– Я хочу делать одежду для сильных женщин, деятельных и вдохновенных. Для женщин, которые выглядят модными, но которым абсолютно наплевать на моду.
– Дай мне другую руку и не двигайся, – сказала Мими.
– Я разрабатываю не только одежду, а целую философию женщины, которая принадлежит исключительно себе самой.
Мими издевательски присвистнула:
– Скучища!
– Ты думаешь?
– Я уверена. Придумай что-нибудь более сексуальное!
– Ты ничего не поняла. Я должна быть не такой, как все. Редкой птицей. Белой вороной.
– Ох, посадят тебя в клетку.
– Ты плохо меня знаешь! Никто не подрежет мне крылышки. И кстати, я задумываюсь, не нужно ли поискать других союзников…
– Елены тебе недостаточно?
– Я не люблю зависеть от кого-то одного. А если мы поссоримся? Весь проект тогда насмарку.
– Она рассчитывает на тебя, это железно. Она мне сказала.
Мими положила щипчики и посмотрела на Гортензию.
– Ну ты не пыталась найти спонсора в другом месте?
– Нет, – ответила Гортензия. – Ты с ума сошла.
Да. Она пошла искать спонсора в другом месте. Ее Рози надоумила. Инвестиционный фонд «Легман и Ко» искал проекты, в которые собирался вложить миллионы долларов. Кандидаты должны были представить свои разработки на авеню Америки, 1336 на тридцать восьмом этаже в десять тридцать и приготовить при этом elevator pitch[10]. За десять секунд ты должен успеть выгодно продать себя, доказать, что ты лучше всех, впечатлить собеседника. И в заключение найти слово из шести букв, которое соответствовало бы духу проекта. Шесть. Ни одной больше. Рози предупредила ее: они получают три тысячи досье в год, а остается у них двадцать. Но если тебя возьмут – бинго! Зеленая улица, путь к славе, золотой дождь, Лас-Вегас.
Она приехала в десять, но у кабинетов «Легман и Ко» уже стояла толпа. Гортензия извлекла свое досье из стопки на ресепшене. Женщина за стойкой уточнила: «Мы здесь не затем, чтобы вам потакать, мы здесь собираемся вдребезги разбить ваши мечты».
– Ну мерси, огромное спасибо, – сказала Гортензия по-французски.
Женщина выкрикнула: «Следующий»!
Гортензия заполнила анкету, выстояла очередь, повторила свою речь. Рози заранее предупредила ее, что нельзя употреблять абстрактные эпитеты типа «революционный» «невероятный», «потрясающий», «великолепный».
– Ты моментально утратишь их доверие.
– Ты уверена? – спросила тогда Гортензия.
– Да. Потому что они не несут никакой смысловой нагрузки, а все их употребляют в хвост и в гриву. Попробуй внести в свою речь что-то человеческое, детали, краски, эмоции.
Гортензия вошла в комнату. Вокруг овального стола сидели пять мужчин в темных костюмах и одна женщина в темно-синем пиджаке, волосы ее были забраны в хвост. Они едва глянули на Гортензию. В их глазах она увидела бегущую стрелку часов, начала elevator pitch. Они постукивали по столу шариковыми ручками, украдкой поглядывали на экраны мобильников. Не похоже было, чтобы их увлекла ее речь. «Мода? Лучший способ потерять свои деньги», – проскрипела женщина сквозь зубы.
Гортензия не сдавалась.
И произнесла-таки слово, подводящее итог:
– Winner[11]. Шесть букв.
– Хорошо, – сказала женщина. – Следующий!
– Loser, – услышала Гортензия голос у себя в голове. – You're a total loser[12].
– Елене это бы очень не понравилось, – настойчиво повторила Мими. – Она делает на тебя ставку.
– Да ты с ума сошла, честное слово! Конечно, я ничего такого никогда не сделаю! А твои болгарки, кстати, не заинтересовались?
Мими расхохоталась:
– Ты что, не в курсе?
Гортензия помотала головой.
– Ты, наверное, одна такая в Нью-Йорке! Ты что, никогда не смотришь телевизор?
– Нет. Ничего там нет интересного. Пустая потеря времени.
– А у тебя есть Интернет на телефоне?
– Да.
– Ну набери The Siamese Sister Show[13]. Давай, погляди.
Гортензия уставилась в телефон. На экране появились две сестры, Светлана и Иванна. И тогда она вспомнила. Ей уже говорили про это реалити-шоу, которое пользовалось бешеной популярностью. Минута рекламы била все рекорды. Шоу описывало повседневную жизнь двух сиамских сестер, сросшихся от плеч до бедер. Они делили на двоих один свитер, одни брюки, одну кровать, ходили в туалет, переваливаясь, как откормленная утка, ели, одновременно красились, чесали нос – одна правой рукой, а другая левой. Они ждали мужчину своей мечты, и тогда, наконец, их должны были разделить с помощью операции-симулякра.
– Это же полная лажа.
– Да. Но все не так просто, они играют по-крупному: склеились очень крутым клеем, и их не разнять. Нужно их отпаривать кипятком, чтобы разделить! А под каким слоганом все проходит, ты знаешь?
Гортензия качнула головой: «Нет».
– Love hurts![14]
– Ох! Нет!
– Это была идея их отца. Он продюсирует шоу, сам написал сценарий, купил время на канале, и программа имела бешеный успех! Теперь он заработает еще больше денег, дочки его станут еще более чокнутыми, а что нас ждет на следующей программе реалити-шоу? Ты можешь мне сказать?
– Любовь между двумя трупами. Только поцелуй может их воскресить. Кто полюбит их настолько, чтобы поцеловать ледяные зловонные губы погруженного в формалин мертвеца?
Мими скорчила жуткую гримасу.
– Значит, к болгаркам теперь не подступишься, – заключила Гортензия.
– Они днем и ночью окружены телохранителями.
– Так что мне остается только Елена, и я обязана ей доверять.
– Но Елена же замечательная!
– Мне бы хотелось все же иметь несколько стрел в моем колчане.
– В чем в твоем?
– В колчане. Да, у тебя же не было матери – специалистки по средним векам!
– В смысле?
– Забудь. А что ты до этого хотела меня спросить?
– У меня есть племянница, Киун Сун, она фанатеет от твоего блога.
– У нее хороший вкус, однако!
– Она очень плохо одевается и к тому же не слишком красива…
– Ну помолись за нее или своди к святым местам, в Лурд куда-нибудь. Тут поможет только чудо.
– Нечего тут шутить. Все же не могут быть такими, как ты.
– Я вовсе не шучу. Мне кажется, быть уродиной ужасно. И что ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты показала ее в своем блоге в качестве девушки, которую ты преобразишь. Я сказала ей, что с тобой знакома.
– Это невозможно.
– Но почему?
– Потому что я хочу, чтобы мне доверяли. До-ве-ри-е. Это мой единственный капитал. Я не готова пустить его на ветер ради твоей племянницы.
– Но ведь никто не узнает, что я тебя попросила!
– Узнают-узнают. Она сама в конце концов расколется – и тогда мне конец. Я потеряю свою репутацию. А репутация – мое единственное состояние. Я от всего отказалась, Мими. От рекламодателей, от дружеских и родственных связей, от любой предвзятости. Отказалась от всего, чтобы сохранить доверие. Так что нет, не получится.
– Как-то это не по-доброму.
– Ты права, я вовсе не добрая, и слава богу! Добрые люди, как правило, лузеры. Или второй вариант: они становятся добрыми, потому что у них нет никаких талантов и это единственный способ, чтобы к ним нормально относились.
Мими сделала знак своей патронессе за кассой, что она закончила и готова взять следующую клиентку.
– Сердишься на меня? – спросила Гортензия, любуясь своими ногтями.
Мими не ответила. Она протирала инструменты, не обращая на Гортензию никакого внимания.
– Ну если хочешь, – уступая, произнесла Гортензия, – я могу увидеться с ней и надавать ей советов, я сделаю это бесплатно, потому что это твоя племянница. Но никогда она не появится в моем блоге.
– Она хотела свою минуту славы. Как каждый человек. Что в этом плохого? Нет, ты какая-то совсем недобрая, – грустно повторила Мими.
– Если ты так думаешь, это твоя проблема, а не моя. Ты не будешь делать мне педикюр?
– I hate you![15] – пробурчала Мими.
– No problem[16]. Знаешь что, Мими? Это не твоя забота меня любить, а моя собственная. И потом… если бы все меня любили, мне бы это вовсе не понравилось! Это означало бы, что я утратила для них всякий интерес. Что я стала заурядна, до жути заурядна.
Она надела сандалии, посмотрела на ноги. Она пойдет к другой Мими. На Манхэттене этого добра хватает: сплошные институты красоты, где работают милые, заурядные девушки.
Которых все эксплуатируют.
Она вышла, вдохнула воздуху. Легкие ее наполнились мощной, неистовой радостью жизни. Как прекрасно жить в Нью-Йорке! Какое синее, глубокое небо! Хочется запустить в него свои мечты.
Как же ей подходит этот город!
Была жара, аж плавился асфальт. Она растопырила пальцы в наэлектризованном воздухе, принимая бурные потоки новых идей.
Она встала как вкопанная, ее глаза превратились в телескопические антенны, остановились на девушке, которая ела хот-дог на углу улицы. И сама была как сосиска! Бледно-желтые волосы, безразмерные коричневые брюки, желтый пуловер, который был ей явно маловат. Подбородок у нее был измазан жиром и кетчупом. Гортензия выхватила телефон, сфотографировала. Щелк, ну вот, осчастливит эту девицу. Идеи приходили ей в голову с такой быстротой, что она вынуждена была останавливаться, чтобы их записывать.
