эту секунду дом будто сошёл с ума. Раздался пронзительный визг. Её поглотила темнота, и возле кровати кто-то начал жевать её нежную плоть с жутким чавканьем. Она была жива, она кричала, но её крики заглушались топаньем ног и смехом.
Я потянулся и зевнул.
– Ребят, давайте потише, я хочу выспаться, – попросил я, – и чтобы завтра всё было убрано, идёт?
Звуки внизу стихли. Я довольно улыбнулся, перевернулся и лёг поудобнее. Теперь я могу поспать. Жаль только, что этой девчонки им вряд ли хватит надолго.
Пыльный чердак. Паутина причудливым узором обрамляет стены. Сквозь занавешенные окна не пробивается ни малейшего лучика света. Этот закуток – единственное место, где я чувствую себя в безопасности.
Вот уже несколько лет прошло с тех пор, как начались приступы. Это не даёт мне спокойно жить. Я перестал есть, перестал спать, забыл, где мой дом и кто я сам.
Пожелтевшие карточки фотографий в моих руках. То немногое, что осталось. Старый проектор оживит ленту единственного фильма, что я нашёл.
Тихий щелчок. Расплывчатые изображения чужих судеб колышутся на грязной простыне. Это была история какой-то семьи.
На сменяющих друг друга кадрах счастливые лица детей – мальчика и девочки, бегающих вокруг родителей. «Хм… Наверное, у них было хорошее детство», – эта мысль посещала меня каждый раз, когда камера была направлена на заливисто смеющихся ребятишек.
Тихий треск становился всё громче и продолжительнее. Это вывело меня из состояния задумчивости, и я обернулся на звук. Ничего страшного, просто старая плёнка, видимо, не выдерживала напора проектора. Я посмотрел обратно на самодельный экран. Крохотные трещинки стали появляться всё чаще, разламывая изображение. Вдруг лицо мальчика на фоне дома лопнуло и исчезло. Немного помедлив, я выключил теперь уже ненужный проектор.
За мной следят. Я явственно чувствую взгляд на своей коже. Это он. Он нашёл меня. Надо бежать.
Приступ паники охватил меня. Единственная мысль кричала и билась в исступлении в воспалённом мозгу: «Беги!».
Распахнув дверь своего последнего убежища, я буквально пролетел три этажа вниз по лестнице и выбежал в фойе. Это была заброшенная полуразрушенная больница, которую должны скоро снести. Я до последнего момента был уверен, что здесь меня точно не найдут. Я ошибался. В дневном свете, пробивающемся сквозь разбитые стекла окон, была видна старая стойка регистратуры. Среди всей пыли и хаоса ярко выделялась огромная двустворчатая белая дверь, как символ надежды. Осталось ещё немного… Выход.
Яркий свет на какое-то время ослепил меня. Я понимал, что нужно убираться от этого места как можно дальше, но у меня не было никакого представления куда. Раздумывать времени нет. Сорвавшись с места, я помчался в толпу людей. Так будет сложнее меня найти.
Я терзал себя слабой надеждой, что смогу попросить помощи у кого-нибудь. Должны же быть добрые люди в этом чёртовом городе. Я развернул ближайшего ко мне человека и отшатнулся в ужасе. Взгляд на такое знакомое лицо отозвался тупой болью в висках. Сколько же ещё он будет меня преследовать? В панике, смешанной с отчаянием, я стал разворачивать людей одного за другим. Но каждый из них смотрел на меня его глазами.
Боже, не хочу больше находиться здесь. Мнимое спасение обернулось невыносимым издевательством. Пока я продирался сквозь толпу, прохожие оборачивались, глядя на меня с непониманием и возмущением, но мне было без разницы. Моей задачей было вырваться и убежать отсюда как можно дальше. Туда, где он меня не найдёт.
Поначалу эти приступы были малозаметными. Я чувствовал лёгкий дискомфорт от мысли, что на меня смотрят. Чуть позже стал отмечать, что мои знакомые похожи друг на друга, как списанные с одного человека копии. В какой-то момент я действительно понял, с какого именно человека были списаны эти копии. Тогда же резко ухудшилось моё состояние. Он начал преследовать меня повсюду. Я уехал из родного города, не в силах больше находиться там. Однако это ничего не изменило – где бы я ни был, он и его взгляд на моей спине уже стали моими спутниками.
Я пробежал пару кварталов и, не глядя, завернул в подворотню. Споткнулся о какую-то корягу и упал. Моральная боль встретилась с физической, и они сплелись воедино. Скрючившись и закрыв лицо руками, я заплакал. Хватит с меня. Я больше не могу. Я так устал. А он…здесь. Я точно знаю, он совсем близко. Что ж… Пришло время расставить всё на свои места. Я не могу бегать вечно. Я решительно выдохнул и поднял голову. Я посмотрел в глаза страху, в глаза, которые выглядывали из-за каждого поворота. Посмотрел в это лицо, которое преследовало меня так долго. Посмотрел на этого человека, который снился мне по ночам. Он подошёл ко мне, и я услышал этот почти забытый голос.
– Привет, пап.
Перед моими глазами вновь встаёт картина. Я прихожу домой и вижу его с ножом в руках. Смотрю на него и уже понимаю, что произошло. Он молча убегает, а у меня нет сил, чтобы остановить его. Беззвучно рыдая, я прохожу по резко опустевшим комнатам, где вижу мёртвую жену, а затем и дочь.
Почему я дал ему уйти? Где он был все эти годы? В любом случае – он пришёл ко мне. Но теперь я готов.
Он подходит ближе и садится на колени передо мной. Молча протягивает мне что-то. Тот самый нож в его руках. Наши взгляды встречаются. У него глаза матери. Глаза, которые я так любил и которые превратились в преследующий меня кошмар. Я поднялся на колено, дрожащей рукой взял нож и воткнул его в живот сыну. Его тело неуклюже упало в мои объятия.
Слёзы покатились по щекам. Ты отнял у меня семью. Ты отнял у меня любовь. Но ты подарил мне…
Я вытащил лезвие и воткнул нож себе в грудь.
…счастье.
Два тела повалились на землю.
Тихий щелчок. Расплывчатые изображения чужих судеб колышутся на грязной простыне. Это была история моей семьи. Я помню этот день. Тогда мы были счастливы. Крохотные трещинки стали появляться всё чаще, разламывая изображение. Вдруг лицо мальчика на фоне дома лопнуло и исчезло. Я наконец-то обрёл покой. И теперь я счастлив.
Автор: Виктория Гаврилычева
Вечерние сумерки. Пожилой мужчина сидит на веранде с дымящейся самокруткой. Двое близнецов сидят подле него.
– Дедуль, а расскажи, как ты с бабулей познакомился! Ну расскажи!
– Ладно, бесенята, так и быть, расскажу, – полуулыбка легла
