Итак, она была права, все ее подозрения и опасения подтвердились, Закари – донор 3319, и вот она сидит тут и не знает, что делать дальше. Потому что отца ее будущего ребенка обвиняют в убийстве, а точнее – в нескольких убийствах, а она думает, что он может быть невиновен, но также она думает, что он все-таки может быть виновен.
С той стороны пластиковой перегородки возник охранник, и Кристина поняла, что время истекло, что Закари пора уходить, нужно прощаться. Она очень хотела собраться, вернуться в реальность, но ее словно оглушило, словно накрыло с головой волной неконтролируемых, противоречивых эмоций: она только что узнала, что он ее донор – и вот она должна позволить его увести навсегда. Она смотрела, как Закари поворачивается к охраннику, послушно протягивая запястья, как охранник надевает ему наручники, а Лорен продолжает что-то говорить, и Закари поворачивается к ней, оба улыбаются, но Кристина по-прежнему не слышала их слов, хотя очень хорошо слышала звук, с которым наручники защелкнулись на запястьях Закари, металлическое позвякивание, клик-кляк, и что-то в этом звуке вернуло ее к реальности. Она вдруг поняла, что если сейчас не соберется – то не сможет попрощаться с ним.
– Закари? – Кристина встала.
– До свидания, Кристина, – Закари улыбнулся, – пожалуйста, я вас очень прошу – заплатите моему адвокату. Когда суд закончится – мы сможем написать эту книгу, и я верну вам все с процентами, клянусь! Пожалуйста!
– Она посмотрит, что можно сделать, – вмешалась Лорен, – и мы обязательно встретимся с Грифом. Вы держитесь здесь. Всего доброго, до свидания! – Лорен встала перед Кристиной и внимательно заглянула ей в глаза. – Попрощайся, Кристина.
– До свидания, Закари, – послушно произнесла Кристина, сердце колотилось у нее теперь в горле.
– Пожалуйста! – крикнул Закари, пока охранник, взяв его за локоть, выводил его из бокса. Дверь за ними закрылась.
Лорен схватила Кристину за руку и повела ее прочь – почти так же, как охранник только что выводил Закари. Они не произнесли ни слова, потому что за дверью на своем стуле сидел другой охранник, а гостевая была уже полна народу – к заключенным приходили целыми семьями.
Кристина была в состоянии, близком к шоку. Она покорно дала Лорен вывести себя в гостевую, они прошли мимо разношерстных стульев, картин и огромного окна, ведущего во двор, где фреска призывала «баловать ребенка».
«Мой номер был 3319».
Охранник молча повел их по ступенькам лестницы, они миновали стойку металлодетектора, где доказали, что не выносят никакую контрабанду отсюда, прошли мимо приемной, в которой ждали своей очереди мужчины, женщины и дети, разговаривающие на разных языках.
Все это время Кристина пыталась упорядочить как-то свои эмоции. Лорен привела ее к ящичкам, достала из ее кармана ключ, открыла ящик, в котором лежали ключи от машины, затем закрыла ящик, отдала ключ от него охраннице и снова взяла Кристину за руку и повела ее к тонированной стеклянной двери, ведущей на улицу. Выйдя на свет, они зажмурились от яркого солнца.
– Сюда, милая, – выдохнула Лорен еле слышно, потому что мимо них проходили два охранника в униформе. Кристина заслонилась рукой от солнца и пыталась дышать всей грудью, пока они шли к парковке, но воздух был такой густой и влажный, что, казалось, им почти невозможно дышать.
– Ты молодец, Кристина, – Лорен сжала ее руку, направляя в нужную сторону, и больше ничего не говорила, потому что вокруг было много людей, приехавших на свидания в тюрьму. Кристина кивнула, стараясь сосредоточиться на ходьбе и не думать о том, что она только что узнала, не думать о том, что ей теперь с этим знанием делать, о том, что с ними будет дальше. Каждый шаг был для нее сейчас очень важен, потому что каждый шаг отдалял ее от Закари. Но так же сильно, как она желала как можно скорее и дальше бежать от Закари – так же сильно она желала остаться, потому что между ними существовала необъяснимая и неразрывная связь. Ведь она носила его ребенка.
Она заметила свою машину – та была на парковке самой первой, ведь они приехали очень рано. Это вернуло ее к реальности, вырвало из ее призрачного мира за прозрачным стеклом. Вот ее машина. У нее есть машина. У нее есть жизнь. У нее есть муж, ипотека, собака и кошка в Коннектикуте. Ей нужно вернуться домой. Она хочет домой.
«Мой номер был 3319».
Но в то же время она понимала: снаружи все может измениться – но внутри нее все останется как есть. Она не сможет уже быть прежней. Закари стал частью ее, ведь ребенок, которого она носила, был наполовину его ребенком, и это означало, что связь, которую она чувствовала, ту ниточку, которая связывала ее с Закари, уже никто и никогда не мог порвать. И это пугало ее, буквально разрывало ее изнутри, делая ее беспомощной и не способной контролировать собственную жизнь и эмоции. Но она все шла и шла, у нее была цель – дойти до машины.
Кристина наблюдала, как Лорен подходит к машине, открывает ее, как ведет ее к пассажирскому сиденью – ведь понятно было, что за руль Кристина сесть не может. Она посадила Кристину в машину – и в этот момент плотину прорвало: слезы наконец полились из ее глаз.
Лорен очень четко все рассчитала: она успела все-таки спрятать Кристину от любопытных глаз, успела даже посадить ее в машину и даже застегнуть ей ремень безопасности, поэтому никто не видел, как она разрыдалась. К тому моменту, когда они выехали на шоссе 29, Кристина не падала только потому, что ее держал ремень безопасности.
Кристина ждала Маркуса дома, ища и находя различные причины, чтобы не идти наверх. Она кружила по кухне. Приехав домой, она не стала переодеваться, и она больше не плакала – потому что выплакала все слезы по дороге. Ее благодарность Лорен не знала границ – та была действительно лучшей подругой, она потратила на Кристину весь уик-энд. И Кристина сообщила ей о своей благодарности, когда высаживала Лорен около ее дома и они обнялись на прощание. Обе были согласны с тем, что Маркусу надо все рассказать, но только одной из них предстояло это сделать.
Кристина разобрала счета, потом помыла и вытерла пластмассовый мусорный контейнер, который стоял у них под раковиной – самая ненавистная для нее работа. Она всегда болезненно реагировала на запахи, а сейчас, во время беременности, особенно, поэтому процесс мытья мусорного ведра и замены мусорного мешка всегда вызывал у нее рвотные позывы, а сегодня она изобрела новый способ делать это: она водрузила высокий пластиковый контейнер в кухонную раковину, с трудом его перевернула и попыталась вымыть прямо под краном. Запах мусора, многократно усиленный ее гормонами, был просто тошнотворен – а может быть, ее тошнило от мысли, что Маркус вот-вот приедет домой. Времени было уже полдесятого – беременные в это время должны уже отдыхать в своих постелях, но что-то мешало ей подняться наверх и лечь спать.
Нужно оставаться на ногах. Нужно разговаривать с ним, глядя глаза в глаза, а не лежа на спине в постели. Она чувствовала себя так, словно была в кино с замедленной съемкой или в каком-то странном мультфильме, ей казалось, что дом тоже дышит, но замер, боясь пошевелиться в ожидании Маркуса. Она даже как будто слышала это дыхание – хотя, конечно, понимала, что все это лишь плод ее разыгравшегося воображения.
Мерфи, как обычно, дрых, свернувшись калачиком на своей подстилке, на самом краешке, причем хвост его лежал прямо на полу – потому что Леди развалилась в центре матрасика с таким видом, будто так и должно быть. Только кошки умеют так.
Кристина повернула ведро так, чтобы вода текла из него прямо в слив раковины, но она уходила слишком медленно. Не было смысла тратить целую кучу бумажных полотенец, поэтому Кристина схватила тряпку и стала мыть ведро изнутри, стараясь достать до самого дна – и в результате замочила рукав своего платья.
Внезапно она услышала, как поворачивается ключ в замке, потом открылась входная дверь. Мерфи навострил уши, поднял голову с лап, повел носом – и вдруг залаял так звонко и радостно, как будто и не спал. А Леди даже ухом не повела, никак не реагируя ни на звук открывающейся двери, ни на лай.
– Милая? – позвал от дверей Маркус, затем звякнули его ключи, которые он бросил на полочку, и слышно было, как стучат колесики его чемодана по полу, пока он везет его к лестнице, чтобы поставить там и убрать наверх позже. Он всегда так делал, каждый раз, у него все всегда лежало на привычном месте, поэтому он почти никогда почти ничего не терял – ни ключи, ни бумажник, ни телефон. Кристине даже страшно было думать о том, как человек, так любящий порядок во всем, может воспринять новости, которые она собиралась ему сообщить.
– Я в кухне! – Кристина расстелила кухонное полотенце на столе, чтобы поставить на него перевернутое мусорное ведро – сохнуть.
– Хммм, – Маркус издал в холле звук, который, как она знала, означает удивление. Он был удивлен, что она все еще внизу. Она слышала его шаги – и по шагам поняла, что он снял лоферы и идет босиком. Шаги были неторопливые и спокойные – у него были длинные сильные ноги, поэтому ему редко приходилось торопиться, он и так везде успевал.
