Мы лежали молча, завороженные этой тишиной, небом, волшебной южной ночью. Сейчас хорошо рассказывать сказки — веселые, страшные, но обязательно со счастливым концом. Там найдены все клады, спасены все невесты.
Ростик нарушает тишину:
— Сережка, ты Полярную звезду видишь? Наконец-то я могу поторжествовать над этим маленьким всезнайкой. Для подробного ответа я набрал полную грудь воздуха:
— Конечно, вижу. Это крайняя звезда Малой Медведицы, самая крупная и яркая. Звезда Альфа. Она всегда находится на се…
— Это каждый знает, — перебивает меня Ростик насмешливо. — Ты лучше скажи, как определить части света днем, по солнцу?
— Пожалуйста! В семь утра солнце стоит на востоке, в семь вечера — на западе, а в полдень, от двенадцати до часу, оно на юге.
— А в остальное время как узнать? С помощью часов, например?
Когда-то я знал, но сейчас вылетело из головы. Кажется, нужно направить часовую стрелку на солнце, затем разделить какой-то угол пополам. Позабыл, какой именно. И поэтому отшутился:
— Мне этот способ ни к чему: часов нет. Это у Фимки часы марки Мозера.
— Ладно, — пощадил меня Ростик. — А по луне как ориентироваться?
Этого я вовсе не знал. Он объяснил мне: по луне куда сложнее! В полнолуние еще ничего. А в первую четверть ее не бывает на востоке, в последнюю — на западе.
Денис не принимал участия в нашем разговоре, и лишь когда Ростик мечтательно проговорил: «Эх, найти бы клад какой-нибудь!» — не на шутку возмутился:
— На кой черт тебе клад? Подумаешь, золото, плевать на него!
Ростик растерянно спросил:
— Как плевать? Оно же драгоценное.
— Пока драгоценное, — уточнил Денис. — А придет время, из него будут урны делать, плевательницы. Об этом Ленин говорил.
— Золотые плевательницы! Вот хорошо! — Ростик продолжал мечтательно глядеть на небо. — Хоть бы разок в жизни плюнуть на золото.
К домику Бориса Костылина почти вплотную подходила железная дорога. Свист, гудки, скрежет колес, — мне казалось, что под такой аккомпанемент не уснешь и ночью. Как же удивился я, когда увидел Бориса спящим на широкой деревянной лежанке посредине двора.
Величаво стояли над ним яблони, чуть поодаль — кусты малины, сирень, от которой забор стал давно пузатым и грозил рассыпаться на ребра-досочки. Зелень вокруг, красота, а Костылин кемарит. Хоть бы что ему!
Наверное, час назад лежанка была в тени. Но сейчас солнце подобралось к лицу моего товарища, а он, не чувствуя этого, спал и похрапывал. Полуоткрытый рот, сухие, бледные губы… Я тронул Бориса за плечо.
Мы еще вчера договорились с Денисом — надо навестить Костылина: что-то не видно его ни на пляже, ни в кино. «Может, заболел? — предположил Денис. — Завтра проверим».
Но с утра Денис засел за какую-то писанину. Когда я приблизился, он накрыл тетрадь книжкой. Я надулся, убрал раскладушки и направился было домой. Денис мне вдогонку крикнул:
— Не забудь заглянуть к Борису. Вместе приходите на пляж, буду ждать…
Конечно, обида моя не исчезла, но я взял направление к домику Костылина. Шел и мысленно ворчал на Дениса: «Пишет чего-то, секретничает… Сперва Людка секретничала, теперь он!..»
Я сильнее потряс плечо Бориса, он испуганно вскочил, но, увидев меня, успокоился.
— Ты чего дерешься?
— Нашел время спать! — крикнул я. — Ночи мало?
Он встал с лежанки и направился к колодцу. На срубе стояло ведро, и он опрокинул его себе на голову. Вода текла по шее, по груди и рукам. Борис подошел к лежанке, достал из-под подушки пачку папирос, вынул одну.
— Погоди, — остановил я его. — Посмотри, какое утро… Воздух! Роса! Неужели охота дым глотать?
Борис пожал плечами, чиркнул спичкой и, окутываясь сизым облачком, направился к скамейке у ворот. Я за ним. Присели.
— Серега, — начал Костылин, — ты мне дашь рекомендацию в комсомол?
Я обрадовался. И не хотел сдерживать нахлынувшей радости:
— Спрашиваешь! Да я с удовольствием. Вот только стажа у меня еще нет. Но это не беда: Денис даст, Ася Лесина…
— Аська уже написала, вчера принесла. Ты не думай, говорит, что если я староста и отличница, то, значит, сухарь и ничего не понимаю. Я, говорит, тоже душу имею. К чему это она, а?
— Не знаю, откуда мне знать? — ответил я. — Влюбилась в тебя, может?
— Ну тебя, — отмахнулся Борис.
Лицо его было усталым, серым. Это после сна!.. «Вот до чего доводит курение, никотин», — подумал я и заговорил об этом.
— Может быть, брошу, — неуверенно сказал Костылин. — Я ведь, Серега, хочу в военную школу подавать. Как девятый закончим, так сразу же — в артучилище… Если возьмут.
— Должны взять! — твердо сказал я. — Почему бы тебя не взять?
— Мандатная комиссия, — процедил Костылин. — Видишь мои глаза? Красные?.. Три ночи не спал. Маму мою вызывали, понял?
— Куда вызывали? — хлопал я глазами.
— «Куда-куда»! — передразнил меня Борис. — В органы. Только сегодня отпустили ее. Разобрались, слава богу… Да я! — он так и взвился. — Да я от нее никогда плохого слова о нашей жизни не слыхал, она с четырнадцати лет на фабрике работала.
Помолчав минуту, он добавил:
— И от других не слыхал…
«Это он про отца», — подумал я.
…Па водной станции мы долго искали Дениса. Народу тьма-тьмущая. По рубашкам или пиджакам тут никого не найдешь: у всех одинаковая форма — плавки, трусы.
— Ты гляди направо, а я налево, — предложил Борис. — Так найдем скорее.
Я водил глазами вдоль берега и выше — по набережной. Взглянул и на дорогу, бегущую мимо окраинных домиков в открытую степь. Там облачко пыли — во весь дух мчится к степному раздолью крытая повозка. У нее определенно есть свое название: арба, бричка, фургон, тавричанка, мажара… Суть не в этом. А в том, что видать и отсюда: лошади, задрав головы и раздувая ноздри, радостно ловят запахи приднепровских медовых полей. Хорошо…
— Ну куда же ты смотришь! — возмутился Костылин. — Ты по берегу смотри и на лодочников. Может, он байдарку взял напрокат.
Наконец, я увидел мальчишку, который желтым сачком, предназначенным для ловли бабочек и стрекоз, ловил в воде мальков. Это без сомнения Ростик. Значит, где-то поблизости и Денис…
Братьям удалось занять несколько метров песка и камней у кустов. Денис лежал, широко раскинув руки и ноги, как бы охраняя участок до нашего прихода. Я сказал Борису:
— Иди к нему, а я за водой сбегаю.
Купил в буфете бутылку содовой. На вкус она — как обычная газированная вода без сиропа. Но не пузырится.
— Давайте из горлышка, — предложил Денис
— Зачем? У меня есть стакан, — Борис достал из свертка розовый стаканчик — крышку от термоса, протянул мне. — Держи! — и ловко выбил пробку из бутылки.
Я высоко поднял стакан:
— За здоровье всех присутствующих! Ростик, выходя из воды, пристально смотрел на меня.
— Сережка!
— Чего тебе?
Ростик нахмурился, потер пальцами лоб.
— Ты зачем на Дениса влияешь?
Я не сразу понял, о чем речь… Ах вот что! Он решил, что я притащил на пляж вино, как кое-кто из взрослых. Смешно.
— Хочу — и влияю, — ответил я и вдобавок швырнул в него жменю мокрого песка. Черт меня дернул, — не рассчитал броска и прямехонько по лицу угодил. Самому жалко стало. И еще Борис схватил за руку:
— Зря ты.
— Ничего не зря, — пробасил Денис. — Пусть не сует нос.
Ростик вытер лицо майкой, такой же желтой, как сачок, и пошел вдоль воды — подальше от нас.
Мне хотелось догнать его, ну, извиниться или просто сказать: «Брось ты, я же не по злости… Шутя». Но я этого не сделал.
Денис палочкой что-то писал на песке — цифры, буквы. Вроде математических формул.
— Опять каракули выводишь… как утром в тетрадке. У тебя секреты всякие появились.
Денис рассмеялся, стер написанное:
— Никаких у меня секретов. Знаешь, что я писал утром?.. Вот ты — коллекционер, да? Нумизматикой увлекаешься. А я хочу другое коллекционировать. Завел тетрадь, на обложке написал: «Первые люди»…
— Это как «первые»? Первобытные? Питекантропы?
— Дурень ты, — беззлобно сказал Денис. — Это будет тетрадь о настоящих людях. Вот, скажем, кто первый открыл закон сохранения массы вещества? Ломоносов, ну еще Лавуазье — он первый применил этот закон. Вот я их и вписал на букву «Л». Как считаете, ребята, интересно?
— Спрашиваешь!
— И как ты только догадался? — спросил Борис.
— Очень просто, — объяснил Денис. — Недавно появились первые дважды Герои Советского Союза, летчики Кравченко и Грицевец, за Халхин-Гол им дали. Это меня и натолкнуло на мысль.
— А просто Героев ты вписал — первых?
— Разумеется. И челюскинцев вписал, и папанинцсв, и Чкалова.
Борис полез в карман брюк за папиросами.
— А кто первый изобрел сигару, — усмехнулся он, — тоже у тебя фигурирует?
