навстречу войскам Карла XII, велит прислать фонтанного мастера и сам посылает из Нарвы „коренья белых лилий", требуя, чтобы огородник „бережно их управил". Осенью того же года, примерно за месяц до первого похода на Выборг, приказывает везти из Новгорода многолетние липы.
Летят раскаленные пушечные ядра, в огне и дыму поля сражений, а к царскому „парадизу" на Неве со всех концов страны и из-за границы тянутся обозы: из подмосковных дворцовых сел груженные березами и яблонями, разными душистыми травами; из Киева и Воронежа - липами и ильмами, из Соликамска - кедрами и пихтами. Из Гамбурга везут каштановые деревья, из Любека - кусты душистой сирени, из Голландии - луковицы тюльпанов и цветочные семена. Из года в год все богаче становится зеленый наряд сада, все больше появляется в нем беседок, водяных потех, „фигур" свинцовых и мраморных. В начале 1710 года сад уже вызывает восхищение иностранных путешественников: „Вплоть у этой речки (Фонтанки), - пишет один из них, - царская резиденция, т. е. небольшой домик в саду, голландского фасада, пестро раскрашенный, с золочеными оконными рамами и свинцовыми орнаментами. Возле - небольшой птичник, в котором щебечут разного рода пташки. Далее - изрядная беседка из плетня и близ нее большой дом для придворной прислуги… Сзади, в саду же, другой большой дом с фонтанным снарядом, приводимым в движение посредством большого колеса, а подле - небольшой зверинец… Наконец, следует круглая оранжерея с разными небольшими при ней строениями… В середине сада большой, выложенный плитой, водоем, и в центре его грот, из которого бьет фонтан. В оранжерее выставлено несколько померанцевых, лимонных и лавровых деревьев, также гвоздичных кустов".
Кто и когда построил пестро раскрашенный домик, о котором вспоминает путешественник, сказать трудно. Вернее всего, он остался здесь от усадьбы Конау. Но то, что к осени 1710 года его уже разобрали и куда-то перенесли, известно доподлинно: в походном журнале Петра I под датой 18 августа 1710 года есть такая запись: „В Петербурге, на Летнем дворе… почали бить сваи под каменное здание". По всем же данным сваи начали бить как раз на том месте, где стоял деревянный домик.
Каменный дом Петра в саду строил уроженец Швейцарии Доменико Трезини, тот самый архитектор, что, приехав в Петербург в год его основания, возвел Петропавловский собор, здание Двенадцати коллегий на Васильевском острове и другие, к сожалению, в большинстве своем уже исчезнувшие постройки. По приказу Петра Трезини сочинил и „образцовые" или, как бы мы теперь сказали - „типовые" проекты домов для петербургских жителей разных сословий: для „подлых", для „зажиточных" и „именитых". На образцовый дом для именитых похож и Летний дворец. Сохранивший почти без изменений свой внешний облик, он напоминает о простоте и строгости большинства ранних петербургских построек - „на голландский манир", с четырехскатной высокой крышей и рустованными углами.
Но каменный дом на Летнем дворе все же был домом царским: при всей кажущейся скромности, в нем есть изысканность, праздничность, легкость. Будто вырастающий из воды (тогда еще берег не был подсыпан, и он стоял у самой Невы, а от Фонтанки к ступеням главного входа вел небольшой канал - „гаванец" для подхода ботиков, шлюпок и буеров), окрашенный в теплый, светло-желтый цвет, приветливо смотрящий во все стороны своими многочисленными мелко-застекленными окнами, с узким фризом из дубовых веток и сказочными картинками - рельефами, он в своей простоте наряден и изящен. Даже водостоки по углам его крыши не обыкновенные, а в виде маленьких крылатых дракончиков. Возвышающийся над дворцом флюгер - фигурка древнего покровителя русского воинства Георгия Победоносца на коне и с копьем в руках, - золотом горящий на фоне синего летнего неба, вносит ноту торжественного ликования, словно отзвук тех побед России в борьбе за море, что в образах древних античных мифов прославляют рельефы на стенах Петрова дома.
Над входом во дворец, среди мортир, пушек, вражеских знамен и других трофеев, восседает древнеримская богиня войны и мудрости, покровительница наук и законов Минерва. Два Амура поддерживают над богиней, олицетворяющей военную мощь и триумф России, царскую корону. Этот самый большой и пышный рельеф сильно отличается от остальных, помещенных над окнами первого этажа вокруг всего здания. Там, в двадцати восьми прямоугольных рамах, перекликаясь с неспешными волнами Невы и тихой рябью Фонтанки, катятся могучие водяные валы и колышется мелкая морская зыбь. В родной стихии скользят и кружатся нимфы моря - нереиды, мчатся, трубя в раковины, тритоны, скачут резвые морские кони - гиппокампы с чешуйчатами рыбьими хвостами. Здесь же, среди волн или на берегах моря свершают свои подвиги древние боги и герои, напоминая тем, кто любуется рельефами, о доблести россиян.
В колеснице, запряженной гиппокампами, несется по волнам Нептун со своей супругой Амфитритой. Крепкий встречный ветер развевает ее легкий шарф; устремленные вперед кони преодолевают сопротивление ветра. В руках Нептуна символ его власти - трезубец, от удара которого рассыпаются скалы и поднимаются бури. Но отныне его гнев не коснется России: повелитель морей признал ее могущество.
Прославленный многочисленными подвигами древнегреческий герой Персей, оседлав крылатого коня, спешит на помощь прекрасной Андромеде. Прикованная к скале, она обречена на съедение отвратительному морскому чудовищу, уже приближающемуся к ней с широко раскрытой пастью-клювом. Но Персей не опоздает и освободит красавицу, как, разгромив шведов, освободил Петр плененную Ижорскую землю.
На третьем рельефе Латона, жена бога Зевса, превращает ликийских крестьян в противных, скользких лягушек, за то, что они не дали ей утолить жажду. Разве не подобно ликийцам поступали шведы и их союзники, не давая России приблизиться к морским просторам, и не столь же сурово они были наказаны за свою дерзость?
Даже в таких, на первый взгляд бессюжетных рельефах, сделанных, казалось бы, всего лишь для украшения, как „Мальчик на дельфине" и „Спящий мальчик на дельфине", на самом деле, возможно, заложен глубокий смысл. Древние хорошо знали о тех чертах „характера" дельфинов, которые совсем недавно заново открыли ученые XX века; им было известно о дружелюбии этих симпатичных, умных животных, об их стремлении помогать в беде не только друг другу, но и людям, о том, как легко привязываются они, особенно к детям. Для древних дельфины были символом тихого моря и верной дружбы. Не появились ли и на стенах Летнего дворца изображения дельфинов с детьми, как олицетворение мечты о спокойном, мирном Балтийском море? Эти рельефы особенно хорошо выполнены. Если большинство других дробны, мелки по рисунку, а иногда и суховаты, то здесь все широко, мягко, плавно: пухлые детские тельца, мерное, ритмичное
