43
На следующий день уже поздно вечером Гард, еле переводя дыхание, поднимается по лестнице в помещение фабрики. По пути ему приходится несколько раз остановиться, чтобы отдышаться. Сердце бешено стучит в груди, Гарду катастрофически не хватает воздуха. Он с трудом выпрямляется, открывает дверь ключом.
Лука стоит перед станком. Она не поехала в свою мастерскую в центре города. Не было сил. Ну и ладно. Она переписывает заново одну из своих мрачных картин. Гард скидывает куртку на стул; опускает глаза, когда Лука оборачивается к нему. Бормочет что-то невнятное, мол, холодно очень, ложится на кровать и поворачивается к ней спиной. Лука поднимает куртку со стула, прижимается к ней лицом. От куртки пахнет кокосом. Этот запах ей знаком.
Немного им удается поспать этой ночью – им обоим.
Когда Лука встает на следующее утро, Гард, натянув на голову одеяло, остается лежать в постели. Она бросает в него подушкой. В ответ он сокрушенно бормочет:
– Не могу подняться.
Щурится, оглядывая комнату замутненным взглядом.
– Еще же даже солнце не взошло, – шепчет он в щелку между одеялом и матрасом. – Небо сложено из камней. Вот-вот обвалится нам на голову.
– Не валяй дурака. Солнце светит вовсю, – откликается Лука и в два приема рывком раздергивает занавески. Щелканье гардинных колец по металлической штанге разносится по комнате, словно удары меча. Лука долго стоит и смотрит на вырисовывающийся под одеялом силуэт.
– Просто оно спряталось за тучами.
Гарда бьет озноб. Он с трудом выбирается из постели и бредет в ванную, чтобы принять горячий душ.
Лука идет вслед за ним. Смотрит на него. Он смотрит на нее. Знает, что она знает. Знает, что она знает, и сам не вполне понимает, как это случилось. Как это могло случиться? Сейчас? Теперь, когда у них все было так хорошо?
Гард стоит, окутанный горячими клубами пара, и дрожит. Стучит зубами. Не в силах стоять прямо, он вынужден прислониться к стене; колени у него подгибаются, он сползает на пол. Лука никогда не видела его таким. Таким слабым. Таким растерянным. Он смотрит на нее глазами испуганной птицы. Что происходит? Она ступает прямо под струю воды, моментально промокнув до нитки, выключает душ, подхватывает Гарда под мышки. Пытается приподнять его, чтобы поставить на ноги.
– Боже мой, да ты же холодный как лед!
Горячий душ не подействовал. И это при том, что раньше это он всегда согревал ее. Гард дышит прерывисто и часто. Он такой тяжелый; Лука пытается приподнять его, но у нее ничего не получается. У него одышка, хотя он-то сам никаких усилий не предпринимает. Он безвольно висит в ее руках. Висит мертвенно-бледный, будто наркоман в ломке.
– Что происходит?
Лука смотрит на него, и теперь глаза у нее такие же испуганные, как у него.
– Не знаю.
Его голос едва слышен, видно только, как шевелятся губы. Он садится, привалившись спиной к белой кафельной стене. Спина сгорблена. Он поднимает глаза и смотрит на нее сквозь намокшие пряди волос. Глаза у него блеклые. Не ярко-синие, какими они всегда были.
– Я сам не знаю, как я там оказался. У нее. Просто так получилось. Я еще ничего не успел понять, как все уже кончилось. И тут я почувствовал, что колет в груди. Мне становилось все хуже и хуже. Пришлось вызвать такси и поехать домой. Господи, Лука. Я не знаю, что происходит. Мне страшно.
Глаза у него стали огромными. Огромными и выцветшими. Лука пытается поймать его взгляд, но это ей не удается.
Она кидается на кухню, хватает мобильник, дрожащими пальцами набирает 113 – номер вызова экстренной помощи. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем там снимают трубку.
Я стою у окна и смотрю на море. Шторм уже стихает. Облака расходятся, из-за них появляется ясное вечернее небо. Сейчас ровно год с тех пор, как это случилось. Год с той ночи в ноябре, когда мы столкнулись на дороге. На улице ветер гуляет в кронах деревьев. Я думаю о том дне в больнице. Дне, который все изменил.
Когда за Гардом приехали, он полулежал в ванной, голый, мокрый и замерзший. Мужчина и женщина в красно-желтой форме заполнили собой все крохотное помещение. Мужчина пытался разговаривать с Гардом, но тот не реагировал на вопросы. Врач посчитал у Гарда пульс и осмотрел его, пока женщина раскладывала принесенные с собой носилки. Мужчина прошелся пальцами по шраму на груди у Гарда.
– Ему делали пересадку сердца?
Врач «скорой помощи» не столько спросил об этом, сколько констатировал факт. Лука поплотнее запахнулась в кофту, будто скрывая свой собственный шрам. Под вязаной кофтой на ней была надета футболка, вряд ли он мог бы догадаться, что и у нее на груди такой же след. И все же ей казалось, что его взгляд проникает сквозь ее многослойные одежды. Сквозь все напластования тайн, которые они носили в себе все эти месяцы. Лука не нашла в себе сил ответить. Голосовые связки совершенно не повиновались ей. Слова застряли где-то глубоко в горле, за языком. Глубоко-глубоко в горле.
Врач пальцами раздвинул Гарду веки, посветил ему в глаза миниатюрным карманным фонариком.
Осмотрел шрам глазами, которые всяких шрамов повидали на своем веку. Глазами, которые знают, сколько времени нужно, чтобы заросли раны разного рода. Хотя рана у Гарда затянулась быстрее, чем обычно, все равно не возникало никаких сомнений относительно того, откуда она взялась. И относительно того, что она появилась совсем недавно.
Лука не сводила глаз с белого тела Гарда. Какой же он худой, когда лежит вот так. Глаза закрыты, грудная клетка вздымается, во всяком случае он дышит, однако не отвечает, когда к нему обращаются. Медики пробовали похлестать его по щекам, но он лишь застонал еле слышно.
Завернув в шерстяное одеяло, его уложили на носилки. Снесли вниз по нескончаемым лестничным пролетам, удерживая носилки на весу – врачам пришлось устроить несколько передышек на площадках лестницы: по лбу мужчины стекал пот; он не обмолвился ни словом. Женщина вызвала кого-то в больнице по переговорному устройству и передала необходимую информацию.
«Скорая помощь» отвезла их в приемный покой отделения интенсивной терапии. Лука ехала в фургоне «скорой» сзади, вместе с Гардом и врачом-женщиной. Та закрепила на его грудной клетке электроды, чтобы следить за его сердечным ритмом на экране. Экран мигал все реже и реже. Женщина набрала лекарства в несколько шприцев. Звук сирены рызрывал воздух над городом и освобождал им путь. Голубой огонек мигалки мелькал в окошках, освещая тесное пространство внутри автомобиля движущимися конусами света. То возникающими, то пропадающими полосами. Как от маяка, светящего далеко в море, среди бушующей бури.
Когда они наконец добрались до больницы, их уже ждала целая группа людей в белом. Они сразу же обступили носилки со всех сторон, закрыв Гарда от Луки; она поднималась на цыпочки, но все равно ничего не могла разглядеть. Носилки покатили по коридору куда-то вдаль, закрепив на Гарде множество всяких датчиков. Подготовили к работе монитор-дефибриллятор. Провода пересекали обнаженную грудную клетку Гарда вдоль и поперек. Лука едва успевала за врачами. Ей казалось, что никто не обращает на нее внимания, пока крупная волосатая рука не остановила ее вдруг на пороге операционной, не позволив ей пройти внутрь.
– Идем со мной. Так будет… лучше, – произнес густой низкий голос, как бы извиняясь.
Санитар привел ее в комнату ожидания. Больше там никого не было. Лука, не присаживаясь, ходила кругами по маленькой комнате. Ходила и думала. Что же случилось? Она ничего не понимала. Что-то случилось сегодня ночью. Что-то произошло с их сердцами. В одно и то же время.
И это при том, что сразу после трансплантации у них не возникло вообще никаких проблем. Врач даже удивился, что они так быстро оправились после операции. Так быстро набрались сил. Он никогда раньше не встречал в своей практике людей, которые бы так легко перенесли трансплантацию, сказал он им. Результаты анализов не показали ни малейших признаков того, чтобы их тела не приняли органа, принадлежавшего другому телу. Всего через несколько недель их физические показатели оказались даже лучшими, чем до трансплантации. Они дольше могли продержаться на беговой дорожке. Могли сделать больше отжиманий, чем прежде, больше прыжков из положения сидя на корточках.
Медицинской карты у Гарда не было. Надо сделать что-нибудь!
Лука выбежала в коридор, схватила за руку врача, который как раз торопился в палату, где лежал Гард.
– Я должна рассказать одну вещь. Вы, наверное, не знаете об этом.
Врач остановился. Посмотрел на нее.
– В единой медицинской базе данных нет никаких сведений о нем. Это действительно очень странно. Ведь он же норвежец?
Лука протянула врачу визитную карточку специалиста, у которого они наблюдались после трансплантации в Норвегии. Он работал в частной клинике. Луке не оставалось ничего другого. Пусть он решает, что можно, а что нельзя рассказать. Но она заставит его явиться сюда сейчас. Он единственный знает их историю. Единственный, кто, возможно, сможет что-нибудь сделать. Через двадцать минут он пронесся мимо нее по коридору, коротко кивнул Луке, нервно огляделся и исчез в палате, куда отвезли Гарда. Там все еще оставались три других врача. Потом из операционной долго никто не выходил. Часа два, наверное. Луке были слышны громкие голоса. Громкие голоса людей, которые не могут прийти к согласию.
