– Моя сестра Кара, – отвечаю я.
У нее приоткрывается рот, и я понимаю, что папа ей ничего об этом не говорил.
– А ты тоже наследник?
– Нет.
Когда я нашел полис в папке между документами на автомобиль и отцовским паспортом, то прочел его от первой до последней буквы. И стал строить догадки: отец вычеркнул меня из полиса после того, как я уехал, или он приобрел полис уже после моего побега?
– Ты удивился?
– Не очень.
– Разозлился?
Я вздернул подбородок.
– Я уже шесть лет сам зарабатываю себе на жизнь. Мне его деньги не нужны.
– Следовательно, инициатива, которую ты проявил, чтобы стать опекуном отца и иметь возможность принимать решения о его дальнейшей судьбе, не преследует материальные интересы?
– После смерти отца я не получу ни копейки, если вы об этом.
– Эдвард, – спрашивает Джо, – как ты думаешь, чего бы сейчас хотел твой отец?
– Протестую, – возражает Циркония Нотч, – это личное мнение.
– Верно, адвокат, – соглашается судья, – но я бы хотел его услышать.
Я собираюсь с духом.
– Я разговаривал с врачами, задавал сотни вопросов. Я знаю, отец не очнется. В детстве он рассказывал мне о больных волках, которые начинали морить себя голодом, потому что знали, что являются обузой для стаи. Они держались на опушке, пока настолько не слабели, что ложились и умирали. И не потому, что не хотели жить или не хотели поправиться, а потому что ставили всех, кого любили, в невыгодное положение. Мой отец первым бы сказал вам, что он думает, как волк. А для волка стая превыше всего.
Когда у меня хватает духу взглянуть на Кару, возникает ощущение, что меня мечом пронзили. На ее глазах слезы, плечи дрожат, но она старается держать себя в руках.
– Прости, Кара, – обращаюсь я к сестре. – Я тоже его люблю. Знаю, ты не поверишь, но это правда. К сожалению, я не могу пообещать тебе, что он поправится. Этого не произойдет. Он бы сам сказал тебе, что пришло его время. Что ради семьи он должен уйти.
– Это неправда! – ершится Кара. – Все ложь! Он никогда бы не оставил меня. И ты его не любишь. Никогда не любил.
– Мисс Нотч, успокойте свою клиентку, – говорит судья.
– Кара, – бормочет ее адвокат, – придет и наш черед.
Джо поворачивается ко мне.
– У вашей сестры явно иное мнение. Почему так?
– Потому что она чувствует свою вину. Она тоже пострадала в аварии. Она поправилась, а он нет. Я не говорю, что она виновата, – просто она слишком близко к этой ситуации, чтобы иметь возможность принимать решение.
– Примерно то же можно сказать и о тебе – ты слишком далек от нее, чтобы принимать решение, – замечает Джо.
Я киваю.
– Знаю. Но с тех пор, как я здесь, я понял одно. Когда уезжаешь, думаешь, что все останавливается. Что мир застывает и ждет тебя. Но ничего не замирает. Здания продолжают сносить. Люди попадают в аварии. Маленькие девочки вырастают. – Я поворачиваюсь к Каре. – Когда ты была маленькой, то летом ходила в городской бассейн и прыгала с вышки плашмя в воду. И хотела, чтобы я выставлял тебе оценки, как это делают на олимпиадах. Чаще всего я был слишком занят чтением, поэтому просто выдумывал оценку. Если она оказывалась слишком низкой, ты просилась прыгнуть еще раз… У тебя либо получается, либо нет, и тебе придется жить с тем, что ты сделал. Я не видел отца шесть лет и всегда думал, что в конце концов мы поговорим. Думал, что он извинится, скажет, что сожалеет, или я это скажу – но все будет, как в фильмах «Холмарк», где в конце все образовывается и все счастливы. Этих шести лет не вернуть, но все же в любой момент я мог бы снять трубку, позвонить отцу и сказать: «Привет, это я». – Я лезу в карман и ощущаю эту подсказку судьбы. – Однажды, когда мне было пятнадцать, он мне поверил. Я хочу, чтобы он знал: что бы ни произошло, несмотря на то что я уехал, он все равно может мне доверять. Хочу, чтобы он знал: я сожалею о том, что между нами все так сложилось. Возможно, у меня никогда не будет шанса сказать ему это в лицо. И это единственный доступный мне способ сказать об этом.
Неожиданно я вспоминаю, что случилось в отцовском кабинете после того, как я подписал договор. Ручка выскользнула у меня из рук, как будто обожгла пальцы. Отец взял мой бокал с недопитым виски и осушил его. «Ты, – сказал он, – умен не по годам. Справишься с этим лучше меня».
Я цепляюсь за этот комплимент, за это сокровище – так устрица баюкает жемчужину, совершенно забывая о боли, которая позволила этому свершиться.
«Не ошибись, – наставляет меня Джо перед началом перекрестного допроса. – Может сложиться впечатление, что Циркония Нотч выращивает у себя на приусадебном участке марихуану и вяжет свитера из собственных волос, но она настоящая пиранья. Раньше она работала на Дэнни Бойла, а уж он подбирает себе адвокатов, руководствуясь тем, как быстро они умеют пить кровь».
Поэтому, когда адвокат Кары, улыбаясь, подходит ко мне, я цепляюсь за сиденье кресла свидетеля, готовясь к сражению.
– Похоже, вы пытаетесь убедить суд в том, что в пятнадцать лет были достаточно взрослым для того, чтобы отец наделил вас правом принимать решения, касающиеся его здоровья, – начинает она. – Однако сейчас вы возражаете против того, чтобы ваша сестра, которой через три месяца исполняется восемнадцать, была наделена тем же правом?
– Мой отец сам сделал свой выбор. Я его об этом не просил, – отвечаю я.
– Вам известно, что Кара ведет все финансовые дела отца, оплачивает его счета?
– Я не удивлен, – признаюсь я. – Когда я был в ее возрасте, это была моя обязанность.
– Вы не видели отца шесть лет, верно?
– Да.
– Существует ли вероятность того, что он написал другой документ – например, назвал Кару своим опекуном касательно вопросов, связанных с его здоровьем, – а вам о нем не известно? Или, может быть, вы что-то нашли… и выбросили?
Встает Джо.
– Протестую! Безосновательно…
– Снимаю вопрос, – соглашается Циркония Нотч, но во мне зарождаются сомнения. А если отец действительно назначил Кару или кого-то еще, и мы пока просто не нашли эту бумагу? Или он передумал, а я был слишком далеко и ничего не знал? Я не считаю убийством отключение человека от системы искусственной жизнедеятельности согласно его желанию. Но если окажется, что он хотел не этого?
– Вы бы назвали себя импульсивным человеком, Эдвард?
– Нет.
– Неужели? Разве вы не убежали из дома после горячего спора? Это ненормальное поведение.
Джо разводит руками.
– Ваша честь! Где же в этом ценном суждении вопрос?
– Протест удовлетворен, – произносит судья.
Циркония нисколько не смущается.
– Вы бы назвали себя человеком, который любит контролировать ситуацию?
– Только собственную судьбу, – отвечаю я.
– А как же судьба вашего отца? – стоит она на своем. – Вы же сейчас пытаетесь контролировать и ее, не так ли?
– Он сам меня просил, – натянуто отвечаю я. – И он вполне определенно и открыто высказал свои желания: он подписал бумаги, чтобы стать донором органов.
– Откуда вам это известно?
– Это указано в его водительских правах.
– Вам известно, что в штате Нью-Гэмпшир недостаточно небольшого значка на правах, чтобы стать донором? Что необходимо также официально зарегистрироваться на сайте?
– Ну…
– А вам известно, что ваш отец официально не зарегистрирован?
– Нет.
– Вы не считаете, что он не сделал этого, потому что передумал?
– Протестую! – восклицает Джо. – Это всего лишь предположение.
Судья хмурится.
– Я разрешаю этот вопрос. Мистер Уоррен, отвечайте.
Я смотрю на адвоката.
– Мне кажется, он не сделал этого потому, что просто не знал об этой процедуре.
– А вам известно, что он думал, потому что последние шесть лет вы были с ним невероятно близки… – с сарказмом добавляет Циркония. – Держу пари, вы вели долгие откровенные беседы по ночам. Ой, подождите, вас же здесь не было!
