Восемнадцатый: женщины в домотканых туниках гонят овец по сельским дорогам.
Девятнадцатый: школа из саманного кирпича.
Двадцатый: современный город с крышами из рифленого железа. А рядом – подступ к древней круглой каменной башне – Ингапирка.
Переночевав на комковатом пружинном матрасе, мы встали за час до рассвета и вышли на улицы с тротуарами из потрескавшегося асфальта. Рассвет застал нас на руинах, где мы, затаив дыхание, ждали, когда солнечный полукруг покажется над близлежащими вершинами. Облака окрасились в оранжевый цвет. Самый высокий пик расплылся в белом сиянии. Один-единственный луч лазером прорезал небо и согрел мои волосы, лицо и тело. Камни вокруг засияли чистым золотом. Как будто сам солнечный бог одарил своим взглядом эту последнюю из оставшихся построек в его честь, прежде чем снизойти до простых смертных и осветить железные крыши города, который раскинулся перед нами.
Я провела рукой по стене, сделанной из круглых камней. Все швы были направлены внутрь, отчего кладка выглядела естественно гладкой. Сколько сил и мастерства было положено на то, чтобы придать всем камням одинаковую форму и размер. Я вспомнила крошечную глинобитную хижину на горном перевале, который остался позади. Откуда у людей, существующих на грани выживания в жестоких условиях, взялись силы, чтобы построить башню, где каждый камень имел безупречные пропорции? Могла ли я, будь у меня лишь каменный топор, отвес и дюжина голодных ртов на руках, даже мечтать о дворцах и храмах, возведенных во славу богов? Ответ на этот вопрос лежал южнее – в сердце империи, на тропе инков.
ГЛАВА 7
В логове дракона
Путевые заметки: «Они просверлили семь отверстий, чтобы устроить огромный взрыв, и подпалили фитили.
– Когда рванет? – спросила я.
– Через две или три минуты, – ответили они.
– Так две или три?»
Намбиха. Те, кто слышал о ней, лишь вздыхали и качали головой – мол, это место на самом краю цивилизованного мира, где царят безысходность и беззаконие. Отчаянные души, отправившиеся в Намбиху в поисках богатства, почти никогда не возвращались обратно. Намбиха лежала в южном Орьенте, во влажных, напитанных дождями Восточных Андах. Это был опасный, грязный и суровый город, и лишь одно влекло туда – золото. В путеводителях Намбиха не упоминалась, а если и попадалась, то лишь в рамках предупреждения – путешественникам советовали туда не соваться.
Золото. Инки называли его «солнечным потом». Владеть им позволялось лишь знати. Благородные инки ели и пили из золотой посуды и украшали золотом черепа поверженных врагов. Золотые диски украшали их одежду, паланкины, дворцы и храмы. Многие дома в Куско были облицованы золотом; отсюда и легенда об Эльдорадо, прославленном золотом городе. Но, невзирая на любовь к этому драгоценному металлу, инки не ценили золото превыше всего на свете, в отличие от европейцев. Более того, само по себе золото не имело ценности, прежде чем не обретало приятную для глаз эстетическую форму. В империи инков не было денежной системы. В основе экономики лежала более приземленная валюта – труд. Пот продавался и покупался. Золото же принадлежало богам.
Инки и не подозревали о том, что настанет день, и драгоценный желтый металл приведет их империю к краху.
Я прочла целые тома, посвященные европейским золотоискателям XVI века. Знала все подробности судьбоносного путешествия Писарро в Перу. Могла предоставить пошаговый отчет о его победе в битве с Верховным Инкой и знаменитом выкупе, для выплаты которого в руки испанцев были переданы тонны золота и серебра. Я специально ездила в музеи, чтобы взглянуть на золотых лам и другие реликвии, избежавшие испанских плавильных печей. Я даже слышала истории современных охотников за сокровищами, завороженно рассказывающих о золотой цепи, такой тяжелой, что поднять ее смогут лишь двести человек, которая до сих пор спрятана в руинах среди далеких озер и джунглей Перу. Невзирая на подробное описание бесценного сокровища инков, сведений о том, как они добывали золото, до нас дошло на удивление мало. Но однажды, во время случайной встречи с профессором истории из Эквадора, я услышала упоминание об охраняемой правительством территории XVII века, на которой находился старый прииск инков – Намбиха.
Я села на автобус до Орьенте с пряжей в руках, готовая провести следующие восемь часов в борьбе с непослушной шерстью. Я пробиралась к задним сиденьям, и лица почти всех пассажиров, мужчин и женщин, расплывались в улыбках. Они оборачивались взглянуть, что это я делаю с андийским веретеном. Я робко подергала пряжу – мне было стыдно перед незнакомыми людьми, ведь пряла я не лучше четырехлетнего ребенка. Старая женщина села рядом и попросила у меня пряжу. Веретено ожило в ее скрюченных пальцах, волокна как по волшебству выстроились ровными рядками. Я была заворожена гипнотически вращающимся диском. Он стрекотал, как сверчок, расправляющий крылья.
Я подумала, что женщина, должно быть, устала делать работу, которую ей и так приходилось выполнять каждый день, и потянулась за веретеном.
– Оставь! – сказала она на кечуа и хлопнула меня по руке.
Через час она передала веретено на переднее сиденье. Моя пряжа оказалась на коленях у женщины в синтетическом платье, с изящной прической. У нее были тонкие руки и пряжка на поясе фиолетового цвета, в тон блестящих туфель. Святую Розу явно не смущали ярко накрашенные ногти женщины, потому что и она умела заставить веретено петь.
В конце концов, мой комок пряжи обошел весь автобус. За веретено брались старики и молодежь, деревенские и городские жители, и оно вернулось ко мне с двумя аккуратными клубочками шерстяной нити. Такими темпами я успела бы связать маме свитер на Рождество, и мне даже не пришлось бы учиться прясть.
Когда мы свернули на Панамериканское шоссе, я попросила разрешения ехать на крыше. Безрессорные колеса бились о неровную, испещренную рытвинами дорогу. Та в негодовании выпускала клубы пыли. Я укрылась под жестким синим брезентом, защищавшим груз, прорыв себе борозду среди сумок, коробок, мешков, ведер и ящиков всевозможных размеров. Мне стало любопытно, и я ощупала шероховатый шарообразный предмет внутри одного из целлофановых мешков. Капуста. Канистра, стоявшая рядом, пахла бензином. Толстый желтый ломоть чего-то, перевязанный бечевкой и истекающий густыми каплями с резким запахом, – это, наверное, сыр. Я продвинулась глубже, заглядывая в пакеты, осматривая и ощупывая свертки, пока не наткнулась на мешок, который зашевелился под моей рукой. Я чуть было не свалилась с крыши. Услышав писк, я увидела мягкую шерстку в прорехах грубого дерюжного мешка: кто-то вез на рынок морских свинок. Они пахли хомячками, которые были у меня в детстве, и тихонько копошились под моей ладонью.
Нас высадили на полпути, в Намиресе, вместе с дюжиной ящиков хлеба. Блестящие, как ящерки, дети прыгали с расшатанного мостика в бурую воду. Они жили в лачугах, сколоченных ржавыми гвоздями, с пожелтевшими листовками на стенах. Весь город казался лениво разомлевшим в тяжелом влажном воздухе. Главную площадь патрулировал петух, готовый атаковать пернатых врагов и колесный транспорт. Но его угрозы были пустыми. Единственным транспортным средством в округе был старый микроавтобус без дверей и с деревянными скамьями без обивки. Он выглядел так, будто давно не двигался с места и уже прирос к земле. В пыльной земле копошились цыплята. Дети расчесывали ссадины на руках и ногах. Женщины обмахивались веерами, баюкая младенцев, а старики дремали в прогнивших ротанговых креслах.
Я села. Выпила стакан воды. И заснула с открытым ртом, как те старики. В рот залетели мухи. Я сделала глоток, прополоскала рот и опять уснула. Автобус, который должен был увезти нас отсюда, стоял на месте. Мимо прошел маленький мальчик с раздутым, как арбуз, животом; он начал перекатывать его, точно внутри него кто-то описывал круги палкой. Все сели и стали смотреть.
