на пожилые уста.
***
Давно это было. Чуть меньше полувека тому назад. Молод я был. И красив. Первый парень на деревне, что уж и говорить. Девушек по мне вздыхало… не счесть. Кроме одной. Была одна странная. На отшибе деревни жила. Волосы длинные, чёрные. Никогда их в косы не заплетала. А глаза зелёные-зелёные. Будто два изумруда. Пройдёт по деревне, глянет на кого, а тот и обомлеет на месте. Боялись её местные. Поговаривали, мол, бабка её – ведьма. И внучка тоже силы унаследовала. Люди деревенские и не то напридумывают. Хороша была девка!
Ну вот. Как-то раз кутили мы с товарищами близ речки, в новом лесу. Веселились, как могли. И не заметили, что ночь пришла. Пьяной гурьбой двинулись мы по лесу, да заблудились. Бродили-бродили, и вдруг услышали что-то. Пошли на звук. И вышли к озеру. Костёр горит. Огромный. Мы треск его видимо и услышали. А вокруг него никого нет. Сели возле костра кружочком. Там нас и разморило. Задремали мы.
Проснулся я от смеха девичьего. Стоит ведьмина внучка с девушками неместными, и заливаются со смеху. Хотел спросить: «Что смеётесь, девицы?» А вырвалось только мемеканье. Тут я и подскочил. Глядь на руки, а у меня копыта! Заметался я, занервничал. Смотрю, а у костра друзей-то моих нет. Одна скотина домашняя. Разозлился не на шутку и побежал на черноволосую. Бегает от меня и пуще прежнего смеётся, слёзы из глаз её катятся. Надоело ей, видимо, это, развернулась она и схватила меня за рога. Смотрит в глаза мне, а я и двинуться не могу. Ни назад, ни вперёд. Даже звука издать не получилось.
– Слушай меня, козлёночек. Зря вы с друзьями сюда пришли. Не звали мы вас. Ну коль пришли, то получайте. Прокатаете нас всю ночь, до первого петуха – так и быть, вернём ваш облик. А коли сбежите – век скотиной домашнею будете.
Страшно было, но делать нечего. Оседлала она меня. А другие ведьмы на друзей моих запрыгнули. Гадостью какой-то помазали, мы и взвились в воздух. Думал, не переживу ту ночь. Прилетели мы на какую-то гору. А там! А там упыри с клыками до подбородка, черти с рогами и прочая нежить! Страх, что там было!
Сели мы животным составом в сторонке и думали лишь о том, как бы нас в котлах их не приготовили. Вспомнил тогда я Гоголя и бабок деревенских добрым словом помянул.
Отвлекся я от празднества и погрузился в мысли. Слышу крик женский недалеко от себя. Смотрю, а зеленоглазку упырь какой-то схватил и в лес тащит. Испугался я тогда, что коли помрёт она, то и мне несдобровать. Подскочил, боднул его чуть ниже поясницы. Убежал он в лес, ругаясь и крича. А ведьма та смотрит на меня и улыбается.
«Спасибо, добром за добро отплачу», – молвила она и дальше пошла праздновать.
Улеглись мы кучкой с друзьями да уснули. Ничему нас жизнь видимо не учит. Просыпаемся утром в лесу. Вместо костра – пепелище. Смотрю себе на руки, а они человеческие. Посмотрели мы с товарищами друг на друга и решили, что пить больше до ночи не будем, а то и не такое приснится. Вернулись в деревню да по домам разошлись. Дома дел полно. Пока дрова колол, не заметил, как пришёл кто-то. Глаза поднимаю, а Она стоит. Яркий сарафан на ней. Улыбается, и глаза так по-доброму светятся.
– Здравствуй. Проголодался, небось, за работой? Пирожки будешь? – и протягивает мне корзинку. А в ней пирожки свежие. Аромат от них сказочный. Пригласил её в дом хоть чаю попить. Просидели до ночи с разговорами. Точно уверился, что это был сон, а бабки всё врут. Засобиралась она домой. Да в дверях обернулась и говорит:
– Обещала же, что добром отплачу. Обещание сдержала. Ну, ещё увидимся, – и уже в сенях тихо добавила, – И бабки-то не врут.
***
– Что это вы тут делаете? – высокая пожилая женщина прошла через калитку и направилась к веранде. Чёрные волосы почти не тронула седина, а зелёные глаза горели, словно фонарики.
– Деда нам сказки рассказывает, – дети бросились помогать женщине с пакетами.
– Понятно всё с вами. Домой проходите, а то мошкара загрызёт, – пройдя мимо деда, женщина улыбнулась и напела: – Жил-был у бабушки серенький козлик…
Мир – странное место. Странное и жуткое.
Правила были чушью, и я глумился над ними. У меня не было бога или кумира, я не чтил мертвых, презирал живых. Я не верил ни во что, и прежде всего в себя. Но мне было хорошо.
Только чушь от этого не переставала быть законом. Сила действия, как ни крути, была равна силе противодействия. Я жил в убеждении, что всем на меня плевать, пока странное место не оскалилось в ответ.
Кто-то постучал в дверь. Через глазок я увидел черные лацканы и блестящие пуговицы – никаких лиц. Я спросил, кто там. Дверь распахнулась так легко, будто не была заперта. В носу чавкнуло, рот наполнился вкусом горячей крови, в глазах потемнело. Я упал. Через две секунды меня подняли, заломили руки, набросили на голову мешок. Потом один человек держал, а другой, или другие били, пока я не потерял сознание.
***
Сначала были ощущения: боль – горячая, ноющая, – жар и толчки множества тел, толчки со всех сторон. Я лежал на чем-то мягком, влажном. На мне не было одежды. Потом я различил звуки: низкий горловой рык, хрип, пыхтенье и стоны, слабые, затихающие. Потом кто-то укусил меня за ступню. Я дернул ногой, и существо отскочило, а толчки продолжились. Позже всех пришли запахи крови, дерьма и чего-то сладкого. А может, только дерьма.
Теплое и липкое было подо мной, на коже, в волосах. Я лежал в дерьме, а рядом сновали десятки здоровых рычащих туш.
Свиньи.
Меня решили скормить свиньям.
Несколько секунд я боялся открыть глаза, увидеть короткие ноги с копытами и пасти с торчащими желтыми клыками. Жар и вонь, топот, чавканье и рык. Я сжался, подтягивая колени к груди, меня била дрожь.
Кто-то снова схватил зубами за ногу, и я закричал. А в следующую секунду заплакал. Я что-то бормотал, звал кого-то, просил о помощи и молил сделать мою смерть другой, только не так, только не так, только не так тольконетак нетакнетакнетак…
Почему они не хрюкают?
Я широко раскрыл глаза, но темнота осталась прежней. Я ничего не видел и мог только чувствовать. Запах крови слабел,
