– Э… не думаю, что могу помочь вам, Закари, – Лорен заерзала на своем стуле.
Кристина почувствовала себя виноватой в том, что подруге приходится оправдываться.
– Закари, Лорен мне только помогает как ассистент, она ничего с этого не получает. Если кто-то и сможет заплатить – то это я.
– И вы заплатите?
– Как я уже сказала, мне нужно подумать. Я подумаю об этом, когда буду дома.
– И скажете мне, да?
– Да, я вам скажу. – Кристине нельзя было терять время. – Давайте пока оставим денежные вопросы в стороне, потому что есть еще кое-что, очень важное, что вы должны знать. Это информация от Грифа. Он сказал, что сегодняшняя наша с вами встреча должна стать последней. Он не хочет, чтобы вы обсуждали свое дело с кем-либо, кроме него.
– Почему? – спросил Закари, брови у него встали несчастным домиком.
– Он сказал, что все эти беседы могут быть преданы огласке, и мои записи тоже, – Кристина показала на свой блокнот для наглядности. Эту часть разговора она мысленно уже отрепетировала.
– То есть, вы больше не придете? – Уголки губ Закари печально опустились.
– Нет, не приду, – Кристина понимала, что он расстроен, но не подавала виду.
– А как же ваша книга?
– Он сказал, что с этим придется подождать, и я понимаю почему. Я хочу как лучше для вас. – Тут Кристина не врала.
– Но мне нравится с вами разговаривать. Вы мне нравитесь! – Закари перевел взгляд с Кристины на Лорен и обратно. – И вы мне нравитесь тоже. Так приятно с кем-то поговорить. С кем-то… нормальным.
– Мне тоже нравится с вами разговаривать. – Кристина постаралась спрятать свои эмоции. У нее была цель – и ей нужно было выполнить свою миссию. – Вчера было очень интересно слушать вас, про вашу жизнь, интересно было узнать вас поближе. Но я не смогу жить дальше, если ваше освобождение окажется под угрозой только из-за моего эгоистичного желания написать о вас книгу. Это было бы неправильно. Я не смогла бы тогда спать по ночам.
– Очень это ценю, – сказал Закари, моргнув, – с вашей стороны это весьма великодушно.
– Спасибо. – Кристину захлестнуло чувство вины, но она сдерживалась изо всех сил. – Еще он сказал, что вам не стоит ни с кем встречаться, ни с прессой, ни с репортерами, ни с писателями – ни с кем.
– Даже с киношниками? – Закари нахмурился. – Они же из Лос-Анджелеса. И они сказали, что еще приедут.
– Даже с ними.
– Но один из них знаком с Дж. Дж. Абрамсом. Они знакомы с настоящими знаменитостями!
– Я понимаю, что Гриф сказал «нет».
– Вот у них точно есть деньги на адвоката. Они хотели снять кино о моей истории, сказали, что дадут мне агента и все такое.
– Спросите у Грифа, когда встретитесь с ним, – заколебалась Кристина. – Как бы ни было, Гриф сказал, что я больше не должна с вами встречаться, и разрешил мне сегодня поговорить с вами только о вашем прошлом, но не касаться обстоятельств вашего дела. И поскольку мне это по-настоящему интересно – я бы хотела узнать побольше о вас.
– Клево, – просиял Закари.
– Давайте приступим. – Кристина взяла в руку свой карандаш. – Итак, прежде всего, признаюсь, что мы обе были потрясены до глубины души тем, что случилось с вашей сестренкой. Больше мы об этом говорить не станем, потому что я не хочу заставлять вас вновь проходить через эту боль.
– Ладно. Спасибо. Я это ценю.
– И мы обе были восхищены тем, что вы, невзирая на обстоятельства и сложности, все же поступили в колледж и достойно его окончили.
– Не забывайте – с отличием!
Лорен вмешалась:
– Я тоже закончила колледж с отличием, но мой отец всегда говорил, что я закончила его с «манией величия».
Все рассмеялись, и Кристина заметила, что Закари там, на своем стуле за пластиковой перегородкой, расслабился и слегка откинулся на спинку стула.
– Теперь, Закари, – вы говорили, что всегда хотели пойти в медицинский колледж. Почему?
Кристина ткнула карандашом в блокнот, как будто собираясь записывать.
– Я хотел помогать людям, помогать обществу. Я думал, что было бы очень здорово найти средство от какой-нибудь болезни.
– То есть, получается, что вы тоже очень великодушный и неэгоистичный человек.
– Точно. – Ярко-голубые глаза Закари смотрели на Кристину тепло, и она снова чувствовала, что между ними существует какая-то особенная связь, независимо от ее собственного желания.
– А какой у вас был любимый предмет в школе?
– Хммм… – Закари улыбнулся, задумчиво наморщив лоб. – Знаете, я всегда любил анатомию. Моя подруга изучала ее на первом курсе, а я помогал ей. Там надо много запоминать, и я ее гонял. Она даже брала меня с собой в лабораторию, хотя и нельзя было.
– Куда? – Разговор принимал какой-то неожиданный для Кристины оборот.
– В анатомичку. Мне это нравилось, хотя это самое трудное, потому что приходится очень много времени проводить в анатомичке, делая вскрытие и изучая то, что вы вскрыли. Моя девушка показала мне, как они это делают: начинают со спины, а потом переворачивают тело и уже видно лицо. От этого все становится еще более реальным, – Закари помолчал, но выражение лица его не изменилось, оставалось все таким же мечтательным и довольным, – она рассказала мне, что сначала вскрывается грудная клетка, потом верхние конечности, потом нижние, потом брюшина, потом отрезается нога…
Лорен не выдержала:
– Она отрезала кому-то ногу?
Кристину крайне беспокоило это его блаженное спокойствие, но она изо всех сил старалась не выдать своего беспокойства, чтобы не привлекать внимания охранника.
– Так надо, чтобы исследовать таз. Потом исследуют лицо, и тут необходимо быть очень осторожным, потому что надо сделать много маленьких надрезов. Глаза, носовая пазуха, глазницы, все эти нервные пучки, особенно лицевой нерв… – Закари сделал паузу, задумавшись. – Она всегда меня просила это делать. Потом она пилила череп, вскрывала голову и вынимала мозг – она в весеннем семестре изучала нейроанатомию мозга и его нейронов.
Кристина почувствовала, как ее желудок сделал головокружительный кульбит – и не только потому, что очень уж красочно он все описывал. Закари, казалось, действительно наслаждается всеми этим деталями, связанными с человеческой анатомией.
– Думаю, о таком и думать-то трудно, особенно во время еды, не говоря уже о том, чтобы на это смотреть.
– Да нет, у меня никакого отвращения не было. Когда она мне показала трупы – они мирно лежали себе в ряд в своих железных ящиках, и у каждого была карточка с указанием его профессии, причины смерти и возраста. Она даже не знала, как правильно делать надрез скальпелем, это я ее научил.
– А вы где научились?
– Так это моя работа. Я о скальпелях знаю все – Бриэм выпускают около тридцати семи видов скальпелей, трех разных линий и разных ценовых категорий. – Закари кивнул. – Нужны разные скальпели для разных частей тела – в зависимости от того, где вы делаете надрез и какой он должен быть толщины, и выбирается скальпель. Я не буду вас грузить деталями – мы же не продаем и не покупаем. Суть в том, что скальпель должен входить в плоть мягко, как нож в масло, и скользить там легко и плавно, пока не встретит на пути мышцы или кость – ну, за исключением лица, конечно. Вы обязательно почувствуете это. А жир желтый и очень скользкий – похож на очень спелое манго.
– Фу, – вырвалось у Кристины. Она понимала, что для потенциального студента-медика вполне типичен подобный интерес к анатомическим подробностям, но у нее все равно от Закари мурашки по всему телу бегали. Лорен, должно быть, испытывала то же самое, потому что она невольно отшатнулась от него подальше.
– Жалеете, что спросили? – Закари улыбнулся, возвращаясь к теме беседы. – Моя девушка показывала мне свои лекции – их профессор говорил, что самое сложное и самое главное в анатомии – найти правильную фасциальную полость, то место, где можно свободно отделить мышцы одну от другой или от органа. Моя девушка говорила, что поскольку на поиски этой самой полости нужно потратить часа два, а то и четыре, то она всегда носит с собой суперклей.
– Суперклей?! – Кристина подумала, что ослышалась.
– Да. В медицинском колледже все носят с собой суперклей, – Закари хмыкнул многозначительно. – Он поможет заклеить порванный нерв, когда вы вдруг взрежете плоть не там или слишком быстро и резко будете орудовать скальпелем. Чуть-чуть клея – и вот нерв опять целехонек и хорошо крепится к мускулу. – Закари расслабленно откинулся назад. – А знаете, что я больше всего любил? Вскрытие сердца. Это, наверно, самое клевое. Я бы хотел заниматься исследованиями в области кардиологии.
– Почему? – спросила Кристина, холодея. Она вспомнила, как читала о смерти Гейл Робинбрайт и других медсестер, их убили одним-единственным ударом в левый желудочек сердца. И она не могла понять – зачем Закари вдруг заговорил об этом, учитывая, что он наверняка тоже читал все эти репортажи. Но она не стала его останавливать. В своем блокноте она написала: «кардиология» – просто чтобы не выдать обуревающие ее эмоции.
