Ознакомительная версия.
Он мгновение помолчал.
– Что думаешь, – добавил он, – если мы постарались бы теперь на Литве Радзивиллов склонить на свою сторону? Эти люди вообще не имеют больших голов, пылкие, безрассудные, но традиции их связывают со страной, имеют большое влияние и не хватает им того, на чем оно держится, денег… Пане коханку теперь со мной ни хорошо, ни плохо… А если бы мы попробовали, пощупали, или посещением его в Несвиже мы не польстили бы ему и не получили его? Как тебе это кажется?
Комажевский улыбнулся.
– Наисветлейший пане, – ответил он с доверительностью, полной уважения старого слуги, – мог бы я иначе или лучше что-то выдумать, чем ваше королевское величество? Золотая мысль… Радзивиллы всё-таки сохранили на Литве то обаяние, какое имела их семья от веков, и которое их связь с династией Ягеллонов ещё возвысила. Всегда что-то значит то, что Барбара была на троне… Сегодня князь Пане коханку занимает видное положение, поскольку самый доблестный, хотя, впрочем…
По устам короля проскользнула улыбка.
– Что ты скажешь о посещении Несвижа? – спросил он.
– Я повторяю вашему королевскому величеству, – сказал генерал, – золотая мысль, но не нужно заблуждаться и вам, наисветлейший пане, исполнение будет нестерпимым… С Радзивиллом нужно пить…
– Ну, рюмку! За процветание дома… – ответил король. – Преодолею себя, хотя бы отболеть пришлось. Когда политика приказывает, многое проглотить нужно.
– Рюмку! – воскликнул Комажевский. – Ваше королевское величество думаете, что там рюмками пьют?
Понятовский втянул голову в плечи.
– Тогда уж, пожалуй, ты меня должен будешь выручить, – сказал он, смеясь. – Но скажи мне наперёд, как мы дойдём до того, чтобы в Несвиже смогли напиться?
Комажевский задумался.
– Кого же мы подставим для инсинуации, – сказал он, немного подумав. – Вам, наисветлейший пане, напрашиваться не подабает; меня слишком знают как преданного вашему королевскому величеству, а нам следует толкнуть кого-то нейтрального к генералу Моравскому.
Он и жена его подадут воеводе мысль. Он должен пригласить.
– Естественно, – сказал король, медленно остывая по мере того, как мыслью анализировал все последствия предпринимаемого шага. – Естественно. Политика нынешнего времени может нас вынудить к этому шагу, хотя, мой Комажевский, с моей стороны это будет большой жертвой. С Радзивиллом нужно вести дело осторожно, уметь к нему приспосабливаться. С другими врагами это мелочь, но с таким, как этот добряк Пане коханку! Я, король, в сравнении с ним, бедненький. Кроме ордена, которого дать ему уже не могу, потому что он его имеет, ничем даже отблагодарить не смогу за гостеприимство, которое ему дико дорого может стоить, не для меня, а для его самолюбия.
– О! Что Радзивилл выступит монументально, в этом не сомневаюсь, – прервал Комажевский, – что ему это может стоить кучу денег – нет слов; но он себе это позволит.
– Только бы не совершил какой нелепости, – вставил король, – он тщеславный… боюсь.
– Нам следовало бы поставить там кого-нибудь для контроля, – сказал генерал, – но сначала ваше королевское величество захотите объявить решительную свою волю.
– Я должен об этом с Шрептовичем и с Платерем поговорить ещё, – сказал Понятовский, – а ты, мой генерал, со своей стороны, прошу тебя, думай заранее, не выдавая эту мысль, потому что, возможно, мы будем вынуждены отступить?
Комажевский поклонился.
– Мне кажется, – сказал он тише, – что это вещь исполненная и будет полезной, но мне заранее жаль ваше королевское величество… это будет тяжёлой жертвой.
– Я заранее это предчувствую, – вздохнул король, – но признайся мне, что слишком дорого согласие и единство оплачивать нельзя. Это то время, в которое мы можем и должны создать сильную партию для нашей поддержки, а поэтому… будь что будет!
Король мгновение подумал и прошептал, кладя палец на уста:
– Не выдай только моего секрета. Это должно исполниться не через меня, но… само собой. Сам воевода должен этого желать. Близость Несвижа должна подать ему эту мысль. Мы будем осматривать каналы, доплывём даже до Пинска.
– Маршрут ещё постоянно не обозначен, времени мы имеем достаточно, хоть Несвиж нам нескольких дней будет стоить. Князь захочет покрасоваться всем – и стрелять, и плавать, и музыку прикажет слушать.
– Если бы только на этом кончилось! – вздохнул король. – Но эта рюмка, к которой у меня отвращение!..
Комажевский вздохнул.
– Я не смею вставать на её защиту, – шепнул он, – но она имеет свою хорошую сторону. Много вещей ей объясняется и оправдывается. Как из-за тумана выходят неясные картины, и это иногда нужно.
Король уже был мыслями где-то в другом месте.
– Через Радзивилла, – сказал он, – приобретя его, мы будем иметь обеспеченный выбор послов, таких, в каких мы нуждаемся, чтобы провести трудные предложения от трона. Понимаешь, что об этом сейме нет речи, но о будущем и последующем. У меня слишком много врагов явных и скрытых. Сейчас время стараться об умиротворении и согласии. Я не отчаился в Браницком, с Радзивиллами мы хорошо, но нужно быть сердечней, поддерживать их и иметь их всегда за собой. Пане коханку всё-таки является силой. Не высоко я ценю его способности, так как он ими красоваться не умеет и играет роль шу та, но хватае т ему, возможно, хитрости.
– Для меня он загадка, – отозвался Комажевский, – потому что рядом с минутами безумия у него имеются моменты большого разума.
– А мне кажется, что, поглаживая его самолюбие, получить его можно. Ты понимаешь, что я напрашиваться к нему не могу, – сказал король, – он должен меня пригласить, но я был бы рад, если бы так случилось.
После этого короткого разговора с Комажевским король, через пару часов выйдя из кабинета, среди особ, которые ежедневно с утра приходили к нему поклониться и узнать, нет ли приказов для выдачи, увидел каштеляна Платера. Был это один из будущих товарищей путешествия, такой же необходимый, как ксендз Нарушевич. Ни для кого не было секретом, что Платер вёл рабочий дневник своей жизни и деятельности. Учтивый, ловкий, не слишком навязчивый, не дающий себя затереть и закрыть, Платер был одним из наиболее практичных придворных, всегда предвидящий будущее направление ветра и приспосабливающийся к нему. Плыть против течения и нарываться на неприятности он не любил.
С его лица наисветлейший пан вычитал, что у каштеляна было срочно что-то ему сообщить, а так как, что имел чудесные отношения и с посольством, и везде понемногу, король, ловко маневрируя, приблизился к нему.
– Наисветлейший пане, – прошептал Платер, – мы едем из Беловежи к каналу, потом каналом, часть дороги по воде, далее сушей, но всё это путешествие может назваться гидрографическим, а одну вещь вы забыли в ней.
– Какую? – спросил король.
– Всему миру известно, что в Альбе воевода виленский накопал каналы и озёра для основания там флота и возрождения военно-морской силы, – сказал каштелян. – Осматривать Мухавецкий канал и не видеть флота Радзивилла… что скажет на это свет?
Король удивился этой интерполяции, и вместо ответа вставил:
– Ты не видел сегодня генерала Комажевского?
– Ни даже вчера, – ответил Платер.
– Откуда же эта мысль об Альбе и радзивилловском флоте? – сказал король.
– Эта мысль, должен признаться, не моя, – смиренно отозвался каштелян, – я слышал её из уст многих друзей князя воеводы.
Говоря это, он внимательно смотрел в глаза наисветлейшему пану, который стоял на вид холодный и рассеянный. Минуту длилось молчание. Платер ждал.
– Ты понимаешь, что я напроситься не могу, – сказал король наконец.
– Естественно, но дадите ли ваше королевское величество пригласить себя? – спросил каштелян.
– У тебя есть поручение незаметно что-то узнать от меня?
– Нет, но я бы рад на всякий случай знать мнение вашего королевского величества.
Король немного подумал.
– С одной стороны, всё, что сближает и объединяет – является хорошим и желательным, – отозвался он, – с другой – это очень тонкая и скользкая экспедиция… где каждый шаг и слово весьма взвешивать нужно и непредвиденное предвидеть, чтобы то, что хотело приблизиться, не сорвалось…
– За этим слуги вашего королевского величества должны следить, – сказал Платер живо.
Подходящие паны не дали говорить дальше, но король объяснялся взглядом с каштеляном.
Совещание Комажевского в кругу самых близких друзей короля и семьи окончилось принятием с большой охотой поданной мысли. Все были за то, чтобы сближение с воеводой и его семьёй скрепилось наикрепчайшим узлом, хотя воспоминание сердечных отношений с Браницким и с удачливым Потоцким, которые обратились потом в упорную ненависть обоих, могли оттолкнуть Понятовского. Но опыт мало кого учит, а тут полностью другой характер человека, казалось, обещал больше. Не нуждался он ни в чём, кроме чуточки славы.
Ознакомительная версия.
