Ознакомительная версия.
– В сокровищницу его пустить с аколитами[7]? Это всё нищие…
– Ну же, светлейший князь! – прервал возмущённый генерал.
– Как же? Не голый? – прервал воевода. – Гм! Занимают у Голендров, занимают у Теппера, занимают у посла, а я ещё не слышал, чтобы кому что отдал. Впустить его в сокровищницу, это только аппетит разыграет.
– Ведь князь только что жаловался, что таких денег не имеет! – сказал Моравский.
– Потому что не имею, – воскликнул князь, – сокровища радзивилловские, а я их сторож. Всё же этих золотых слитков из него не могу взять, а бриллиантов не заложу, и арендаторы не платят, и из товаров мне только сушённые грибы и лесные орехи приносят. Дать ему орехи погрызть! Зубы себе поломает и скажет, что это измена!
– Князь всё обращает в шутку, – разразился Моравский, – серьёзно нельзя поговорить.
– Ты думаешь, что шутки то, что я говорю, – воскликнул воевода. – Размышляй и рассуждай, как хочешь, а выйдет то же самое, что у меня в шутках. Не спереди, не сзади. Выступить по-радзивилловски, говорю, что хочу его впечатлить; принять его скромно, крикнут, что я скупой… а в итоге, ни за себя, ни за людей не ручаюсь, чтобы какого фокуса не устроили и дым под нос не пустили. Брызнет кто неосторожным словом – возьмёт его на себя… на воре шапка горит. Из той великой дружбы готова неприязнь вырасти.
Воевода говорил ещё оживлённей, когда из соседнего зала медленно вышла высокого роста, достаточно тучная, не слишком уже молодая, совсем некрасивая, с мужским выражнием лица и чернеющей растительностью над верхней губой, дама в белом платье, без шапочки, с золотой табакеркой в руке.
Это была сестра князя, пани генералова Моравская, жена разговаривающего как раз с ним литовского секретаря. Услышавши её приход, воевода поднял тяжёлые веки.
– Так вот! – сказал он. – Теперь она в свою очередь приходит ко мне надоедать мне этим приёмом его величества короля. Обязательно бы его хотели видеть в Несвиже?
– Мы его – ничуть, – ответила грубым голосом пани Моравская, – но мы хотим, чтобы он увидел Несвиж и убедился, что Радзивиллы на Литве значат.
– И за это мы ему должны будем руки целовать! – вставил князь… и сплюнул…
Более громкий вздох Непты прервал едва начинающийся разговор.
Воевода положил палец на уста.
– Слышишь, асинджка, как она тяжело дышит? – шепнул он, обращаясь к сестре…
– Что за диво! – презрительно ответила Моравская. – Ты видишь, что на ней жир!
Князь сморщился, услышав это пренебрежительное выражение, и, забывая о прибывшей, беспокойным взором следил за всеми движениями Непты, у которой в самом деле был тяжёлый сон. После короткого перерыва генералова, принимая табак, начала тихим голосом:
– Ты угадал, пане брат, что я тоже сюда пришла настаивать на принятии короля в Несвиже. Для чести дома надо выступить, ничего не поможет. Позволила это Яблоновская, позволили Огинские, а мы могли бы не позволить?
– Но, но, – воскликнул воевода, – хотя бы я занимал у Горбачевского или у Толочки, позволил бы и князь воевода это, но нужно другое принять во внимание. Он так хорошо знает обо мне, как я о нём, что не любим друг друга; значит, подабает лгать политично, а меня это душит… и либо я, либо кто-то из моих вырвется с каким-нибудь словом – пива наварит! Он будет во всём искать намёк – а мы, хоть неохотно, пустим ему какую-нибудь злобную шутку. Я говорил это уже генералу. С великого обожания вырастет злость ещё большая. Князь схватился за голову.
– Мы должны будем в нём славить ягелонскую кровь, хотя, кто знает, какая там в его жилах течёт.
Моравская начала гневаться.
– Ну что ты! Достаточно, что он король… или его совсем не нужно было короновать, или теперь ему кланяться следует. Всё-таки пан воевода виленский на границе княжества должен будет его приветствовать. Ну и что ж? Не попросит его к себе в гости?
– Но, но, если бы это свекольной ботвой обошлось, – пробубнил воевода, который себе снова отпустил поводья. – Мой замок вверх ногами опрокинется. Нужно ему всё представлять, начиная с псарни, даже до балета… Фейерверки палить, жаркое из барана жарить, в Альбе флот приготовить, стянуть полки, медведя привезти, и, всю шляхту на двадцать миль вокруг созвав, её кормить и её лошадей. И готова мне ещё на эти дни выпасть слабость моей Непты, надзора не будет, все потеряют головы – несчастное создание, вместе с потомством падёт жертвой! Род на ней угаснет!
Генералова начала сердечно смеяться.
– Словом, – сказала она, – Непта – препятствие всему и, вероятно, она у вас в большей цене, чем…
Воевода не дал ей докончить.
– Чем многие люди, – добавил он живо. – Ну, да. Асиндзка должна знать, что кроме Непты, никто меня не любил.
– Годится это говорить! – прервала генералова с возмущением.
– Годится, ибо правда, – продолжал далее воевода. – Непта меня одна любила и не требовала никогда от меня ни залогов, ни пожизненной ренты, никаких расписок… радовалась костям с тарелки.
Моравский, стоящий напротив говорящего, пожал плечами, поглядывая то на него, то на жену. Между тем воевода, словно говоря сам себе, бормотал всё тише и окончил неслышным шёпотом, который утопил в колтешале.
Генералова спокойно приняла табак, князь, вытерев усы, громко начал разговор:
– Я знаю, вы настаиваете на своём. Ваше всегда наверху – я должен всех слушать, начав от Бернатовича и ксендза Катенбринка, даже до князя крайчия и госпожи благодетельницы. Пусть же заранее пошлют телеги в леса за метлами, потому что после этих гостей мусор придётся вывозить в течении полугода. Пани генералова, ты также с фрауцимер будь бдительней, потому что двор беспардонный. Приедет князь Нарушевич, который на старых баб особенно падок, иные на молодых, не прощают никому…
– Не плёл бы! – воскликнула Моравская.
– Увидите, – продолжал далее неугомонный князь, – увидите, не буду ли пророком. От этой великой чувствительности получится раздражение, будет потом плач и скрежет зубов… Должна быть финфа, ничего не поможет… Кто её пустит, не знаю, но что король заранее должен нос приготовить – это точно… Вы все насели на меня – много плохого на одного, я должен быть послушным. Теперь из двух неминуемо одно, выступив по-радзивилловски, угодливые и льстецы скажут, будет им слишком мало – крикнут, что мы бунтари и мятежники. А ну! Сегодня воля ваша!
Воевода продолжал бы ещё дольше, если бы в это время не задвигалась Непта, не зевнула громко, не начала вытягиваться, после чего пришла тереться о панские колени и полизала свешенную руку. С великой нежностью потянулся к ней воевода и начал потихоньку с ней разговаривать. Сеттер, словно его понимал, виляя хвостом, смотрел ему в глаза. Казалось, словно хотел залаять, но окончилось зеванием.
Супруги Моравские поглядывали на это приветствие разбуженной с сожалением и родом насмешки. Князь, казалось, о них забыл – позвонил. Тотчас вбежал слуга, бывший на страже. Тот подвергся выговору, что Непте свежей воды забыл поставить.
Генералова между тем, немного подождав, дала знак мужу и встала.
– Тогда, – сказала она, беря понюшку, – вещь решённая. Король будет в Несвиже, а ты его поедешь на границу пригласить. Теперь следует думать безотлагательно о приёме.
– И о финфе, – тихо шепнул воевода, а Моравская закончила, делая вид, что не слышит:
– Нужно начать готовиться! Если не ошибаюсь, прибытие короля выпадает где-то на вторую половину сентября. Больше чем от шести до семи недель мы не имеем на всё. Итак, время хлопотать…
– Мы хлопочем! – вздохнул, уходя, князь. – Пусть завтра ко мне утром придёт Бернатович, а я тем временем подумаю… Если гриб – лезь в корзину… должен был упасть на Радзивилла… Огинский каналы копал, а я терплю за него!
* * *
Король с утра прохаживался по кабинету, генерал Комажевский стоял в стороне, опираясь на столик, ожидая, пока наисветлейший господин обдумывал. На красивом ещё, но уставшем и выжитом лице Понятовского светился, редкий на нём, лучик внутреннего удовлетворения… Иногда он останавливался в этой прогулке, белой, красивой рукой брался за свежевыбритый подбородок и думал, потом с улыбкой внутреннего удовлетворения возвращался к медленной прогулке и размышлению. Комажевский смотрел издалека с видом уважения и почтения. Был это один из тех немногих людей, которые верили в короля…
Несколько минут продолжалось молчание.
– Знаешь, мой генерал, – промолвил, наконец, король, останавливаясь напротив него, – всё так, как я тебе говорил, минута как раз способна на то, чтобы все следы былой вражды, недоразумений, раздробления на лагеря, стереть и работать на умиротворение. Сосредоточить всех около трона… а, если не удаётся получить баламутов, уменьшить, по крайней мере, их численность…
Он мгновение помолчал.
– Что думаешь, – добавил он, – если мы постарались бы теперь на Литве Радзивиллов склонить на свою сторону? Эти люди вообще не имеют больших голов, пылкие, безрассудные, но традиции их связывают со страной, имеют большое влияние и не хватает им того, на чем оно держится, денег… Пане коханку теперь со мной ни хорошо, ни плохо… А если бы мы попробовали, пощупали, или посещением его в Несвиже мы не польстили бы ему и не получили его? Как тебе это кажется?
Ознакомительная версия.
