Она вспомнила, как он лежал рядом с ней в то время, как Рэй в соседней комнате болел за свою любимую футбольную команду, глотая одно пиво за другим. Это была типичная холостяцкая комната. Электрическая лампочка свисала с потолка и освещала все безжалостным светом. Она закрыла рукой глаза, чтобы не ослепнуть.
– Я приходил сюда как-то раз, чтобы охранять тебя. Но ты тогда спала.
– А, надо же… – ответила она, смутившись. – И ты смотрел, как я спала?
– Да.
– А…
Когда он ложился на нее в этой маленькой комнате, она видела белое плечо Эдмона, поросшее белыми волосами. Он сколько угодно мог быть милым, уважительным, но она не могла отогнать мысль: почему всегда мужчины оказываются сверху? Потому что они весят больше, чем мы? Или они так привыкли уже?
– А ты тут неплохо обустроилась.
– Спасибо доктору Дюре.
– Значит, он вернулся на службу?
– Да. Почему ты спрашиваешь? Он вроде все время был здесь.
– Да были там небольшие неприятности. Нет, ничего серьезного. Я рад, что он вновь вернулся на свое место.
– Он очень замкнутый. Я редко его вижу.
– У него много работы.
– Прямо как у тебя. Ну и как, дела идут?
– Было трудновато, но мы справились. У нас все-таки сырье. Приходится бороться. Я часто езжу за границу.
– Да, я знаю. Стелла мне говорила.
– Стелла – хорошая девочка.
– Я хотела тебе сказать спасибо за все, что ты для нее сделал.
– Жюли ее очень любит. И я тоже. Она мне тоже в каком-то роде как дочь.
И тут он покраснел. Внезапно вспомнил, как Рэй приводил ему Леони, чтобы они зачали ребенка. Каждый потом пошел своей дорогой.
– Тебе надо отрастить новые перышки, – сказал он и улыбнулся, радуясь, что они сменили тему.
– Ну уж я никогда толстой не была. Ты же знаешь.
– Это правда. Я боялся, что ты улетишь, когда ты уезжала на велосипеде.
– Ты всегда был таким добрым со мной.
– Ну, пожалуй, немного скованным.
– Да. Слегка неловким. И это обычно не нравится девушкам. Девушки любят тех, кто управляет машинами и прочими механическими средствами передвижения. Вот дурочки-то!
Она посмотрела на него с такой доверчивой, такой солнечной улыбкой, что он внезапно опять застыдился и выпалил:
– Леони, мне нужно тебе сказать одну вещь…
– Что еще, Эдмон? Все это давно закончено. Не будем об этом больше говорить.
– Стелла все знает. Я ей рассказал.
– Но зачем? – воскликнула Леони. – Не надо было. Что она подумает? Я ведь ее мать, ты отдаешь себе в этом отчет?
Почва ушла у нее из-под ног. Она летела в пустоту. Ее поглотила бездна теплой воды. Она тонула. Но пыталась барахтаться.
– А она ни о чем мне не рассказала! Почему ты сделал это, Эдмон? Ей совершенно ни к чему было это знать!
– Она знает все, Леони. Она знает даже такие вещи, о которых ты представления не имеешь…
– Что ты мне рассказываешь? Ты с ума сошел!
– Дай мне сказать, а? Я схожу с ума. Ты будешь ненавидеть меня. Это очевидно. Но что поделаешь…
Он рассказал о своей встрече с Люсьеном Плиссонье в баре «Великие люди», на улице Ош 13 июля 1977 года.
Она, вцепившись пальцами в одеяло и побледнев до синевы, ловила каждое его слово. Слезы катились по ее щекам, но она не моргала. Она слушала.
И понимала.
– Так он умер из-за тебя!
– Не говори так, я тебя умоляю!
– Да. Умер из-за тебя. Ты всегда был влюблен в меня, ты ревновал. Ты лишил меня моей любви. Ох, как же я любила его! Как я любила его. А из-за тебя он умер!
– Леони… – взмолился он, протягивая ей руку, чтобы они могли помириться.
Она оттолкнула его руку.
– Нет, эта история никогда не закончится! Что же вам всем надо от меня, что вы все на меня ополчились? Что я вам такого сделала?
– Я не хотел, честное слово…
– Да ты был такой же, как Рэей, хотел надеть на меня ошейник, обладать мной, но, конечно, ты меня не бил, ты просто убил человека, которого я любила, ты убил его, Эдмон!
– Я знаешь как на себя злюсь из-за этого. Если бы ты знала, как я на себя злюсь. Но я был безумно влюблен в тебя, я не хотел, чтобы он тебя увез.
– Но я же не вещь! – со слезами на глазах вскричала она.
– Я нашел для тебя квартиру и думал…
– Но ты спросил меня, что я об этом думаю? Что мне самой хочется?
Он помотал головой, с отчаянием посмотрел на нее.
– Я ждала его всю мою жизнь, – сказала она. – Письмецо хотя бы, телефонный звонок, записочку… меня бы все устроило. Я бы вновь почувствовала себя сильной. Только Бог знает, как сильно мне это было надо! Вместо этого ты позволил мне погрузиться в бездну. И я стала мадам Чокнутая. А ты начал жить своей жизнью. Женился и стер меня из памяти.
– Я никогда не стирал тебя из памяти, Леони. Никогда.
– Но очень похоже было! Я тонула в бездне отчаяния, терпела адские муки, я думала, что он забыл меня… Все удары, нанесенные Рэем, все оскорбления от Фернанды были пустяками в сравнении с тем, что я не получала от него ни весточки.
– Леони… – прошептал он, попытавшись коснуться ее руки.
– Я перебирала в голове разные варианты, представляла себе всякое, и в конце концов решила, что все вполне естественно, что я ничтожество. Что ни один мужчина не может любить меня. Что Рэй имеет право меня колотить, он даже прав, когда это делает! – Она вытерла глаза, посмотрела прямо на него. – Тебе нет прощения, Эдмон!
Он не решался посмотреть ей в глаза. Руки его дрожали.
– Ты не имел права так поступить. А я ничего не знала, ничего. Нет ничего хуже, чем не знать, как оно есть на самом деле.
Он покачал головой, уронил ее на грудь. Она увидела, как он сник, и яростно закричала:
– Никогда я не прощу тебя! Никогда!
Он выпрямился, достал конверт из-под куртки, протянул ей.
– Он дал мне для тебя это письмо.
Она, дрожа, взяла конверт. Прочитала слова: «Для тебя, Леони, от твоего Люсьена». Коснулась бумаги, словно это была реликвия. Поцеловала пожелтевший от времени конверт. Спрятала письмо в ладонях. Она прочтет его, когда он уйдет.
Эдмон сказал еще:
– Я для тебя все что хочешь сделаю. Когда ты отсюда выйдешь, ты не в чем не будешь нуждаться, я тебе обещаю. Я найду тебе квартиру там, где тебе заблагорассудится. В Париже, в Сансе и даже в Вальпараисо, если тебе это придет в голову.
Он улыбнулся жалкой улыбкой человека, который не знает, что еще сделать, чтобы его простили.
– А знаешь, чего бы мне на самом деле хотелось, Эдмон? – пробормотала она.
Он глядел на нее, ловя каждое слово.
– Что могло бы сделать меня счастливой, несмотря на все?
– Ну скажи же скорей…
– Чтобы больше никто не занимался моими делами. Чтобы все оставили меня в покое. Чтобы я сама решала, как я буду жить дальше. Вот этого мне хочется больше всего на свете. Я думаю об этом каждый вечер. Жить самой, одной… Я никогда в жизни этого не знала.
Она положила конверт на грудь. Погладила его кончиками пальцев.
И спросила одними губами:
– Это ты сдал нас Фернанде?
Эдмон возмутился:
– Ох, нет, конечно! Нет, Леони, нет!
– А как она тогда узнала?
– Я не знаю.
– Потому что она знала о Люсьене все. Имя, возраст, семейное положение.
– Ты же сама знаешь, что в маленьких городах все все про всех знают. А когда не знают, придумывают. Безумием было думать, что вас никто не заметит.
* * *
В этот июльский вечер 1977 года Фернанда пошла в «Нувель Галери».
Было так жарко, что она вся взмокла. Сложенным вчетверо платочком она промакивала виски, подмышки, шею. Жара стояла такая, что всех как будто поджаривало на медленном огне. Она выругалась, убирая платок за обшлаг рукава. Она никогда не выходила из дома без сумки, без лилового габардинового пиджака. И без фетровой шляпы, бордовой или черной. Это зависело от ее настроения. И от погоды. Этот день на ней была бордовая шляпа.
Ей все труднее стало ходить, она волочила ноги, словно каторжник кандалы.
Выбившись из сил, она прислонилась к застекленной двери у входа в магазин и решила несколько минут отдохнуть, прежде чем идти дальше. Ох, она к тому же забыла принять лекарство перед выходом!
И вообще она постоянно о них забывает! Отказывается признать себя больной. Она нужна Рэю, нужны ее кулинарные изыски, ее постоянное внимание. Это ведь она ему покупает трусы, носки, рубашки. Никому другому не позволяет заботиться о нем. Она знает его размеры, знает. Какие цвета ему идут, какая ткань помягче, какой крем для бритья не раздражает ему кожу. Когда Рэй дома, он настаивает, чтобы она соблюдала предписания врача, но он уехал, он помчался в Испанию, чтобы поддержать тамошних пожарных. В ее сыночке нуждаются даже в далекой Валенсии!
Она зашла в магазин, краем глаза заглянула в список. Услышала песню молодого исполнителя, который был в ту пору в моде: «Алло, мама, мне больно, мама, зачем ты родила меня таким некрасивым», и подумала: «А вот я-то родила красивого мальчика! Чудо, что за сынок! Все женщины мечтают о нем, все валятся к его ногам! Ему даже удалось заполучить буррашаровскую девчонку. Это было неплохое приобретение. Реванш в чистом виде. Малышка расплачивается и не устанет расплачиваться. Я по три раза в день посылаю ее в “Карфур”, чтобы таскала килограммы всяких товаров, а потом требую, чтобы она отнесла их обратно! У нее башка от этого трещит, руки отваливаются, плечи горбятся, в общем, все, как надо, получается!»
