сад. Над деревянными панелями мягко поблескивают и переливаются на свету золотистые шелковые обои с крупным узором из цветов и листьев. Как и во многих других покоях, потолок украшен живописной картиной - вставкой. На ней представлен „Апофеоз Петра", сложная аллегория, велеречиво прославляющая деяния и добродетели хозяина дома. Обеденный стол, стулья, обтянутые кожей, и поставец с посудой покрыты искусной резьбой, массивные, прочные, из дуба или красного дерева. В торжественных случаях на белоснежной камчатной скатерти сверкают серебряные блюда, вазы, ножи и вилки; в обычные дни пользуются оловянными. У каждого прибора бокал с царским вензелем и штоф венгерского либо французского вина.
За столом - все свои, члены семьи. Иной раз, правда, случаются двое-трое приглашенных из самых что ни на есть близких царю людей: его любимец „светлейший князь" Александр Данилович Меншиков, лейб-медик и управляющий Кунсткамерой Лаврентий Блументрост или прозванный за свою ученость „русским Фаустом" Яков Вилимович Брюс. Порой среди приглашенных оказывается и шкипер какого-нибудь голландского или английского корабля, пришедшего в Петербург за мачтовым лесом, пенькой, салом или железом.
За обедом идет непринужденная, веселая беседа! и не приведи бог кому-нибудь нарушить ее ехидством, бранью или ссорой: тотчас в наказание, „чтобы лишнего не врал и других не задирал", заставят осушить „большого орла" - огромный кубок с государственным гербом. А уж потом пеняй на себя, коль станешь общим посмешищем. Впрочем, как надлежит вести себя в обществе воспитанному человеку, знал в это время не только тот, кто успел побывать за границей. Чтобы научить молодых дворян приятному обхождению, Петр распорядился перевести и издать „Юности честное зерцало" - книгу, в которую, должно быть, заглядывали не только дворянские недоросли, но и люди постарше. Советы в ней содержались весьма дельные: в сапогах не танцевать, в обществе в круг не плевать, а на сторону, в комнате или в церкви в платок громко не сморкаться и не чихать, перстом носа не чистить, губ рукой не утирать, за столом на стол не опираться, руками по столу не колобродить, ногами не мотать, перстов не облизывать, костей не грызть, ножом зубов не чистить, головы не чесать, над пищей, как свинья, не чавкать, не проглотя куска не говорить, „ибо так делают крестьяне". Беда только, что без привычки не всегда легко следовать даже самым умным и полезным советам.
После обеда, когда Петр, по заведенному обычаю, ложится вздремнуть, во дворец начинают съезжаться сановники. Пройдя через выстланный мраморными плитками вестибюль и первый небольшой покой, они, в ожидании царя, располагаются в приемной - довольно просторной комнате, затянутой лазоревым шелком с желтым травяным узором.
Постепенно приемная заполняется зелеными гвардейскими мундирами, розовыми, синими, малиновыми кафтанами из шелка и бархата. Тут и там мелькают пышные пудреные парики и кружевные манжеты; на ногах у вельмож цветные чулки и башмаки с пряжками. Петр требует, чтобы придворные одевались богато и по последней западной моде. У многих через плечо голубая Андреевская лента, на груди сверкают усыпанные алмазами звезды и ордена - почти каждый из присутствующих имеет немалые заслуги перед отечеством. Здесь и первый русский фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, командовавший войсками под Полтавой, и генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин, совершивший со своей армией героический переход с острова Котлин к Выборгу по льду Финского залива и разбивший шведов, тут и талантливые дипломаты: „умная голова, умевшая все сгладить, всякое дело выворотить лицом наизнанку и изнанкой на лицо", посол в Турции, а затем президент коммерц-коллегии, Петр Андреевич Толстой, вице-канцлер и сенатор Петр Павлович Шафиров, генерал-прокурор Сената Павел Иванович Ягужинский… Много талантливых, энергичных, преданных делу людей родила эта бурная эпоха жестокой ломки и грандиозного созидания.
Триумф новой, молодой России, ее творческую мощь и мудрость правления Петра прославляет плафон в приемной. Три парящие в облаках полуобнаженные женщины представляют царскую власть, религию и добродетель. Первая из них держит скипетр, над которым сияет „всевидящее око" государственной прозорливости, вторая - крест, третья - венец, награду добродетели. Вокруг порхают амуры. Изображенные в их руках или прямо на фоне неба предметы рассказывают о процветании страны: рог изобилия свидетельствует о ее богатстве, пальмовая ветвь напоминает о победах, несущих мир, глобус и чертежные инструменты - о совершенствовании наук и искусств.
Среди тех, кто, ожидая приема царя, любовался этим живописным панегириком его самодержавной власти, далеко не все были знатного происхождения. Ценя не „породу", а ум, энергию, отвагу, предприимчивость, Петр выделял и приближал к себе людей самого низкого рода. Так, например, Ягужииский, получивший за свои заслуги графский титул, по преданию, в детстве пас свиней, а генералиссимус русской армии, первый генерал-губернатор Петербурга Меншиков был сыном конюха. Человек ясного ума, от природы необычайно одаренный, солдат и военачальник, отчаянной храбрости, - казалось бы, во всем под стать Петру, он обладал неисправимым пороком: безмерной страстью к обогащению. Казнокрадством и взяточничеством не брезговали и другие сановники, но лихоимство Меншикова переходило всякие границы и приводило в бешенство Петра. Души не чая в своем „Данилыче", он, тем не менее, не раз уводил „светлейшего" из приемной в токарную, где, обезумев от гнева, до полусмерти избивал дубинкой, либо тем, что попадалось под его тяжелую руку.
Токарная комната, заполненная токарными станками, столярными и слесарными инструментами, компасами, математическими, артиллерийскими и прочими приборами, служила Петру мастерской. Ведал всем этим хозяйством, как и токарными в других дворцах Петра, - а были они почти повсюду, где он жил, - Андрей Константинович Нартов, одаренный изобретатель и конструктор.
На все руки мастер, в совершенстве знающий десятка полтора различных ремесел, Петр частенько проводил здесь вечерние часы неизвестно откуда бравшегося у него досуга. Сработать своими руками стул или модель корабля, самому выточить из твердой желтой кости люстру или изящную резную табакерку, - какое это ни с чем не сравнимое удовольствие - мастерить, строить, создавать!
В осенние вечера в токарной прохладно. Холодом тянет от одинарных оконных рам, ветер с Невы пробирается под дверью, ведущей в сад, и леденит мраморные плитки пола. Не очень помогает и жарко натопленная изразцовая печь, самая большая и самая красивая во дворце: трехъярусная, с фигурным карнизом и колонками, из тонко расписанных глазурованных плиток. На белых изразцах синее море, синие волны, синие кораблики, на мачтах которых развеваются русские флаги.
Морские пейзажи украшают и стены над деревянными панелями. Среди картин, висящих сплошными рядами, больше всего кисти голландского художника Адама Сило, бывшего морского капитана. „Полезные для познания корабельного искусства", они особенно нравятся Петру.
Море, везде море… Будто это вовсе и не дворцовая комната, а
