Между тем Клотильда Петровна и Вера также взошли на луговой гребень. Они уже были знакомы с местностью и остановились в нескольких шагах от Печорина и Крафта. Карл Иванович подошел к ним, постлал им принесенный с собой плед и, располагаясь на траве подле них, сказал:
– Печорин не пожалеет о сегодняшней поездке. По его лицу вижу, что он доволен.
– Есть чем и быть довольным, – сказала Клотильда Петровна. – Притом вечер восхитительный. Ни одна струя не движется в воздухе, ни один лист не колеблется на тех деревьях.
– Жаль, что на душе человека не бывает так тихо, ясно и светло, как бывает в природе.
– Думаю, что и на душе так бывает, но только редко и ненадолго. Впрочем, и в природе не всегда тихо и ясно. Много ли таких дней и вечеров мы насчитаем в году?
– Быть может, столько, сколько причтется на всю жизнь человека.
– И за то мы должны благодарить Бога, – сказала Клотильда Петровна. – Мы сами часто виноваты в том, что в нас нет тишины и света. Веры мало.
– На то есть ответ в книге книг, – сказал Карл Иванович. – Дух бодр, но тело немощно. Ты мне чао то говоришь то же, что сказала теперь, и вправе говорить. Я не спорю. Но и то правда, что я тебе не раз отвечал. Есть что-то в нас непокорное нашей воле и чего Печорин со всей своей анатомией объяснить не может. Что-то жмется порой и щемится под левыми ребрами; что-то болит и ноет, иногда так тихо, так скромно, что почти можно было бы забыть о нем. Но стоит только попытаться забыть – и оно вдруг заноет и заболит сильнее, как будто не хочет, чтобы о нем забыли; потом опять стихнет, словно только хотело о себе напомнить.
Вера сидела молча, сложив на коленях руки и, как Печорин, смотрела на Москву и прислушивалась к дальнему звону ее колоколов. Но когда Крафт заговорил о том, что щемит под левыми ребрами и упорно о себе напоминает, она взглянула на Карла Ивановича и стала вслушиваться в его слова.
Клотильда Петровна заметила это и сказала:
– Не всегда же, однако, в нас болит и ноет. Ты сам говоришь, что это случается порой. Следовательно, этого порой и нет. Когда мы чего-нибудь ждем, или чего-нибудь опасаемся, или чем-нибудь огорчены – такое ощущение весьма естественно; но время может устранить его причины. Когда, например, сбудутся ожидания и оправдаются надежды, то на душе станет так тихо и светло, как будто бы прежде ничего не болело.
В эту минуту Печорин подошел и сел на траву подле Крафта.
– Довольны ли вы моей панорамой? – спросил Крафт.
– Ответом может служить последняя мысль, которую она во мне возбудила, – сказал Печорин. – Я подумал, что если бы мне пришлось самому выбирать время для моей смерти, то я желал бы умереть здесь, в виду Москвы, в летний вечер, и притом накануне какого-нибудь праздника, чтобы слышать звон всенощных колоколов.
– Зачем же именно умирать? – сказал Карл Иванович. – Я вовсе не желал возбуждать в вас, при этом случае, печальные мысли.
– Они и не печальны сами по себе, – отвечал Печорин. – Я еще не собираюсь проститься с жизнью. Но знаю, что когда-нибудь не миновать этого прощания, и помню стихи вашей церковной песни:
Ich sterbe täglich, und mein Leben
Eilt immer fort dem Grabe zu.
– Eilt, к счастью, незаметно для нас, – сказал Крафт.
– Протестую против этой темы разговора, – перебила решительным тоном Клотильда Петровна. – Не за тем мы сюда приехали, чтобы друг друга печалить и напоминать о том, что когда-нибудь нас всех похоронят. Я вас не узнаю, доктор. Вы обыкновенно стараетесь ни в ком не возбуждать без надобности грустных чувств. Мой муж и без вас как-то впал в меланхолические размышления. Вера, помогите мне как-нибудь иначе порадоваться этому прекрасному вечеру и прекрасному виду. Вы одни до сих пор молчали. Но вы смотрели и, как говорится, свою думу думали. Скажите нам вашу думу.
– Я никакой думы не думала, – сказала Вера. – Я только вслушивалась в колокольный звон, и мне пришло на мысль, что если при нем небо так ясно и его звуки так далеко разносятся во все стороны, они должны быть добрыми вестниками.
– Следовательно, и для нас, – сказал Печорин.
– Да, я надеялась, что, между прочим, и для нас, – отвечала Вера.
– Эта мысль мне более по сердцу, чем «Täglich sterben», – сказала Клотильда Петровна. – Дай Бог нам всем добрых вестей. Говорят, что есть минуты особенно благополучные, когда стоит только пожелать чего-нибудь и желаемое сбывается: конечно, если оно само по себе разумно и сбыточно; например, при виде первой летней радуги, или когда скрестятся две падучие звезды, или когда при закате солнца случится разом увидеть и его, и месяц, и вечернюю звезду. Почему бы и звуку церковных колоколов не бывать иногда признаком таких минут? Если бы они теперь для нас настали, чего пожелал бы каждый из нас? Я, например, желала бы найти дома письмо от Вильгельма. А вы, доктор?
– Я? – призадумавшись отвечал Печорин. – Почти совестно признаться в скромности моего пожелания: не застать у себя призыва к какому-нибудь больному.
– Я также желаю найти письмо, – сказал Крафт, взглянув на Веру, – но только не из Петербурга.
– А вы, Вера? – спросила Клотильда Петровна.
– Я желала бы, чтобы сбылись все ваши желания, – сказала улыбнувшись Вера.
– Это были бы три желания вместо одного, – заметила, также улыбаясь, Клотильда Петровна. – Каждому дозволяется только одно. Выбирайте одно из трех.
– Тогда я присоединяюсь к желанию Карла Ивановича, – сказала Вера. – Он недосказал его. Следовательно, он думает, что этому желанию труднее исполниться, чем прочим.
– Надеюсь, что и оно исполнится, – сказал Крафт.
По возвращении в город Печорин простился со своими спутниками у Пречистенских ворот, на ближайшем повороте к его квартире. Крафт, Клотильда Петровна и Вера одни поехали далее.
– Варвара Матвеевна не поправляется, – сказал Крафт. – Печорин нашел ее сегодня в еще менее удовлетворительном состоянии, чем вчера.
– Печорин с самого начала сказал, что она долго будет больна, – заметила Клотильда Петровна.
– Да, но он сначала не мог так положительно определить свойство болезни. Все началось со сцены с благочинным, когда он ее принудил отказаться от клеветы на Парашу. С тех пор истерические припадки продолжают повторяться довольно часто, и к ним присоединились теперь лихорадочное состояние и признаки маразма.
– Вера всякий день посылает осведомляться. Ответ всегда один и тот же: в одном положении.
– Третьего дня, по словам Печорина, она в первый раз сама заговорила о Вере Алексеевне, то есть спросила, здорова ли она.
– Мне кажется, – сказала Вера, – что теперь мне следовало бы побывать у нее.
– Она еще не выражала желания вас видеть, – заметила Клотильда Петровна. – Нет повода вам рисковать дурным приемом и, может быть, в ней возбудить вредное для нее самой раздражение. Печорин обещал сказать, когда к тому настанет время, и я вас предупредила, что, во всяком случае, мы вас не пустим одну. Или я, или мой муж должен быть с вами.
В дверях дома Крафтов их встретила Параша.
– Есть ли письма? – спросила Клотильда Петровна, которая первая вошла в дом. Карл Иванович и Вера остановились на крыльце и засмотрелись на двух дам, в это время проезжавших по улице верхом в сопровождении гусарского офицера.
– Писем нет, – отвечала Параша, но веселое и почти торжествующее выражение ее лица при этом ответе поразило Клотильду Петровну.
– Что же ты так рада тому, что нет писем? – спросила она.
– Есть другое, Клотильда Петровна, – сказала Параша, показывая карточку, которую она держала в руке. – Анатолий Васильевич Леонин был здесь.
– Кто? Леонин? Не может быть! – сказала изумленная Клотильда Петровна.
– Как же – не может быть, коли я его видела и с ним говорила? – отвечала Параша. – Он что-то написал на этой карточке для Веры Алексеевны и сказал, что еще раз будет, около 10 часов. Я его уверила, что к этому времени вы вернетесь домой.
– Вера! – кликнула Клотильда Петровна, подойдя к двери. – Вера! Идите скорее! А ты, Параша, подожди нас в гостиной.
– Иду! – отвечала Вера. – Что прикажете, Клотильда Петровна? – спросила она, войдя в прихожую.
– Для нас нет писем, моя милая Вера, – сказала г-жа Крафт, нежно обняв и поцеловав Веру, – но для вас есть. Вечерние колокола были, по правде, добрыми вестниками.
Вера покраснела, побледнела, потом вновь покраснела и в недоумении смотрела на Клотильду Петровну.
– Пойдемте в гостиную, – продолжала г-жа Крафт. – Вас там ждет Параша. Возьмите, что у нее есть для вас.
Вера вошла в гостиную. Параша подала ей карточку, на которой было написано несколько строк по-французски, и вполголоса сказала:
– От Анатолия Васильевича.
