— Да, — отозвалась Рэйчел. — Я слыхала.
— А ей плевать. Ее это совершенно не волнует.
— Сто пятьдесят футов — сколько это этажей?
— В зависимости от их высоты. И на этот счет у нее что ни день, то новые требования. На данном этапе этажей одиннадцать.
— Одиннадцать? Зачем ей столько?
— Планировка тоже постоянно меняется. Я получил от нее только что новые инструкции. Минут десять назад. Вот, не хотите взглянуть? Так вы скорее поймете, с кем мы имеем дело.
Рэйчел в конце концов села и придвинула табурет поближе к столу. Порывшись в бумагах, мистер Блейк вытащил из вороха то, что искал. На чертеже яма была представлена в виде высокой колонны, разделенной на одиннадцать горизонтальных секций, каждая пронумерована и поименована.
— Это первый этаж, — начал объяснять он. — Там они держат машины, как известно. Затем этаж номер два, здесь будет детская игровая комната с полноценным боулингом. Под ней кинотеатр. Далее спортзал. А потом pièce de résistance [21] — бассейн. И он займет три этажа.
— Три этажа?! Почему три?
— Потому что она хочет трамплин для прыжков в воду. Высокий. И пальмы. Пальмы! — Он расхохотался почти истерически. — Нам придется затащить туда пальмы. — Мистера Блейка опять затрясло, но несколько глотков чая умерили дрожь, и он ткнул пальцем в следующий уровень: — Теперь мы на восьмом этаже в винном погребе. С температурным режимом, естественно. Девятый уровень — хранилище ценностей. С соблюдением всех правил безопасности. Туда надо будет добираться на специальном лифте, обычные лифты там останавливаться не будут. Десятый уровень — повезло же вашей братии, здесь вы будете жить. Помещения для персонала.
— Хотите сказать, из дома нас выселят?
— Точнее, переселят — под землю. Забудьте о дневном свете, вы сможете на него полюбоваться только в рабочие часы.
— Так, ладно… А этот, — она указала на последний уровень на чертеже, — номер одиннадцать. Что там будет?
— Номер одиннадцать? — засмеялся мистер Блейк. — О нем-то она и сообщила мне сегодня утром. Ее новая идея. И она только что мне об этом сказала.
— Но для чего он?
— Ни для чего. Она не может придумать, что с ним делать.
— Тогда зачем его выкапывать? — не поняла Рэйчел. — Почему она этого хочет?
— Хочет, — ответил мистер Блейк, — потому что его можно вырыть. И потому что она может себе это позволить. А еще потому, что… ну, например, ни у кого нет одиннадцатиэтажного подвала, а у нее будет. Или она слыхала, что у кого-то десять этажей, и решила их перещеголять. Кто ее знает? Она безумна. Эти люди, они больные на всю голову. — Он еще раз поглядел на чертеж и показал на уровень номер 11 подрагивающим пальцем: — Вот оно, прямое тому доказательство.
12
От: Вэл Даблдэй
Кому: Рэйчел Уэллс
Тема:
23 / 01 / 2015 21:55
Дорогая Рэйчел,
Я собиралась написать тебе, с тех пор как мы с тобой тогда случайно встретились. Но очень трудно сказать то, что нужно сказать.
Ладно, не буду ходить вокруг да около. Я бы хотела написать, что была рада увидеть тебя, если бы не знала, что ты заметила мое смущение и неловкость. А если уж совсем начистоту, я испытывала жгучее унижение. Как ты наверняка догадалась, я брала продукты не для старенькой соседки. Нет у меня никакой старенькой соседки. Я брала их для себя.
Да, я работала на телевидении несколько лет назад. Участвовала в кошмарном реалити-шоу, но деньги, что мне заплатили, скоро кончились. В основном они ушли на покрытие долгов, а остальное я ухнула на студийную запись демоверсии моей новой песни, заплатив втридорога, что было большой глупостью с моей стороны, потому что никто не захотел эту песню слушать и в моей жизни ничего не сдвинулось с места. Я вернулась в библиотеку, но рабочие часы всё урезали и урезали, пока меня наконец не отпустили. («Отпустили» — каково выраженьице, а? Я даже научилась говорить, как они.) После той телепередачи у меня диагностировали «вьетнамский синдром», за что полагаются кое-какие выплаты по болезни, плюс у меня есть пособие по безработице и налоговые льготы. Так и живу, нелегко приходится, особенно зимой, когда из экономии я почти не включаю отопление, но в продуктовом банке в тот раз я была впервые. Раньше я и вообразить не могла, что стану побирушкой, выпрашивающей дармовую еду. После встречи с тобой больше я туда не ходила.
Вообще-то я хотела рассказать не о себе, а об Элисон. Тогда я ответила тебе, что «она вся в делах, замотана», и опять соврала. Точнее было бы выразиться «на нее завели дело, и она мотает срок». (Прости за дурацкий каламбур. Но порой я думаю, что когда припрет, то лучше смеяться, чем плакать.) Ее усадили на полгода в Иствудскую тюрьму в Глостершире за мошенничество с пособиями. Но реальный срок вдвое короче, и это означает, что очень скоро она выйдет на волю. Не стану нагромождать подробности, скажу лишь, что ее подставила одна сука-журналистка, напечатавшая ужасную злобную статью об Элисон (см. ссылку). Статейка вышла более года назад, нас тогда просто замордовали. Когда мы с тобой столкнулись в банке, Элисон только начала отбывать срок. Естественно, я рассказала ей о встрече с тобой, и она взяла с меня слово, что я не расскажу тебе о том, что случилось, но, по-моему, ей уже надоело таиться. Думаю, если ты захочешь ее навестить, она будет не против. Записаться на посещение можно по интернету, ссылку я добавлю, но пойму, если ты откажешься в силу занятости.
И кстати, Рэйчел, выглядишь ты отлично — Оксфорд явно пошел тебе на пользу, — но я так и не поняла, что ты делала в том месте. Хотя, если мы возобновим общение, надеюсь, ты меня просветишь. С удовольствием увиделась бы с твоей мамой. Часто вспоминаю нашу безумную поездку на Корфу — когда это было? Лет десять назад? Счастливое было время.
С любовью,
Вэл.
* * *
Жозефина Уиншоу-Ивз
Искусство обмана
Черная одноногая лесбиянка на пособии — не досужая выдумка, однако в реальности черная одноногая лесбиянка на пособии еще и мошенница.
Элисон Даблдэй — архетипичный образец клиента нынешней соцзащиты. Британский леволиберальный истеблишмент из кожи вон лезет, лишь бы помочь таким, как она.
Когда в подростковом возрасте у нее возникли проблемы с левой ногой, наше доблестное государственное здравоохранение снабдило ее новой удобнейшей ногой — не протез, а произведение искусства! — разве что в бирмингемской больнице она пролежала больше месяца, и опять за счет налогоплательщиков. С этой минуты она обрела право на пособие по инвалидности. И получает его до сих пор — в придачу к льготам по оплате жилья, а точнее, четырехкомнатного домика-игрушечки в Экокс-Грин, модном районе Бирмингема, где она проживает со своей любовницей Селеной.
Ни та, ни другая не работают, и обе имеют право на пособие по безработице. При том что у Элисон уже есть работа — и чрезвычайно прибыльная: в качестве «самопровозглашенной» художницы в одной из комнат у себя дома она устроила студию. Там она и создает пресловутые «политические» портреты бездомных.
Элисон Даблдэй заставляет их часами сидеть в позах, вызывающих в памяти изображения европейских монархов кисти великих мастеров вроде Тициана и Ван Дейка. «В моих картинах я пытаюсь придать этим обездоленным людям величие и стать королей и королев прошлых веков», — говорит она.
Стоит ли упоминать, что пока другие талантливые художники — не нажимающие в своем творчестве на те же политические кнопки — прозябают в безвестности, откровенно идеологическая живопись Элисон пользуется в Лондоне большим спросом у заядлых и безответственных болтунов.
На частном показе в прошлом месяце в модной галерее «Арт-Ректалл» в Хокстоне цены на ее произведения доходили до 20 000 фунтов. Тем не менее восторженная публика, что состояла сплошь из социалистов, утоляющих жажду шампанским, и завзятых лондонских позеров, расхватала почти все картины.
