— А мне такой контроль не нужен, товарищ староста, я сама себе хозяйка и знаю, у кого книжки брать и с кем в столовую ходить. И не указывай мне больше! Потому как это никого не касается.
Мазай окинул Олю злым взглядом, отвернулся, не спеша поднялся и молча направился к цеху.
Олю обидела и смутила эта выходка Мазая. Она привыкла к грубости Васьки, но такое «презрение» и ей было в диковинку. Оля была уверена, что «презрение» деланное, ей не хотелось, чтобы этим закончился их разговор. Кроме того, что она намеревалась ему сказать, теперь ей нужно и упрекнуть его в нетоварищеском отношении.
Она окликнула Мазая. Но тот шел, делая вид, что не слышит. Тогда Оля на цыпочках догнала его, сорвала с головы фуражку, со смехом опрометью бросилась за штабель и крикнула, выглядывая из-за опок:
— Лови! Поймаешь — отдам.
Мазай остановился, соображая, что предпринять, и с обычным видом безразличия подошел к штабелю.
— А ну, отдай! Нечего…
— Возьми.
— Слышишь, отдай фуражку!
— А я сказала: поймаешь— отдам.
— Брось дурить! Давай! Мне некогда, идти нужно. Будет тебе! Давай, что ли, фуражку!
Уловив в голосе Мазая раздражение и увидев, что Васька начал хмурить брови, она поняла, что именно сейчас, когда он злится, она может, поддразнивая колкими фразами, высказать ему все-все. А Васька, может быть, и не стал бы сейчас слушать, но его фуражка у нее. Вот ведь в каком дурацком положении оказался! Оля не смогла удержаться и расхохоталась.
— Чего смеешься? — недовольно спросил Мазай.
— Весело, потому и смеюсь…
— Я долго должен тебя уговаривать?
Оля согнала с лица улыбку и стала шутливо просить:
— Поймай, Вася! Ну, поймай, чего тебе стоит! А? — Она сняла берет, надела фуражку и состроила пренебрежительную мину. — Все равно, хоть и захочешь — не поймаешь. Потому что ты сейчас злой. Если вылить на тебя кружку воды, то она зашипит и пар пойдет. Ручаюсь!
— Ничего я не злой. Давай фуражку.
— Нет, злой. А когда ты злющий, то становишься таким неуклюжим, как медведь. Да-да! Вот и сейчас у тебя ловкости не больше, чем у медведя. Ты бы и отнял, да не сумеешь.
— Ольга, отдай! — угрожающе прикрикнул Мазай. — Дура! Ребята увидят — смеяться будут.
— Ну и пусть. Дуре нечего бояться, — сквозь смех ответила она. — Пускай замечают, я не боюсь. К чистому грязь не липнет. Не я за тобой гоняюсь, а ты за мной. Мне нечего бояться. Тебя увидят — засмеют, скажут: староста группы с девчонками в кулюкушки играет. Здорово! Верно?
— Отдай — плохо будет! Тоже мне, игрушку нашла! — еле сдерживаясь, возмутился Мазай.
— Возьми. На! — Оля чуть подалась вперед и протянула ему фуражку. — Бери! Ну чего смотришь?
Мазай не выдержал и бросился к Оле. Она вскрикнула и побежала. Мазай — за ней. Он был крупнее, выше ее, бежал по-спортивному, прижав руки к груди. А Оля — быстрая, ловкая — бежала, похохатывая, даже чуть взвизгивая, и казалась пушинкой, подхваченной быстрым ветром. Они обежали несколько раз штабель опок. Мазай напрягал все силы, стараясь поймать ее во чтобы то ни стало.
Он бежал уже не из-за фуражки — ему просто нужно было догнать девушку, чтобы доказать ей свою ловкость. Он сделал рывок вперед, очутился совсем близко от Оли, хотел схватить ее, но споткнулся и, чтобы не упасть, уперся рукой в штабель. Штабель качнулся, раздался грохот падающих опок и пронзительный крик Оли.
Васька бросился на крик. Оля лежала на земле без движения, на ногах ее громоздились чугунные опоки. Мазай кинулся к цеху, приоткрыл дверь и закричал:
— Ребята! Скорее! Олю опоками придавило…
Он подбежал к девушке, отбросил одну опоку, другую… Прибежали ребята, растащили остальные опоки. Оля все еще была без движения. Все столпились вокруг Оли, не зная, что делать. Но тут в середину группы протиснулся Жутаев. Он склонился над Олей, взял ее руку:
— Оля! Оля!
Глаза ее были по-прежнему закрыты.
— Ребята, за врачом нужно… — нерешительно предложил Мазай.
Жутаев встрепенулся, окинул всех быстрым взглядом:
— У нее… пульс… Есть пульс…
— Значит, жива? — спросил Сережа.
— Жива. Смотрите, ребята, у нее на ботинке кровь. Нужно поскорее сбегать за машиной.
— Колька, — крикнул Мазай, — катай живо! Рядом стоянка автобата. Беги, чтоб в один дух!
Коля сорвался с места и помчался во весь опор.
Жутаев торопливо достал из кармана складной нож, разрезал шнурок и снял с ноги Оли ботинок. На ноге оказалась рана. Жутаев достал из кармана чистый платок.
— Ребята, у кого еще есть? Перевязать рану.
— Йод нужно. Без йода нельзя перевязывать.
— В цеховой аптечке есть. Сбегать? — спросил кто-то.
— Я сейчас принесу, — сказал Сережа и побежал в цех.
Оля открыла глаза, увидела над собой склоненные лица и ничего не поняла. Она попыталась было подняться, но, едва шевельнулась, почувствовала сильную боль в ноге.
— Не нужно, Оля, не двигайтесь, — остановил ее Жутаев. — Сейчас перевяжем — тогда будет легче.
Сережа принес пузырек с йодом, и Жутаев занялся перевязкой. Когда йод попадал на рану, боль становилась невыносимой, но Оля закусила губу и не проронила ни звука.
Жутаев уже заканчивал перевязывать… Во дворе, рядом со столпившимися ребятами, развернулась зеленая легковая машина.
— Откройте, пожалуйста, дверку! — крикнул Жутаев шоферу. — Коля, Сережа, давайте помогите.
Втроем они осторожно подняли девушку на руки и понесли к автомобилю. Когда усаживали Олю, она задела больной ногой за дверку и вскрикнула. Мазай бросился к машине:
— Эй, вы, смотреть надо! Слышите — стонет!
Шофер, пожилой солдат, никого из ребят в машину не взял, сказав, что сам доставит Олю в больницу. Мазай заговорил было о плате, но шофер прервал его:
— Никаких денег я не возьму, а вам и заикаться о деньгах не советую… У меня сынишка тоже в ремесленном учится. Так что мы с вами маленько сродни. Да и не привык я тянуть руку за длинным рублем.
Автомобиль медленно тронулся, за ним гурьбой побежали ребята. На месте происшествия остались только Мазай и Сережа. Когда машина скрылась за воротами, Сережа сказал:
— А молодец Жутаев! Молодец! Правда, Васька?
Мазай ответил как бы в раздумье:
— Правда. У него все как-то ладно получается.
— Это верно. Ничего против не скажешь.
Мазай пристально посмотрел на Сергея и спросил:
— Ну скажи, Сережка, почему у него все получается словно по заказу? Почему? А у других ничего не выходит. И стараются — а оно как назло.
— Под другими ты себя имеешь в виду?
— Может, и себя. Ну, скажи: неужто я совсем никудышный? За что ни возьмусь, все не так. Почему это? Как ты думаешь? Только начистоту…
— Как я думаю?.. А вот как… Правда, я специально об этом не думал, но сказать можно. По-моему, Жутаев такой человек, что о себе почти забывает, он все о других старается. А ты, например, Васька, всегда на первое место себя выставляешь. Вот и сейчас. Ведь ты же думаешь не об Ольге, забыл о том, что, может, сейчас ей очень больно… Ты сейчас Жутаеву завидуешь, жалеешь, что не ты, а он догадался, как ей помочь. Правда? Ты только не скрывай.
Мазай растерялся:
— Ничего я не завидую…
Закончить разговор не дали ребята, проводившие автомобиль. Шли они не спеша, внимательно слушали Жутаева. До слуха Мазая долетели слова Жутаева:
— …Если не так, то все равно что-то делать нужно. Иначе последнее место нашей подгруппе обеспечено.
— Я согласен работать, — сказал Бакланов, — сколько угодно.
— И я тоже… Васька, — обратился Коля к Мазаю, — завтра начинается первомайская фронтовая вахта, а Ольга выбыла из строя. Засыплемся мы со своим обязательством. Борис предложил работать вечером… как бы дополнительно…
Мазай прервал его:
— Нам Борис не указ. Подумаешь тоже! Если он предложил, пускай и работает. Держать за руки не буду. Но мы пока и без его предложения обойдемся… Пошли, ребята, в цех! У меня есть другой план — пожалуй, похлеще жутаевского.
Никакого плана у него не было, и сказал он так лишь для того, чтобы показать ребятам свою распорядительность и изобретательность.
В цехе Сережа спросил:
— Ну, говори, какой у тебя план.
— Скажу. Вот повидаюсь с мастером, посоветуемся — и пожалуйста. Я не любитель, как другие, зря болтовней заниматься. Сейчас пойду в дирекцию — доложить нужно про Ольгу. Заодно и выясню все, что нужно.
Мысль о вступлении в комсомол, пришедшая Мазаю еще в Платовке, не покидала его. Не раз собирался он поговорить с Батуриным, но всегда откладывал разговор до следующего дня.
Возвращаясь от директора и проходя мимо комнаты комитета комсомола, Мазай решил зайти туда. Батурин встретил его, как добрый приятель:
— Наконец-то заглянул! Уж больно редко заходишь в комитет. Садись, Василий.
