Одно упоминание о скандальной книге заставило побагроветь обожженное солнцем лицо старика. Белоснежные бакенбарды яростно задергались.
— Я в первый раз переправился через Лимпопо в тот год, когда Фуллер Баллантайн еще только родился! К озеру Нгами он шел по моей карте… — Осекшись, Харкнесс махнул рукой: — С тем же успехом можно доказывать что‑то бабуинам, которые тявкают на холмах. — Он посмотрел Зуге в глаза: — Что ты вообще знаешь об отце? Ты часто видел его с тех пор, как он отправил вас в Англию? Разговаривал с ним?
— Он приезжал один раз…
— И сколько пробыл с вами?
— Несколько месяцев… но он большей частью творил в кабинете дяди Уильяма или ездил с лекциями в Лондон, Оксфорд, Бирмингем…
— Однако успел внушить тебе горячую сыновнюю любовь и чувство долга. Ты перед ним благоговеешь.
Зуга покачал головой:
— Я его ненавижу. Еле дождался, пока он уедет.
Харкнесс молча поднял брови. Майор опрокинул в рот последние капли из стакана и продолжал:
— Я никому раньше не говорил. — Казалось, он сам удивлялся своей внезапной искренности. — Даже себе не признавался… и все же ненавидел — за то, что он сделал с нами, со мной и с сестрой, но особенно с матерью.
Харкнесс взял у него из рук стакан, наполнил и вернул. Потом тихо заговорил:
— Я тоже скажу тебе кое‑что, о чем раньше помалкивал. Я повстречал твою мать в Курумане — Боже мой, как давно это было! — ей едва исполнилось семнадцать, а мне сорок. Такая хорошенькая… скромная, и в то же время полная жизни, какой‑то особенной радости. Я сделал ей предложение — единственной женщине за всю свою жизнь… — Он прервался и отвернулся к картине со львами. — Проклятые овчарки!.. Так зачем ты ищешь отца? Зачем приехал в Африку?
— Причины две, — ответил Зуга, — и обе веские. Я хочу сделать себе имя и сколотить состояние.
Харкнесс резко повернулся к собеседнику:
— Черт возьми, ты и впрямь умеешь брать быка за рога. — В голосе старика прозвучало уважение. — Какими же средствами ты собираешься достичь столь благородных целей?
Зуга вкратце объяснил, упомянув о поддержке со стороны газеты и Общества борьбы с работорговлей.
— Ну что ж, тут найдется чем поживиться, — заметил Харкнесс. — Этот промысел все еще процветает на побережье, что бы ни говорили там в Лондоне.
— Кроме того, я представляю интересы Лондонской Богоугодной компании по торговле с Африкой, — продолжал майор, — но располагаю также и собственными товарами для продажи и пятью тысячами патронов к «шарпсу».
Харкнесс пересек полутемную комнату и остановился у дальней стены, где стоял гигантский слоновий бивень. Старый и источенный, он почти не сужался к концу, затупившемуся от долгого употребления. Лишь примерно треть его у основания, где бивень был погружен в челюсть, сохранила гладкость и желтый маслянистый цвет, остальная поверхность за шестьдесят лет битв и добывания пищи потемнела от растительных соков и покрылась глубокими шрамами.
— Он весит сто шестьдесят фунтов, а лондонская цена — шесть шиллингов за фунт. — Харкнесс хлопнул ладонью по бивню. — Такие здоровенные самцы еще попадаются, их там тысячи бродят. Только послушай бывалого охотника: забудь свои «шарпсы» и возьми слоновое ружье десятого калибра. Оно стреляет пулей в четверть фунта, и хотя брыкается как сам дьявол, бьет лучше, чем все эти новомодные штучки. — Морщины старика разгладились, в темных глазах загорелся огонь. — И еще совет: подходи ближе, самое большее на сорок шагов, и целься в сердце. Забудь болтовню про мозг, только в сердце… — Прервав свою речь, он горестно покачал головой: — Бог мой, как же хочется вернуть молодость!
Харкнесс пристально взглянул на молодого человека. Внезапная мысль молнией поразила его, и он чуть было не высказал ее вслух: «Дай мне Хелен другой ответ, ты был бы моим сыном». Однако, сдержавшись, старик спросил:
— Чем тебе помочь?
— Подскажите, где искать Фуллера Баллантайна.
Старый охотник широко развел руками:
— Эта земля огромна. Чтобы пройти ее всю, не хватит целой жизни.
— Поэтому я и пришел к вам.
Длинный стол из желтой капской сосны тянулся через всю комнату. Харкнесс локтем расчистил место среди книг, бумаг и баночек с краской.
— Принеси стул, — велел он и, когда Зуга сел напротив, снова наполнил стаканы. — Куда же делся Фуллер Баллантайн? — задумчиво произнес Харкнесс, накручивая на палец длинную серебристую прядь из бороды. Палец был длинным и костлявым, с уродливыми шрамами в том месте, где спусковая скоба перегретого или избыточно заряженного ружья при отдаче сдирала кожу до кости. — Куда пошел Фуллер Баллантайн?
Зуга молчал, понимая, что вопрос риторический.
— После экспедиции на Замбези, — продолжал старый охотник, — удача от него отвернулась, репутация почти погибла, а такой человек, как Фуллер, перенести этого не мог. Он всю жизнь только и делал, что гонялся за славой. Ни риск, ни жертвы — его собственные или чужие — не имели значения. Ради славы он готов был на все — на ложь, на кражу, на убийство.
Зуга резко вскинулся, сверкнув глазами.
— Да, на убийство, — кивнул Харкнесс. — Он убил бы любого, кто осмелился встать у него на пути. Я хорошо его знал, но это совсем другая история. Сейчас надо понять, куда он направился.
Старик отыскал на захламленном столе свиток пергаментной бумаги, осмотрел и, одобрительно буркнув, развернул. Это была начерченная тушью карта Центральной Африки от восточного до западного побережья — от Лимпопо на юге до озерного края на севере. Поля были испещрены фигурками и изображениями животных в неповторимом стиле автора.
В тот же миг Зуга возжелал эту карту всей душой. На самом деле, все, в чем Харкнесс обвинял его отца, он ощущал и в своем сердце. Он заполучит свиток любой ценой, даже если придется украсть или, упаси Боже, убить. Карта должна принадлежать ему.
Она была очень большая, не менее чем в пять квадратных футов, и нарисована от руки на лучшей бумаге, наклеенной на ткань. Уникальная карта — необычайно подробная, с обильными, но сжатыми пометками, сделанными очевидцем и написанными мельчайшим изящным почерком, который легко читался лишь с увеличительным стеклом.
«Здесь с июня по сентябрь собираются большие стада слонов».
«Здесь в древних выработках я нашел золотую жилу, содержание — две унции на тонну».
«Здесь народ гуту производит чистую медь».
«Отсюда в июне отправляются невольничьи караваны к побережью».
Сотни таких пометок располагались в аккуратно пронумерованных рамках с указанием точного местоположения на карте.
С лукавой усмешкой взглянув на восторженное лицо майора, Харкнесс протянул ему увеличительное стекло. Присмотревшись, Зуга выяснил, что области, окрашенные розовым, обозначают безопасные «коридоры» на высоких африканских плато, по которым можно перегонять домашних животных без риска укусов мухи цеце. Ужасная сонная болезнь, переносимая мухами, может уничтожить стадо. Африканские племена накопили эти знания за сотни лет, и Томас Харкнесс тщательно записал. Ценность таких сведений была огромна.
«Здесь пограничная стража короля Мзиликази убивает всех чужестранцев».
«Здесь с мая по октябрь нет воды».
«Здесь малярийные испарения с октября по декабрь».
Самые опасные области были особо отмечены, так же как известные пути в глубь материка, которых, впрочем, было немного. Зуга нашел на карте города и военные гарнизоны африканских царей с указанием сфер влияния каждого и имен подчиненных им вождей.
«Здесь для охоты на слонов нужно получить разрешение вождя Мафа. Он вероломен».
Харкнесс почти с нежностью наблюдал, как молодой человек сосредоточенно изучает бесценный документ. Воспоминание, как тень, мелькнуло перед глазами старика, он кивнул и прервал молчание.
— Фуллер наверняка попытался бы как можно скорее восстановить свою репутацию, — размышлял он вслух. — Этого требовало его чудовищное самолюбие. Что приходит в голову прежде всего… Вот!
