В сущности, именно этим я и занялся сразу же после выхода из больницы. Поручив младшим коллегам то, что им необходимо было сделать, я отправился в клуб журналистов.
В те времена он был единственным в своем роде. Два-три года спустя такие заведения профессиональных, творческих и полутворческих организаций расплодились как-то сразу, точно головастики из икринок.
Говорили, клуб журналистов посещают избранные, множество снобов стремится окунуться в его атмосферу. Молодые авторы стихов, репортажей, очерков (и прочего добра, которое можно печатать в журналах и газетах или передавать по радио) считали необходимым начать свою карьеру с регулярных посещений клуба. Наверное, они думали, что важно написать стихотворение, но еще более важно — напечатать его, а публикация зависит от людей, которые посещают клуб.
Этот наплыв снобов и будущих знаменитостей в не слишком большой ресторан создавал массу хлопот швейцару Генчо. Как у каждого пожилого и опытного швейцара подобного заведения, у него был исключительно острый глаз, безошибочно определявший, кого впустить, а кому объяснить, что все столики заняты и не скоро освободятся.
Обычно я заходил в клуб раз в неделю (хотя никогда не пытался писать ни стихов ни рассказов): для человека моей профессии полезно иметь знакомых во всех сферах общественной жизни. Генчо меня встретил с улыбкой, как завсегдатая.
— Добро пожаловать, давно не заходили.
Я пробормотал:
— Что делать — работа…
Сквозь дым и шум прошел я к кабинету, где обычно сидел Гриша Вранчев. Как я и предполагал, он только что заказал себе водку и шопский салат — его обычный вечерний аперитив. Гришу в этом заведении почитали, и официант служил ему не за страх, а за совесть. Мне пришлось заказать ужин: водку и шопский салат. На двух противоположных местах сидели молодые люди — я видел их в клубе раньше, но не знал, кто они. Они сейчас же поняли, что Вранчев займется новым гостем, и завели свой разговор. Гриша тараторил, а я изображал терпеливого слушателя, время от времени кивая головой и задавая наводящие вопросы, старался запомнить то, что мне необходимо.
Я уже съел шашлык и подумывал о том, что пора идти, когда сквозь дымовую завесу увидел Тони с бриллиантовой дамой. Вранчев заметил, что я смотрю на них.
— Новая звезда на журналистском небосклоне, — сообщил он.
— Кто это?
— Роза Младенчева.
— Что пишет?
— Опубликовала два очерка, они произвели впечатление.
— Она сама их написала?
Вранчев вздрогнул, посмотрел на меня.
— С чего это ты?
Да ни с чего. Но его смущение подсказало, что я нащупал истину.
— Гриша, — сказал я, — подобные вещи не утаишь.
— Похоже, что Тони причесал ее очерки, а может, и сам подсказал темы. Но для начинающего автора такая помощь необходима.
Я с готовностью согласился:
— Конечно же.
— Знаешь, чья она дочь?
Я не знал и поднял брови, стараясь изобразить безразличие — не очень-то меня интересует, чья она дочь.
— Она дочь товарища…
Он наклонился и прошептал имя ее отца.
Вот откуда у меня впечатление, что лицо ее мне знакомо. Я часто видел ее отца на экране телевизора, его фотография время от времени появлялась на страницах газет.
Ну и дальновидный этот Тони. В детях сотрудника милиции он увидел задатки будущих гениев. И ничего, что он не написал рецензий на стихотворение и рисунок моих близнецов. Как и каждый чадолюбивый родитель, я поинтересуюсь, кто предсказал блестящее будущее моих детей, и найду возможность отблагодарить. Буду чувствовать себя обязанным ему…
Все тот же «меценат» написал (или помог написать и напечатать) очерки дочери известного руководителя, чтобы помочь ей закрепиться на поприще журналистики. Занятой папаша мог и не заметить никаких таких наклонностей своей дочки, но вот, еще до окончания университета, ее имя появляется на страницах газет. В подобных случаях родители корят себя: черт побери, как я не замечал этого! А люди, которые заметили, — уж они-то получат и уважение, и благодарность признательных пап и мам.
Я не сомневаюсь, Тони, составив список дочерей министров и заместителей министров, заводил с ними дружбу. Кое-кто из отцов, конечно, терял свои высокие должности. Родниться после таких катаклизмов будущему светилу журналистики не хотелось, и он решил жениться на Краси. Только такая женщина, как она, и могла быть ему подругой жизни.
Не сомневаюсь, что именно так Тони объяснил ей свою готовность жениться. Уверен, именно так он и думал. В то же самое время, когда они обговаривали подробности предстоящей свадьбы, он перешел к следующему номеру в своем списке. Не изменил, а лишь усовершенствовал свою тактику…
Такого покровителя Тони называет ракетоносителем. У кого он есть, тот взлетает и держится на высокой орбите. Высокая орбита для него не только популярность, даже слава, но прежде всего большая власть.
Властолюбивых людей Тони бичевал в своих литературных заметках. Я, дурак, все удивлялся, откуда у этого молодого человека такие богатые впечатления!..
Старая, проверенная тактика, известная еще шутам во дворцах цезарей. Старая — но не устаревшая.
Наверное, я надолго задумался, потому что Вранчев уставился на меня и спросил:
— Пригласить их за наш столик?
— Нет необходимости.
Чтобы смягчить категоричность ответа, я кивнул на двух молодых людей, сидевших перед нами, — нет, мол, свободных мест.
— Как хочешь.
Мне показалось, что он задумался. О чем? Что я знаю путь, который выбрала молодая журналистка, еще не закончившая университета? Или что я проявляю особый интерес к его подчиненному Тони Харланову, не признаваясь в этом? Если так, плохо не Грише Вранчеву, а мне.
8В «Балкане» в обеденные часы никого из знакомой шайки не было видно. До последнего времени казалось, что они не могут жить друг без друга — и вдруг рассыпались. Мне хотелось увидеть Дашку, и в четверг вечером, на другой день после выхода из больницы, мы с Ваклевым пошли к ней домой, хотя это и было самым неподходящим временем для такой женщины, как она. Я уже обжегся однажды в этом доме, и потому мы с опаской зашли в темный подъезд, Ваклев даже держал пистолет наготове, спрятав руку в карман. Я остался на площадке первого этажа, а он продолжал подниматься, топотом создавая впечатление, будто идут двое. Через минуту Ваклев вернулся.
— Ее нет, — проворчал он недовольно.
Из подвала донесся шум, но на этот раз я не подумал о крысах. Посветил фонариком — никого. Услышал только шаги убегающего человека. Я рванулся вниз, за мной и Ваклев, но топот затих на заднем дворе. Перед нами зияло открытое окно. В кустах мелькнула мужская фигура. Луч моего фонарика не мог ее достать.
Было бессмысленно догонять беглеца. Шансов поймать его не было. На соседней улице так много проходных дворов, что он мог спрятаться где угодно.
Дашки не было дома — по крайней мере, она не отвечала на звонки, — а обитатель подвала наблюдал за тем, кто к ней приходит…
Мы с Ваклевым бросились к машине, которую он оставил неподалеку. Подъехали к «Балкану», он вошел в ресторан и быстро вернулся.
Тоди сидел за столом с четырьмя мужчинами. Невозможно, чтобы он был в подвале и добрался сюда раньше нас.
Подъехали мы и к редакции, где работал Тони. Оказалось, он уже целый час на каком-то собрании.
Мы снова сели в машину. Ваклев пробурчал:
— Футбол по телевидению я пропустил, карточку спортлото заполнить не успел — и все из-за этой двуногой крысы! Почему бы тебе его не прирезать?
У меня с ним были личные счеты, не мог я согласиться с Ваклевым.
— Все равно нам надо встретиться с манекенщицей, — сказал я, избегая ответа на вопрос.
Действительно, надо с ней увидеться. Почему именно в эти дни она нигде не появлялась? Почему не поехала на похороны Краси (хотя вроде была близкой подругой и выглядела очень расстроенной, когда узнала о ее смерти)? Почему ни Тоди, ни Тони не знают (или не говорят), где она?
В любом случае отсутствие Дашки означает нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. Но что?
В семь утра я стал искать Дашку сам. Снова никто не отвечал на звонки, и тогда я спустился этажом ниже и позвонил ее хозяевам. Вышла непричесанная женщина лет пятидесяти в поношенном грязном пеньюаре неопределенного цвета.
Я представился, попросил разрешения войти. Женщина, пятясь, отошла в коридор и уперлась спиной в дверь холла — видно, туда она не собиралась меня приглашать. Ничего, мы и здесь поговорим. С обеих сторон со стен свисали пиджаки, брюки, плащи. Пахло старой обувью и гуталином, как в казарме.
— Я разыскиваю вашу квартирантку Данку Шанову.
— С ней что-то случилось? — испуганно спросила женщина.
— Она могла бы дать нам кое-какие справки… А почему вы полагаете, что с ней что-то могло случиться?
