Он сел рядом с ней.
– Не знаю.
– У тебя еще есть время подумать!
– А вот ты в моем возрасте что собиралась делать?
Она подумала хорошенько и наконец сказала:
– Думаю, я никогда толком не знала, что с собой делать. Идиотски звучит, правда?
Она опять насмешливо улыбнулась. Но на этот раз с какой-то нежностью: она смеялась над собой.
– Я рад, что мы сейчас вместе, – сказал Том.
Вечером он рассказывал Джимми Гану про свой поход в больницу.
– Знаешь, она такая худенькая! Кости просвечивают сквозь кожу. Мы некоторое время сидели под солнышком на паркинге, а потом вернулись. Уходя, я сказал, что я вернусь и сделаю ей сюрприз.
– Сюрприз? – удивился Джимми Ган.
– Да. Мы с папой хотели сделать для нее одну вещь. Еще непонятно, как все это будет происходить, но мы хотели вытащить ее оттуда. Показать ей мир. Она его забыла, понимаешь. Тот человек так долго держал ее взаперти. Она практически превратилась в рабыню.
– Это идея твоего отца?
– Мы вместе с ним придумали. Когда он приходил, мы залезали с ним в убежище на дереве, сплетенное из прутьев. Он смотрел на лес, на поля, на речку и вздыхал: «О, какая же красота! Никогда не будет грустно, если дать себе время посмотреть на все это», а я тогда добавил, «Надо бы, чтобы Леони тоже все это увидела, это придаст ей сил», он подумал и сказал: «Мы что-нибудь придумаем и вытащим ее, обязательно вытащим». И мы ударили по рукам, сидя в плетеном доме на дереве. Это было как клятва.
– Ну и как вы собираетесь это осуществить?
– Я пока не знаю… Но мы обязательно решим. Так это дело не оставим.
– Браво, старик! Ну ты крут! «Если сердце смело, оно не станет ждать, чтоб время подоспело».
Иногда Джимми Ган начинал говорить как Корнель! От него странно было это ожидать, но он откуда-то выкапывал эти фразы! Видимо, вычитывала их в сельскохозяйственном календаре у Жоржа. Там было написано все про все на свете. Про слизней, про шиповник, про салат и даже про Корнеля.
Они втроем сидели в заднем зале кафе Лансенни. Утром, сразу перед сигналом на завтрак. Мартина Лансенни расставляла чашки с орешками, графины с водой, графины с вином, нарезала хлеб, складывала салфетки. Ставила на столы солонки и перечницы, обслуживала постоянных клиентов, обсевших стойку бара, пока муж принимал в задней комнате своих «партнеров».
Рэй составил баланс, вычислил комиссионные, наполнил банкнотами большие желтые конверты, распределил их разным людям. Проверил всех, кто им должен был денег и которые заплатили. Они и сейчас платили.
– Наше дело на мази, – заметил Рэй, выпрямляясь в кресле. Как говорил Аль Капоне: «Большего добиваешься, когда ты вежлив и вооружен, чем когда ты просто вежлив». У нас нашим оружием является их страх. Ты поставишь нам по стаканчику, Жеже?
Лансенни встал, сунул в карман джинсов конверт со своей долей. Просунул голову в дверь, проорал в зал так, чтобы услышала жена:
– Мартина! Все как обычно!
Вернулся на место.
– Сука, ведь мы еще сильны! – воскликнул Рэй.
– Да уж, – сказал Лансенни. – Ты помнишь, что сказал Эдмон когда-то: «Внушим людям страх, и они штабелями сложатся у наших ног». Он был не так уж и неправ!
При упоминании имени Эдмона Куртуа в воздухе повисло тяжелое молчание.
– Он теперь «месье Эдмон». На нас клал с прибором.
– Я бы с удовольствием прибрал к рукам его дельце, – сказал Рэй. – Никогда не удавалось поприжать его как следует.
– Не по нашей вине, ведь сколько раз мы пытались! – возразил Жерсон. – Уж как мы этого Жерома обрабатывали! Пускали ему золотую пыль в глаза! И все бесполезно. Не ведется он на наши предложения, и все тут. А ведь это было бы идеально: он ведет все бумаги их шарашки.
– Он не может, он влюблен в толстуху Жюли! – заржал Рэй. – Это ежу ясно!
– Это потому, что она взяла его на работу, вот и все. Он пал жертвой своей благодарности.
– Нельзя мешать в одну кучу чувства и дела. Это золотое правило, – сказал Рэй. – Ну что, тем хуже для него. А мог бы легко заработать бабла.
– И мы тоже! Там столько можно наварить, на этой «Железке»! И сколько возможностей для всяких левых операций! Можно навариваться втихаря, никто тебя и не зацепит.
– Я уж знаю, – вздохнул Рэй, – уж знаю. Не сыпь мне соль на раны. Но за мной еще остается последнее слово. У нас еще может все получиться. Есть у меня одна маленькая идейка. Ты думаешь, я все забыл? Месть – это блюдо, которое подают холодным.
– Даже, я бы сказал, размороженным, – гоготнул Лансенни.
Он вновь повернулся к двери в зал, проорал жене:
– Мартина, едрить тебя! Что ты там застряла? Нас жажда замучила!
Они услышали голос Мартины, она кричала: «Иду! Иду!»
– Про Тюрке так ничего и не известно? – спросил Рэй.
– Ты хочешь сказать, кто его искалечил? – спросил Жерсон.
– Да. С мерзавцем, который это сделал, необходимо разобраться. Нельзя отпускать его безнаказанным.
– Бедняга Тюрке! Всю жизнь в инвалидной коляске!
– Они не могут никого найти. Никаких следов. Никаких улик. Они даже предполагают, не сам ли он это все придумал.
– Ты хочешь сказать, что он ради удовольствия всадил себе пули в оба колена? Они что, там все с ума посходили?
– Они так говорят, потому что им не за что зацепиться. Они хотят сохранить лицо.
– А ведь такое может и с нами случиться тоже, – заметил Жерсон.
– Ты прав. Какой-нибудь тип, которого достало, что его все время рэкетируют, вдруг соберется и пиф-паф! Стреляет без предупреждения. Остальным тоже есть о чем задуматься.
– Да что ты панику наводишь!
На пороге появилась Мартина Лансенни с подносом, на котором стояли бокалы с пивом. Она не стала входить. Она просто не имела права входить, когда Рэй и Жерсон были в комнате. Жерар Лансенни встал, пошел ей навстречу, не говоря ни слова, забрал поднос.
Телефон Рэя зазвонил. Это была Виолетта. Он поставил на ее номер специальный звонок: песню Брижит Бардо «Обнаженная на солнце». «У меня от этого встает», – говорил он.
– Вот проклятье! – не удержался от комментария Жерсон. – Эта-то тебя не оставляет в покое ни на минуту!
Рэй хотел поставить его на место, но вместо этого потянулся к телефону и ответил. Встал, отошел в сторону, чтобы поговорить без свидетелей.
Лансенни поставил поднос, который принесла его жена, на край стола.
– Она положила нам еще нарезанной колбаски, тосты и несколько паштетов. Она симпатяга, по крайней мере, – отметил Жерсон. – Не то что та сучка, – и мотнул головой в сторону Рэя. – Слышишь, каким он голоском с ней разговаривает! Проклятье, это все мне снится! Пожалуй, сейчас самое время. Ну ладно, вроде все настроены нормально, нам надо с ним поговорить.
– Я на твоем месте не стал бы этого делать.
– Ты ведь то же самое думаешь!
Лансенни растерянно пожал плечами:
– Она меня, ясное дело, достала, и конечно, он изменился с тех пор, как стал с ней общаться, но что мы можем с этим сделать? Он влюблен, влюблен, и все тут!
– Ядрена корень! Он столько баб трахал, но ни одна из них не осмеливалась смотреть на нас свысока. Даже наоборот! А ты заметил, как она с нами разговаривает?
Жерсон замолк на полуслове, поскольку Рэй вернулся к столу.
Он не сразу сел на место. Стоял и смотрел на них с высоты своего немалого роста.
– Что-то не так, парни?
– Послушай, Рэй… – робко начал Жерсон. – Дело только в том, что…
– В чем именно дело?
– Эта телка, она так важна для тебя?
– Ты хочешь сказать, Виолетта? У нее есть имя. И будь любезен уважать ее!
Жерсон шумно вздохнул и с отвращением кивнул:
– Я понял.
– Ты ревнуешь, курочка моя? – шутливо поинтересовался Рэй.
Он расхохотался и провел ладонью по шее Жерсона, словно лаская его.
– Ну сам понимаешь, дело не в этом, – сказал Жерсон, резко высвобождаясь, – но мы уже не так понимаем друг друга, как прежде. Ты прибегаешь и тут же убегаешь, думаешь о своем, мы больше не проводим время вместе.
– Ты хочешь сказать, не устраиваем вместе идиотских вечеринок? Ну да, не устраиваем, парень. Потому что мне нравится эта девка.
– Ну спасибо. А то мы не заметили, – осклабился Жерсон.
– Ладно, проехали, – сказал Лансенни. – А ты видел, Рэй, Мартина принесла нам паштеты и колбаски?
– Виолетта не обсуждается, – отрезал Рэй.
– Ох, ну надо же! – не выдержал Жерсон. – Телка не обсуждается! С каких это пор у нас такие правила? Мы же всегда говорили, что…
– Только мудаки никогда не меняют точку зрения.
– Все, остановитесь, – сказал Лансенни. – Главное, что мы продолжаем наш бизнес, да, Рэй?
– Ну вообще-то хотелось бы… А вам что, уже надоело?
Он с вызовом во взгляде обернулся к Жерсону.
– Ты объявляешь козырь и выходишь из игры. Я никого не принуждаю сотрудничать.
– Нет-нет, – пробормотал Жерсон, – я просто…
– Давай, курочка моя, – сказал Рэй, изображая голливудскую улыбку. – Улыбнись, ты куда симпатичнее, когда улыбаешься. Прямо хочется прогуляться с тобой в душ.
