Увидеться с детьми из Большой деревни тоже было приятно. На переменках мы обменивались глянцевыми картинками. Конечно, только девочки. В нашем классе учится девочка, её зовут Анна-Грета. У неё очень много глянцевых картинок. Мы с ней поменялись картинками на первой же переменке после каникул. Я дала ей корзину с цветами и томте, а она мне — принцессу. Это почти самая красивая картинка из всех, какие я видела. Так что я не прогадала.
А мальчишки на переменках только и делают, что бросаются снежками. Это зимой. Весной они играют в шарики, а мы прыгаем в классики. Когда им совсем уж нечем заняться, они дерутся. И шумят на уроках. Впрочем, шумят они в любое время года. Учительница говорит, что у них руки так и чешутся, чтобы напроказить. У нашего Лассе они наверняка чешутся сильнее, чем у всех, это уж точно. Однажды он знаете что проделал? Боссе подарил ему резинового поросёнка, которого можно было надувать. Когда из поросёнка выходил воздух, поросёнок громко пищал. Лассе принёс поросёнка в школу. Мы с Лассе учимся в разных классах, но сидят все классы в одном помещении, потому что в школе всего двадцать три ученика и всего одно помещение. И учительница тоже только одна. Поэтому я знаю, как всё было.
У нашего класса было чтение. Это мой любимый предмет. Мы читали про короля Густава Васу. Подошла моя очередь читать.
— «Тогда король разразился слезами», — прочла я, и тут же раздался громкий печальный писк. Как будто заплакал сам Густав Васа. Но это был не Густав Васа. Это в парте у Лассе пищал поросёнок. Дети засмеялись. И нам показалось, что учительница тоже засмеётся, но она не засмеялась, а поставила Лассе в угол. Вместе с поросёнком.
Но не только Лассе шалит на уроках. Все мальчишки шалят. Однажды нашей учительнице нужно было уйти на совещание. Она велела нам самостоятельно считать и рисовать. А Бритту попросила пересесть за её стол и быть за учительницу. Это потому, что Бритта учится лучше всех.
Не успела учительница выйти за дверь, как мальчишки начали шуметь.
— Эй, учительница! Учительница! — кричали они Бритте и тянули вверх руки.
— Чего вам? — спросила Бритта.
— Нам нужно выйти! — закричали они хором.
А Стиг поднял руку и спросил:
— Скажите, пожалуйста, сколько котлет получается из одной коровы?
А Боссе спросил:
— Вы, наверно, слышали, что в нынешнем году будет урожай на картошку?
— Да, слышала, — ответила Бритта.
— Какой у вас тонкий слух! — сказал Боссе.
Потом поднял руку Лассе и спросил, можно ли показать «учительнице» свой рисунок. Он подошёл к столу и показал лист бумаги, весь закрашенный чёрной краской.
— Это что такое? — спросила Бритта.
— А это пять негров в тёмной комнате, — ответил Лассе.
Бритте ни капельки не понравилось быть учительницей. Она очень обрадовалась, когда урок наконец закончился. И учительнице она честно сказала, что мальчишки её не слушались.
Учительница выбранила мальчишек и оставила их на час после уроков решать примеры. А на перемене Стиг обозвал Бритту ябедой и стукнул портфелем. Нет, быть учительницей очень трудно.
По дороге домой Бритта сказала нам с Анной, что она больше никогда в жизни не будет учительницей.
В тот день мы плелись домой еле-еле, чтобы Лассе, Боссе и Улле успели догнать нас. Ведь если бы они пришли на целый час позже, чем мы, наши мамы сразу догадались бы, в чём дело, и наказали бы их ещё раз. А мы решили, что они уже достаточно наказаны.
Но однажды мы провинились целым классом. Это было первого апреля. Мы обманули нашу учительницу. Конечно, так делать не следует, но первого апреля за это никого не наказывают.
Обычно занятия у нас начинаются в восемь часов. Но мы договорились, что первого апреля придём в школу в шесть. У нас в классе висят стенные часы. После уроков Лассе прокрался в класс и перевёл стрелки классных часов на два часа вперёд.
Поэтому первого апреля, когда мы пришли в школу в шесть часов, часы на стене показывали уже восемь.
Мы нарочно громко топали и шумели в сенях, чтобы разбудить учительницу. Лассе побежал к ней наверх и постучал в дверь. Учительница спросила сонным голосом:
— Кто там?
— Это Лассе! — ответил он. — А у нас будут сегодня занятия?
— Ой, дети, ведь я проспала! — воскликнула учительница. — Подождите минутку, я сейчас приду!
У неё наверху есть другие часы, но она так спешила, что даже не взглянула на них. Учительница впустила нас в класс, когда часы на стене показывали двадцать минут девятого.
— Ничего не понимаю, — сказал она. — Должно быть, мой будильник испортился.
Мы с трудом удерживались от смеха. Первый урок у нас был арифметика. В конце урока наверху, в комнате учительницы, зазвенел будильник. Ведь по-настоящему было только семь часов, хотя часы в классе показывали девять.
— Что это? — удивилась учительница.
Мы закричали:
— Первого апреля
Никому не верю!
— Ах, дети, дети! — сказала учительница и покачала головой.
Но так обманывать учителей можно только первого апреля!
Когда кончились все уроки, какие были у нас по расписанию, мы, конечно, собрались домой. Но учительница сказала:
— Первого апреля
Расписанию не верю!
И оставила нас ещё на один урок. Но это было не очень строгое наказание, потому что весь урок она читала нам разные смешные рассказы.
По дороге домой Улле спросил у Лассе:
— Где это ты так штаны разорвал? Смотри, какая дыра!
Лассе чуть не свернул себе шею, чтобы увидеть дыру, а Улле закричал:
— Первого апреля
Никому не верю!
Улле страшно обрадовался, что ему удалось обмануть самого Лассе. Потом мы встретили злого сапожника, и Улле захотелось обмануть и его.
— Господин сапожник, смотрите, там под кустом сидит лиса! — закричал он.
Но сапожник даже не взглянул в ту сторону.
— Не вижу никого, кроме шести сопляков! — сказал он.
Тут уж захохотал Лассе.
А дома, после того как мы сделали уроки, Лассе побежал к Улле и сказал:
— Давай скорей! К Бритте и Анне пришёл старьёвщик. Он покупает камни.
— Какие камни? — спросил Улле, он совсем забыл про первое апреля.
— Обыкновенные, какие всюду валяются, — ответил Лассе.
Улле бросился собирать булыжники. Он собрал их столько, что с трудом дотащил. На кухне у Бритты и Анны в самом деле сидел старьёвщик, но скупал он только пустые бутылки и тряпьё.
— Дяденька, вот я вам камней притащил, — сказал запыхавшийся Улле и показал на свой мешок.
— Каких ещё камней? — удивился старьёвщик.
— Обыкновенных, — сияя, ответил Улле. — Булыжников. Я их у нас в саду набрал.
— Ах вот оно что! — сказал старьёвщик. — Ну, дружок, на этот раз ты дал маху.
Тогда Улле вспомнил про первое апреля. Он покраснел как рак, схватил свой мешок и потащил его прочь. А Лассе стоял за изгородью и орал во всю глотку:
— Первого апреля
Никому не верю!
А сейчас я вам расскажу, как мы в Бюллербю праздновали Пасху.
В среду на Страстной неделе Бритта и Анна пришли ко мне рано утром, потому что мы собирались делать так называемые страстны́е паспорта. Это такие бумажки, которые незаметно прикрепляют людям на спины. Мы нарезали много-много бумажек и нарисовали на них смешных человечков. На одном мы написали: «Сердитый орангутанг», на другом: «Берегитесь собак!», и всё в таком духе. В комнате Лассе и Боссе стоял страшный шум. Они тоже делали страстные паспорта. Улле, конечно, был с ними и помогал им.
Мы набили этими паспортами свои карманы и пошли к Лассе, Боссе и Улле и позвали их поиграть с нами на улице. Только затем, чтобы при случае прикрепить на них сделанные нами паспорта.
Мы побежали к лесопильне в Северной усадьбе и стали там лазить по доскам. И всё время старались изловчиться и прикрепить друг другу страстные паспорта. Но это было бесполезно — все боялись поворачиваться спиной друг к другу. Вскоре пришла Агда, наша служанка, и позвала нас домой обедать. Лассе первый спрыгнул с досок, догнал Агду и пошёл рядом с ней, что-то оживлённо ей рассказывая. Агда даже не заметила, как он прикрепил ей на спину паспорт. «Я до смерти люблю Оскара!» — было написано на этом паспорте. Оскар — это наш работник. Когда Оскар пришёл на кухню обедать, Агда ходила по кухне и на спине у неё красовалась бумажка с надписью: «Я до смерти люблю Оскара!» Оскар увидел надпись, хлопнул себя по колену и сказал:
— Молодец, Агдочка, молодец!
Лассе, Боссе и я захохотали во всё горло. Наконец Агда сообразила, какой сегодня день, пощупала свою спину, сорвала бумажку и бросила её в печку. Но она тоже смеялась.
