— Покатился горошек, не поймаешь! Под ноги гляди! Гоняй его, Святополк, до вечера, а мы прочь пойдем!
Но Гремислав вдруг остановился и ударил княжича в живот. Святополк согнулся, движения его снова стали размеренными.
— Так его! Так! Наседай, Гремислав!
Подбодренный криками, тот яростно бросился на княжича.
Несколько минут казалось, что Гремислав побеждает, уже перешел в защиту Святополк, шагнул к роковой черте. Но это был хитрый прием. Гремислав не разгадал его, Святополк выиграл расстояние и вдруг обрушился, погнал противника к середине круга, потом близко и черте и, наконец, мощным ударом опрокинул его. Это было уже по всем правилам и так великолепно, что все даже рты открыли от изумления.
— Отменный удар! Удар витязя! Слава! Слава! Слава! — воскликнули дружинники в один голос. — Святополку-княжичу слава! Победил! Забила дуб осина!
Святополк стоял в центре круга, сняв шелом и держа его под мышкою. Маслянистые волосы взъерошились, торчали в разные стороны, серые, с зелеными точками глаза чуть мерцали. Он ждал, что скажет старый воевода. Не поднимаясь, тот важно изрек: «Победил Святополк», и протянул ему красную стрелу с серебряным наконечником. «Кий резал», — было написано на ее древке рукою первого князя. Святополк поклонился и принял стрелу. В это время вошел великий князь Владимир Святославич. При его появлении все встали и замолчали. Владимир остановился в дверях — высокий, в летах уже человек, но крепкий и стройный, как кипарис, что растет в достопамятной Тавриде. Чистый лоб, каштановые с проседью волосы, отливающие бронзой, тонкий, с едва заметной горбинкой нос, красиво загнутые дуги смоляных бровей. Лицом он походил на свою мать — рабыню Малушу. Только глаза, как у Святослава, — светлые, строгие. Коротко подстриженная клином бородка и тонкие усы моложавили его, придавали лицу что-то юношеское. Одет он был по-византийски: в малиновый хитон с переброшенным через плечо и подхваченным рукою лором — богато украшенным платом из багряницы, на котором сиял золотой трезубец.
Князь окинул гридницу взглядом, ощупал каждого глазами, и никто не вынес его светлого взора, все опустили головы. Только Свенельд кивнул и остался сидеть, да Глеб сидел, погруженный в раздумье. Он ничего не замечал — его ладью бил ферзь боярина. По тому, как долго молчал Владимир, все поняли, что надвигается гроза. Князь тихо, но внушительно позвал:
— Дунай! Чурило! Несда! И ты, Ратибор! Наденьте насадки на копья!
Пронзительным взглядом смерил Святополка:
— Пропасть тебе, как молодому месяцу!
Приблизился тяжелыми шагами, стараясь сдержать клокочущее в груди негодование:
— Подай твое копье, Святополк!
Отец и сын стояли и смотрели друг на друга. Даже как будто Владимир больше нервничал, у него дергалось веко правого глаза. Святополк минуту помедлил и протянул копье. Князь принял его.
— И стрелу! — властно протянул раскрытую ладонь великий князь.
По рядам дружинников прошел легкий шепот — никто, даже сам князь, не смел дотронуться до красной стрелы победителя. Святополк знал это, чуть усмехнувшись уголком рта, он вложил стрелу в руку отца. Тот сейчас же сломал ее. Дружинники ахнули, а Святополк побледнел.
— Что, Дунай, насадил железо на ратище? — не оборачиваясь, спросил Владимир. — Берите княжича и ведите его в поруб у Ворон-грай-терема! Он изменил мне, крамолу ковал вместе с епискупом Рейнберном, прелагатаем (*прелагатай — шпион) короля Болеслава!
Все похолодели от этой новости, настолько она была неожиданной; кто-то ахнул, кто-то присвистнул… Святополк стоял невозмутимо-спокойный, не отрываясь, глядел в лицо князя.
— Что, Святополк, — продолжал Владимир, нимало не смущаясь, — признаешь за собой крамолу али все это наветы врагов твоих? Знаешь вину за собой? Ответствуй, черная немочь!
Святополк гордо выпрямился:
— Знаю! — сипло, с ненавистью, выдавил он.
— Ага! — воскликнул великий князь удовлетворенно. — Он знает! В поруб его, злодея… Что стали, витязи? Ведите его в поруб! Во мрак! Да просветит господь его заблудшую душу — пристанище злодейских умыслов и порока.
Названные дружинники окружили недавнего их победителя и повели к выходу.
— Стражу поставить крепкую! — бросил им вслед Владимир. — Да покарает всевышний поднявшего десницу на государя и отца.
Владимир широко перекрестился, а за ним и все присутствующие в гриднице христиане.
— Урок великий нам, витязи!.. Никто безнаказанным не останется, — проходя к трону, объявил князь. — Все схвачены — Рейнберн и его пособники.
Владимир сел прямо, словно сокол на ветке, расправил складки одежды:
— А теперь совет держать будем. Эй, сдвиньте столы — распотешились, как мужичье на лугу, нет у вас почтения к князю.
Столы вынесли па середину, придвинули к трону.
— Садитесь! А ты, Глеб, — обратился он к младшему сыну, — иди!
Глеб, на которого удручающе подействовал увод Святополка, неловко поклонился и направился к выходу, зажав в руке ферзя.
— Шашешницу захвати! — крикнул ему вслед Владимир и, когда тот возвратился, добавил мягче: — Негоже ей тут у ног моих быть. Эх ты, тихоня! — ласково потрепал Владимир по щеке Глеба. — А ты что на отца своего замыслил? Ладно, ступай — знаю твое золотое сердце. Иди, разумник.
Глеб, стыдливо прижав к груди шашешницу, пошел к выходу.
— Вот какое дело, бояре, — начал Владимир, не дав никому опомниться, — гонец ко мне летит за гонцом. Отовсюду — с Десны и с Побужья, из Тмутаракани и из-за Сулы. Печенежские орды пожгли Васильков, чуть не взяли Белгород. Чернигов осажден уже другую неделю, жители изнемогают гладом. Разбои творятся повсюду, вы сами-то знаете, и наших немало вотчин разорено. Смерды бегут в леса, прячутся, и никакими судьбами их оттуда не вызволишь! Хозяйства-усадьбы нищают, дань идет малая, в три раза меньше прошлогодней. А что мы возьмем в полюдье? Кругом только полынь да кузнечики. Одни головешки на месте сел. Не принесем же мы их в скотницу (скотница — казна княжества) княжества! Страну нашу нурманы Гардарикой величают — страной городов, а как будут величать потомки? Проклянут нас внуки и правнуки, проклятье призовут на наши тени, и не будет нам места в другом мире!
Речь Владимира звучала все грознее, все круче взлетали его слова, и потупились дружинники.
— Гнев и презрение потомков! Слышите, витязи? — поднял указательный перст Владимир. — Песьеголовый хакан уже на подступах. Не сегодня-завтра он будет в Киеве. Погибнет Русь, и вороны полетят там, где был город в злате и зелени, где стояло великое царство — Гардарика!
Владимир посмотрел в одну, в другую сторону и, пристукивая кулаком по тропу, продолжал:
— Надо двинуть дружины на наши границы по Сейму и Суле, и по Роси, и по Стугне! Это ворота, настежь открытые, оттуда валят кочевники. Мы закроем эти ворота! Поставим кругом заставы и срубим городки. Укрепим границы, и процветут новые города. С вами, витязи, пойдут в степи греческие мастера и новгородские плотники, искусные в градостроительстве. Они же будут рубить лес и выносить засеки. Не хватит леса — с севера спустим плотами. На золото и новые земли я не поскуплюсь.
— Князь, почему не объявишь поход? — вырвалось у пожилого, с пепельной тучей волос боярина.
— Да, да! — поддержали его несколько голосов. Нарубить войска и объявить поход!
— Нет, витязи, — ответил Владимир, величественным жестом останавливая слишком горячих. — Войско теперь собрать трудно — много сел погорело, кругом смуты, смерды бегут, а тут еще разбойники на дорогах… И что сделает войско? Печенеги избегают сражений, волчьими стаями рьщут они. Что сделает войско? Оно никого не найдет в степи и будет топтать ковыли. Кони печенегов выносливые и в быстроте не уступают угрской породе. Пошлем дружины.
Дружинники зашумели, слова князя не нашли сочувствия. Не стесняясь, переговаривались друг с другом, шептались. Поднялся боярин Михайло Потык — владетель многих земель вокруг Киева, мужчина высокий, статный, с тонким нервным лицом.
— Великий князь, — начал он, и голос его дрожал от обиды, — что ты надумал такое недоброе? Боярство не может идти в степи и нести службу, которая под стать простым волнам, смерду и наемнику. Валяться на голой земле, жариться под солнцем, стрелять куропаток и ждать печенега? И он придет! Не сдержат его заставы — всю степь не отгородишь от Руси. Придут и перебьют людишек.
— А что без нас будешь делать? — зло выкрикнул кто-то.
— Никак нельзя покидать нам Русь, — продолжал Михайло Потык увещевать князя, — Ты сам говоришь — нет порядка в стране! Как же бросить вотчину, усадьбы, села и веси наши? На кого оставить? Разворуют, растянут добро!
— Об этом я позабочусь! — перебил его Владимир.
— Что «позабочусь»! Не хотим в степь! Не пойдем! Пусть войско идет туда и наемники, щиты за спину — ноги в руки! Им все равно где быть, лишь бы жалованье! Смерды должны защищать нас — своих господ, а не мы смердов!
