов, часть которых знает, что в ней написано, а другая не имеет об этом понятия. Роман заканчивается на том, что страсти людские, выпущенные на волю содержанием этой книги, уничтожают ее самое и сжигают монастырь.
«Корона» была привезена в Алеппо в четырнадцатом веке. Ее держали в закрытом помещении главной синагоги, и, пока она там находилась, ничто ей не угрожало. За годы пребывания под бдительным оком хранителей она из источника знания, направленного на усовершенствование человека – к чему и стремились ее создатели, – превратилась в очень ценную священную реликвию, подобную осколку кости или волоску в христианском храме. После погрома, который последовал за голосованием в ООН 29 ноября 1947 года, толпа вытащила «Кодекс» из потайного убежища, а синагогу спалила. Главная часть книги была утрачена, а старинная община, ее хранившая, вскоре рассеялась по белу свету.
Если бы толпа уничтожила «Кодекс Алеппо», мой рассказ оказался бы проще. Возможно, он закончился бы аналогией с нападением крестоносцев на Иерусалим в конце одиннадцатого века, когда они похитили «Корону», отняв ее у владельцев: в Иерусалиме мародерами были христиане, стремившиеся очистить святой город от иноверцев, а в Алеппо это были мусульмане, вымещающие гнев из-за собственного бессилия на беззащитной местной общине, гораздо более древней, чем они сами. Однако если анализ, изложенный на этих страницах, окажется верным, ущерб этой великой книге был причинен не внешними врагами.
Страсть к обладанию старинными и прекрасными вещами – дело не новое. Картины и другие предметы искусства повсеместно крадут и сбывают за огромные деньги. Но здесь украденная вещь была не образцом красоты, а книгой, осуждающей кражу. Страница, где сказано «Не кради», была украдена. Исчезли и заповеди: «Не произноси ложного свидетельства», «Не желай ‹…› всего, что есть у ближнего твоего», «Не убивай» [42].
Еврейская Библия, совершеннейшим экземпляром которой стал этот «Кодекс», использованный самим Маймонидом, была создана для того, чтобы служить нравственным компасом для человечества. Его история – это трагическое отражение человеческой слабости. «Корона» стала плодом трудов многих поколений ученых, живших в Тверии, попыткой совершенного изложения Божественного слова. Она была уникальным в своем роде творением и свидетельством веры ее создателей. И она подверглась поруганию. Нет сомнения, что Маймонид воспринял бы эту историю с чувством великой горечи, но и с грустной улыбкой узнавания: что поделаешь, таков он, человек. История этой книги, сказал бы он, не вызовет удивления у тех, кто ее прочел. «Нет ничего нового под солнцем, – читаем мы у Екклесиаста. – Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас» [43]. Кстати, и эти изречения оказались в числе пропавших фрагментов.
Те, кто поняли назначение этой книги, и те, кто его не поняли; те, кому важно было ее сберечь и кто решил ее уничтожить; те, кто искал ее с праведной целью, и те, чьи помыслы были низменны и корыстны, – всех этих людей с их разнородными побуждениями вобрала в себя эта книга еще до того, как пала их жертвой. Мы можем поместить ее в один ряд с легендой об Авеле и Каине и сказанием о золотом тельце – притчах о путях наших поражений: манускрипт, переживший тысячу бурных лет истории, в нашу эпоху был предан людьми, которым доверили его охранять. Он пал жертвой инстинктов, которые призван был сдерживать, и истреблен созданиями, о спасении которых должен был печься.
