Она обратилась к небу и тихо спросила: «Теперь или никогда, у меня нет выбора. Я вобью еще гвозди. Целую кучу гвоздей».
* * *
Она закрыла глаза и представила каждый свой жест.
Каждый этап.
Важно, чтобы она четко приказывала себе, как действовать, не допуская ошибок и соответственно всяческих неожиданностей.
Она натянет комбинезон, спрячет волосы под белым капюшоном, наденет маску, перчатки, бахилы. Черным широким скотчем заклеит номерные знаки автомобиля. Возьмет карабин Жоржа и патроны с крупной дробью. Мало ли что. Она должна все предусмотреть. Все предугадать. Не дать ему возможности застать себя врасплох. Не оставить следов.
Она медленно поведет машину, погасит фары, поедет по обходным дорогам среди полей.
Припаркует машину возле дома Тюрке. Спрячет ее в кустах.
Подойдет к ферме, стараясь не споткнуться о камень, не зашуметь, не порвать комбинезон. Главное – застать его врасплох. Подойдя к ферме, заметит свет, посмотрит в окошко – он будет лежать перед телевизором на коричневом диване. Он будет в теплых домашних туфлях. Она постучит в дверь. Внушительно постучит в дверь. Раз, два, три удара. Он выползет, подволакивая ногу, держась за поясницу. Выругается: да кто еще тут вообще приперся! Темень на улице! Прищурится, чтобы рассмотреть, кто там.
Зажжет фонарь во дворе, выйдет, чтобы лучше рассмотреть.
Марсианин? Сейчас не время карнавала?
– Что вам надо?
Она отчетливо произнесет:
– Это я, Стелла.
– Стелла? – спросит он. – Чей-то ты переоделась? Блин! А чей-то ты сюда приперлась? Пришла, чтобы я тебя трахнул?
– Даже лучше того, Рачок! Я пришла, чтобы передать тебе послание.
Он ухмыльнулся:
– Хе-хе! Поиграем в астронавтов! А где твой космический корабль «Аполлон»? Давай, вали уже отсюда, или я тебя сам выкину.
– А ну давай послушай меня.
– Отвали, я сказал, ты глухая или как?
Она будет стоять спокойно и неподвижно и очень спокойно произнесет:
– Я хочу, чтобы ни один волос не упал с головы моей матери, я не хочу, чтобы ты угрожал нам: ни сыну моему, ни мне, я не хочу, чтобы ты оскорблял меня, а иначе…
И вот именно в этот момент она совершила ошибку, когда сказала: а иначе…
Не надо было этого говорить.
Потому что именно в этот момент вся ее продуманная схема посыпалась.
Она оставила проем, и он в него устремился.
И она утратила контроль над ситуацией.
Он стоял перед ней одетый в застиранный, обвисший тренировочный костюм, из-под резинки от штанов торчали черные трусы. В руке была банка пива, другой рукой почесывал себе спину.
– Иначе что, Стелла! Сукой буду! Щас со смеху помру. Эк она говорить научилась. Думаешь, я боюсь тебя с твоим карабином?
– Я хочу, чтобы ты оставил нас в покое. Чтобы ты отстал от нас на фиг, понял?
– Пошла ты, сучка! Думаешь, ты такая важная цаца? Да ты соплячка, ей-богу. Соп-ляч-ка. Еще не хватало, чтобы ты тут свои законы навязывала!
– А вот так… Начиная с сегодняшнего вечера.
Он мощно рыгнул и произнес с растяжкой:
– Ну совсем озвезденела, а… Соплячек просто трахают, понимаешь. Они только для этого и предназначены. Чтобы сперму в них слить. Они не смеют распоряжаться. Ясно?
– Ясно. Но теперь все изменится, договорились?
– Да ты с ума сбрендила! Нет ну… ты вообще долбанутая или как? Все хотят с тобой поквитаться. Ты всех достала, поняла? У тебя нет шансов. Ты хоть знаешь, с кем сегодня ужинает Рэй?
– С Виолеттой и префектом.
– И не только, между прочим! Там все сливки собрались. Даже твой дружок Дюре там будет! С ним тоже разберутся в один прекрасный день, уж будь уверена! Возьмут его за задницу и крепко прижмут.
Он отошел на шаг, оказался рядом с входной дверью. Протянул руку. Ей показалось, что в его руке появился приклад ружья.
Карабин лежал у нее на колене, она нажала на спуск. Легко, как это оказалось легко. Она выстрелила в пустоту. Просто, чтобы напугать. Она привыкла, что у ружья бывает отдача. Жорж показал ей, как смягчить удар, надо одну ногу выставить вперед, вторую поставить назад, тело гибко изогнуто, дыхание приостановлено. Слова Жоржа всплывали в сознании. Словно его взгляд устремился на нее, взбадривал ее. «Они не справятся с тобой, малышка, ни за что не справятся».
Она увидела, как он покачнулся, держась за правую коленку.
С ужасом поглядел на нее. Склонился над коленкой, пощупал ее. Он не верил происходящему. Поднял голову. Он даже не упал. Можно было вообще подумать, что шум не имел никакого отношения к выстрелу, что это где-то ветер сломал сухой ствол дерева. Она почувствовала, что мир вокруг делается зыбким, плывущим. Но продолжала стоять, направляя ствол карабина на Тюрке.
Он сделал шаг вперед, чтобы убедиться, что еще может ходить.
Она выстрелила снова.
Но на этот раз она целилась во вторую коленку.
И он наконец упал.
Стелла по-прежнему не двигалась с места. Ствол карабина она направила в землю. Она подумала: жаль, что у него только две коленки. А то она только вошла во вкус.
Он пополз по направлению к ней, гримасничая и ругаясь: «Шлюха! Грязная девка! Говнюха! Да я тебя раздавлю, ты заплатишь за это, сука, гадина поганая!»
Она не испытывала никаких эмоций.
Ни о чем не думала.
Или нет, она подумала: одним негодяем меньше.
И у нее появилась новая идея.
* * *
Нужно с кем-то поговорить.
Было одиннадцать часов.
Жюли заваривала себе на кухне травяной чай. Телевизор был включен. На подносе с сыром расплавленный камамбер медленно стекал на клеенку.
– Ну? – возбужденно спросила Жюли.
– Я прострелила ему коленки. Обе.
– Ч-черт!
– Как-то само собой получилось. Ну, по крайней мере, в первый раз. Потому что во второй…
– Он мертв?
– Не думаю. Вряд ли.
– Но он, должно быть, потерял много крови.
– Наложит себе жгуты.
– Ну еще надо, чтобы он дополз до дома.
– Это точно.
Они переглянулись. Ни одна не выглядела напуганной.
– Ты сваришь мне кофе? – спросила Стелла. – Карабин я оставила в машине.
– Это не страшно. Тебе крепкий?
– Да.
– А комбинезон? – спросила Жюли. – Его надо сжечь.
– Ты уверена?
– Несомненно.
– Я пойду схожу за ним.
– Сожжем его в котельной. Чтобы наверняка.
Жюли посмотрела на часы.
– Так, сейчас одиннадцать пятнадцать, в полдвенадцатого посмотрим выпуск новостей, сможем рассказать, о чем там говорилось. Скажем, что ты провела вечер у меня, мы делали новую работу по рукоделию для нашей мастерской… Я достану кусочки ткани, ножницы, иголки. Покажу тебе последнюю вещь, которую я сделала. Ты можешь о ней рассказать. А в случае, если…
– Все это надо будет говорить. Если нас об этом спросят. Но возможно, этого не произойдет. Алиби просто не понадобится.
– А как ты себя чувствуешь? Все нормально? – спросила Жюли.
Странно, Стелла по-прежнему ровным счетом ничего не испытывала.
Она подумала только: «Нужно вернуться домой не слишком поздно, Том там один с собаками. Я все хорошо закрыла, но мало ли что…»
Чуть позже, когда они сидели, склонившись над клочками ткани, пуговицами, кусочками меха и слюды, Жюли заявила:
– Могу поклясться чем угодно, что Тюрке ни за что на свете не скажет правду.
– Что ты имеешь в виду?
– Он никогда не признается, что это ты его ранила.
– Почему ты так считаешь?
– Ну подумай сама. Если он признается, что позволил расстрелять себя соплячке, и тем более тебе! Его станут считать половой тряпкой, он потеряет свой статус в банде. Ну, а если он придумает историю про грабителя или бродягу, с которым он дрался, а тот выстрелил в него, он будет почти героем.
– Неглупая мысль.
– Не думаю, что ты будешь громко возражать!
– Ясное дело.
– Осталось только спросить у Виолетты, – заключила Жюли. – Ставлю сотенную, что он выберет именно такую версию.
Подруги попрощались, и Стелла отправилась домой.
Она сняла черный скотч с номеров «Пежо», переложила карабин в красный микроавтобус, стерла возможные отпечатки пальцев тряпкой.
Прошла в комнату Тома. Он спал, улегшись щекой на гриф гитары.
Завтра они поедут купаться на озеро. Она наденет красно-белый купальник. Выкрасит ногти в цвет фуксии. Вытянется на полотенце, напевая хит «Бич бойз», который передают по радио «Ностальжи».
Fun, fun, fun.
Утром Стеллу разбудил солнечный свет.
Она забыла закрыть занавески.
Она потянулась, пощупала рукой, проверяя, рядом ли Адриан. Ночью ей почудился какой-то шум.
Во дворе стоял Жорж, беседовал с Мерлином. «Ну ты мерзавец, – выговаривал он, – опять ты свою подстилку сожрал. Ты самая прожорливая свинья, которую я знаю. А я уж знал немало свиней, будь уверен!»
Ох уж этот Жорж и его истории! Когда она была маленькая, он рассказывал ей, что стрелял по ногам браконьерам. Бах! Бабах! «И им было больно?» – спрашивала она. «Больно ли им было? – переспрашивал он страшным голосом. – Да больно – не то слово, просто дикая, невыносимая боль. Плачешь каждый раз, когда вдыхаешь, когда писаешь, едва бровью поведешь, и то плачешь. Это просто кошмарная боль! Но зато обещаю тебе, что они больше не вернутся!»
