движение волн, фигуры дельфинов с причудливыми листьями вместо плавников и кончиков хвостов, с мордами, напоминающими „чудо-юдо рыбу кит" из старой русской сказки.
Вообще рельефы, украсившие дворец в 1714 году, то есть через два года после окончания его строительства, по своему художественному качеству очень неравноценны. Дело в том, что сначала исполнение их было поручено талантливому немецкому архитектору и скульптору Андреасу Шлютеру, приглашенному в Петербург в 1713 году и умершему в мае 1714 года, примерно через две недели после приказа Петра делать „фигуры" между верхними и нижними окнами палат на Летнем дворе. Поэтому только некоторые рельефы, может быть, созданы по его рисункам и моделям, другие - делали более или менее одаренные и опытные мастера, третьи - не очень талантливые и умелые. Однако, объединенные одной значительной темой, искусно связанные с остальным декоративным оформлением дворца, они Служат его великолепным украшением.
Петр очень любил свой Летний дворец. Даже после того, как был создан Петергоф, он проводил в нем много времени. В этом уютном удобном доме, не предназначенном для официальных торжеств и приемов, царь жил обычно с апреля до октября-ноября. В его небольших комнатах с невысокими потолками он чувствовал себя свободнее и непринужденнее, чем в огромных дворцовых залах. Видно, сказывались тут воспоминания детства, привычка к низким кремлевским теремам, к старому деревянному домику в селе Преображенском. Однако в целом покои Летнего дворца столь же мало похожи на сводчатые, душные, плохо освещенные кремлевские терема, сквозь слюдяные окошечки которых виднелись бесчисленные купола церквей и соборов, сколь несхожа была и жизнь их обитателей. Не торжественные церковные службы, не придворные церемонии и обставленные с восточной пышностью приемы иноземных послов занимали Петра; не до них ему было. Задуманные им грандиозные планы определили весь образ его жизни, ее лихорадочный темп.
Обычно он просыпался около четырех часов утра. Дубовые ставни в его спальне уже открыты, но за окном - хоть глаз выколи. По мелким стеклам ползут унылые капли дождя. В блестящих медных стенниках зажженные денщиком горят сальные свечи. Их неровный, трепетный свет озаряет потолок, на котором широко распростер свои угловатые, колючие, как у летучей мыши, крылья бог сна Морфей. Его голову украшает венок из маков, в руках - созревшие коробочки тех же цветов со сно-творными семенами.
Щедро рассыпает сновидения парящая рядом женщина, а внизу, у ног Морфея, сладко спят амуры. Безмятежным покоем и тишиной веет от этой картины - плафона, от ее темных и теплых тонов.
Весело потрескивают в камине березовые поленья; вспыхивают время от времени яркие языки пламени, бросая горячие, кровавые отблески на малиновый рытый бархат, которым затянуты стены спальни и низкая массивная кровать с балдахином. На белом камине рельеф: амур с трезубцем Нептуна и колчаном, полным стрел, будто забравшийся сюда с наружной стены дворца. Видно, рожден он творческой фантазией того же мастера, что и мальчики с дельфинами на рельефах фасада.
Тепло и тихо в спальне царя. А за окнами тревожно шумят деревья сада…
В халате, в домашних башмаках и шерстяных чулках Петр входит в свой кабинет. Здесь все просто: обитые сукном стены, письменный стол, книги. Такие же дубовые ставни на окнах, что и в спальне. Только там и панели дубовые, а тут - из расписных голландских изразцов, таких, какие он видел в жилищах своих амстердамских друзей. Изразцами облицована и высокая двухъярусная печь с колонками посередине. Тот, кто впервые попадает во дворец, часами может рассматривать эти сине-белые блестящие картинки: корабли со спущенными или поднятыми, надутыми ветром парусами, ветряные мельницы, дома с крутыми крышами, чем-то похожие на сам Летний дворец, пастухов со стадами, медведей, диковинных птиц и многие, многие другие занятные сценки. Среди сотен изразцов панелей кабинета нет даже двух одинаковых.
Несмотря на ранний час, царя уже ждет с докладом кабинет-секретарь, Алексей Васильевич Макаров. Выслушав его, Петр просматривает новые переводы книг - по математике, механике, географии, артиллерии, садоводству… Книг в России издается теперь немало, и не только переводных, но и своих, русских. Да и как без них, когда открыты уже гимназия, Навигационная, Артиллерийская, Инженерная и Медицинская школы, Морская академия, когда уже мечтает он об отечественной Академии наук. Затем Петр правит корректуру „Ведомостей". Газета сейчас выходит значительно чаще, чем в 1703 году, и печатается не сложным церковнославянским шрифтом, а изобретенным им самим, простым и удобным для чтения. Иногда Петр успевает еще отредактировать главу из сочиняемой Макаровым „Истории свей-ской (шведской) войны". Читая описание недавних, столь памятных ему событий, он порой останавливается и делает на полях пометки. Его задумчивый взгляд невольно обращается вверх, туда, где на большом овальном плафоне, в окружении медальонов с амурами, несущими воинские доспехи и символы власти, богиня войны Минерва копьем поражает шведов. О близости долгожданного мира приятно напоминает лавровая ветвь в руках богини Славы.
Красиво, очень красиво изобразил художник великую Северную войну. Особенно хорошо показал он побежденных шведов, словно сам видел их растерянные, испуганные лица. Ну, а как же все это происходило на самом деле?… Но заниматься воспоминаниями некогда.
Наскоро перекусив и натянув принесенный денщиком кафтан, Петр на ходу листает записную книгу: „написать в Англию капитан-поручику Синявину о найме людей, что с колоколами в воду ходят… Велеть во всех городах учредить богадельни для приема зазорных младенцев… Купить секрет, как кишки заливные делать… О заведении китовой ловли… О приискании на Немецкой земле комедиантов за большую плату… Написать Артемию Волынскому в Персию, чтобы отпустил купчину по Аму-Дарье реке, дабы до Индии путь водяной сыскать, и все описывая, делать карту… О химических секретах, как руду пробовать…" Сколько всего успеть надобно! В шесть часов, когда на улице еще тьма кромешная, Петр едет в Сенат или Адмиралтейство. Возвращается он только к обеду.
Обедают во дворце рано, в час пополудни. К этому времени в поварне дым стоит коромыслом. Торопливо стучат ножи по длинному во всю стену сосновому кухонному столу. На плите, в медном котле, кипят кислые щи, шипит на сковороде говядина, в духовом шкафу преет гречневая каша, - стряпают исключительно русские кушанья. Поварня чистая, опрятная, устроена „по последнему слову техники": вытяжной колпак над плитой и стены выложены синими изразцами с белыми узорами, пол из каменных серых и красных плит, в углу водопровод с черной мраморной раковиной. Из поварни в столовую проделано окошко, - Петр любит, чтобы блюда подавались быстро и были горячими.
Столовая нарядно убрана, светлая, о четырех окнах и с дверью со стеклами, через которую можно выйти в
